Переселившись в Москву, я пробовала, конечно, вызвать его ревность. Появился поклонник: красивый, молодой. Ревности не вызвала. Даунька воспользовался моим поклонником для знакомства с новыми красивыми девушками. Что делать? Примириться? Нет, невозможно, все во мне бунтует! И я опустилась до низкого шпионства и выслеживания. Я даже не понимала, зачем я это делаю. С большим напряжением всей нервной системы, строжайше соблюдая конспирацию, за много «сеансов», я, наконец, увидела, в какую дверь вошла моя соперница в красивом старинном доме на Каляевской. А потом, когда Дау уехал на юг, получив его первое письмо, взяв дорогой мне конверт с милыми каракулями, обожгла мысль, а вдруг и ей он написал. Не вскрывая своего письма, я помчалась на Каляевскую в тот красивый старинный дом. В голубом почтовом ящике на еѐ двери в нижних круглых отверстиях виднелся конверт с почерком Дау! Как добыть конверт? Помогла специальность химика: в мозгу возникли длинные тигельные щипцы. Помчалась на Б. Калужскую в магазин химтоваров. И снова я у голубого почтового ящика на Каляевской, конверт ещѐ там, руки дрожат, металлические тигельные щипцы выбивают тревожную звонкую дробь, соприкасаясь с жестью почтового ящика. Я уже дома, над кипящим чайником очень искусно вскрываю оба конверта, взволнованная, трагически настроенная, читаю письмо к ней, ничего не понимаю, перечитываю очень внимательно ещѐ раз. Письмо совсем пустое. В нем нет оснований для такой ревности. Он спрашивает еѐ, как она встретилась со своим женихом и когда их свадьба. Странная невеста, подумала я. В письме ко мне, как всегда, нежность, любовь! Недолго думая, я в конверт с еѐ адресом вкладываю письмо Дау, адресованное мне, запечатываю и, удовлетворѐнная после совершения этой подлости, опускаю письмо в еѐ почтовый ящик уже не дрожащей рукой. Вернувшись с юга, Дау, смеясь, сказал: нельзя в один день писать письма жене и любовнице. – Коруша, эта девица вышла замуж и уехала из Москвы С чувством глубокой вины я слушала Дау, а сама думала: девица поняла из письма, адресованного мне, что этот академик любит жену, и, пока есть жених, поспешила замуж. Все девушки хотят замуж, эта традиция моде не подвластна. Мир и счастье опять воцарились у нас в доме. Год, два, три Дау ужинает дома с друзьями или со мной, только один раз в неделю уходит. Я не интересуюсь куда. От счастья я расцвела. Гарику пять лет. Я все ещѐ пользуюсь успехом, молодые парни пристают на улицах Москвы, все называют девушкой. Я тщательно слежу за собой. Мне нужно соревноваться с молодыми и красивыми девушками Дау. С какой жадностью я ловлю взгляды Дау, когда его глаза искрятся. Я чувствую, что он мной любуется, я горда. Все свои свободные деньги трачу на тряпки и портных. Стала очень вежливо и доброжелательно высказываться о Женьке, его Зиночке и Зигуше, чтобы избежать крупных штрафов за каждую сказанную злобную шпильку в адрес его друзей. Иногда сдержаться очень трудно, не удержишься, съязвишь, но через пару минут раскаиваешься. Прошу прощения у Дауньки, и штраф отменяется. Дау рад и горд, что так меня «отшлифовал». Он был горд, что приобщил меня к настоящей культуре! Оказывается, у Дау уже четыре года роман с Верочкой Судаковой. Вспомнила, давно вошло в систему: Дау, Гарик, чета Судаковых на выходной день выезжают на нашу дачу и ходят на лыжах. В очередной приезд к маме на дачу я еѐ спросила: – Мама, скажи, эта Верочка очень красива? – Ты что, уже узнала? – Да, узнала! – И кому это понадобилось рассказывать тебе? – Мама, это совсем неважно. Она красива? – Да, красива, Корочка, она лучше тебя и совсем ещѐ молодая. Я ощутила унизительное чувство своей неполноценности: она ещѐ молода, а я стою на пороге уже второй молодости! Надо примириться, покориться. Гарик уже школьник, ему отец нужнее меня. Когда сын вырастет, я ему скажу: отца я тебе выбрала замечательного. Главное для меня было сохранить отца для сына. Я безгранично верила Дау, знала: если я не нарушу нашего брачного пакта о ненападении, он никогда не оставит меня, и ни одной раскрасивой красавице, обладающей неоценимым даром молодости, не удастся его женить на себе. В этом я была уверена так же, как и в том, что завтра опять взойдѐт солнце. Ужасно, когда на склоне лет академики оставляют своих жѐн и женятся на молодых. - Корочка, что случилось, почему ты такая грустная, опять забыла о том, что ты самая счастливая женщина? Давай на всякий случай оштрафую за грустное выражение лица! (Мне кажется, что это иезуитский прием. - Л. Е.) Приходилось врать: – Даунька, у меня болят ноги. Прости, что же делать? – Я вызову врача. – Нет, Дау, не надо, уже поздно. – Корочка, тебе не надоело до сверкающего блеска натирать полы? Я все равно всем рассказываю, что ты так же развлекаешься, как и я, но с большим успехом. Сбилась со счета своих любовников. – Даунька, в романах друзья дома становятся любовниками жѐн, а твои друзья – просто зверинец! – Почему ты молчала? Сам я не догадался. Я посоветуюсь, кого мне пригласить для тебя. И через несколько дней… – Корочка, задала ты мне работу! Но мне удалось выяснить: есть неотразимый мужчина, он славится на всю академию. Я опросил множество девиц. Все назвали Л.. Но спрос на него велик, к нему девицы стоят по нескольку лет в очереди. На завтрашний вечер я кое-кого приглашу, придѐт и Л.. – Дау, это тот самый Л., который, когда его по просьбе жены еѐ дяди, генералы, вернули с фронта в Казань, он с вокзала до Казанского университета добирался больше месяца, т. е. дольше, чем шѐл на фронт? До которого так и не дошѐл! – Коруша, это не его вина, его по дороге с вокзала до университета перехватывали девицы. – Да, к такому верному мужу, как ты, мне только не хватало такого любовника, как Л.. – Ты опять недовольна? – Даунька, я просто избегаю очередей. Неотразимый мужчина явно растерялся, когда впервые пришѐл к нам. Он не понимал, зачем он понадобился Ландау. Дамы отсутствовали (хозяйка не в счѐт), танцы тоже отсутствовали. Ужин, лѐгкий светский разговор. Прославленному танцору и кавалеру негде было развернуться. В его глазах был вопрос к Ландау, были цепкость, жадность к успехам. А когда все разошлись, Дау спросил: – Корочка, он тебе не понравился? Ты совсем с ним не кокетничала. – Даунька, этот Л. с тебя глаз не спускал. Вероятно, он ждал, чтобы ты с ним заговорил о науке. По-моему, у него большая жадность к спецзаданиям. Он все пытался перевести тебя на этот разговор. А однажды, воспользовавшись тем, что Дау больше обычного не было дома, на следующее утро я стала отчаянно врать ему (не могла же я допустить, чтобы знаменитый бабник Коля Л. так мною пренебрѐг на глазах у Дауньки, нельзя допустить, чтобы Дау усомнился в моем совершенстве): – Дау, ты оказался прав, мне вчера вечером позвонил Колечка. Он сказал, что наконец-то услышал мой голос. Он пригласил меня в кино. – Ты пойдѐшь? – Я побегу! В нашем брачном пакте о ненападении в основу была положена двусторонняя свобода личной жизни, я не имела права вмешиваться в его интимные дела, а врать о своих личных делах я имела право. Вот таким путѐм, сходив несколько раз в кино и один раз в театр, я испугалась: ведь может случиться и так, что Дау со своей девицей будет в театре или в ресторане и встретится там с Колей, которого будет сопровождать его очередная дама. Ведь Л. не знал, что он мой поклонник. – Даунька, мне звонил сегодня Колечка, он предложил мне поехать к нам на дачу в Мозжинку. Окрылѐнная успехом, я обнаглела. Когда Дау стал собираться на юг, так как я сама, что называется, завертела хвостом, то он уже не скрывал, что едет в отпуск не один, а с какой-то новой девицей. – Как, Даунька, милый, ты разлюбил Верочку? – спросила я с нескрываемым восторгом. – А говорят, что она так красива. – Была очень красива, а сейчас уже подурнела, и потом она досковата. Это ведь только ты умудряешься с возрастом хорошеть. Коруша, очень трудно оставлять девицу, мне очень жаль Верочку, я еѐ разлюбил, а она продолжает меня любить. Она очень добрая и очень хорошая, пытается сохранить нашу дружбу. – В отпуск ты едешь с Герой? – Да, с ней, только ты теперь не прибедняйся, ты покорила самого Л… – Я в этом ещѐ не совсем уверена, на прошлой неделе он звонил, спрашивал, когда ты уезжаешь в отпуск, и больше не звонит и никуда не приглашает, может быть, он ждѐт твоего отъезда. Я очень боюсь, только ты уедешь, а ко мне нагрянут твои родственники, а вдруг Колечка захочет у меня переночевать? Даунька, у меня может сорваться ещѐ не начавшийся роман. Пожалуйста, напиши в Ленинград, чтобы они не приезжали ко мне, хотя бы в то время, когда ты отсутствуешь. – Коруша, мне лень им писать, а если они приедут, ты скажи сама, что у тебя в постели лежит голенький любовник и они тебя стеснят. – Даунька, ты мне разрешаешь так им сказать? – Да, конечно, твой роман имеет первостепенное значение, это я скажу своим родственникам, когда буду в Ленинграде. Наконец! Наконец, на моей улице праздник! Как счастливы были те времена. В выходной день навела в квартире потрясающую чистоту, полураздетая нежусь в постели с интересным романом и большой коробкой шоколада. Отрывки из книги Коекордии Дробанцевой-Ландау "Как мы жили" Блог Милы Елизаровой Eliza