Пустельники - какое красивое слово. Оно сине-зеленое... как можжевеловый мох. И воздух здесь влажный, тягучий, прохладный, пропитанный ранней весной. Местечко Пустельники находится недалеко от Варшавы, а весна такая нежная, как и в Литве. А как заливаются по утрам птицы...

Голубые глаза Чюрлёниса обратились к пану Боровскому, во взгляде металась паника. Удивительный человек этот доктор. Он даже совсем не похож на врача. Слушает внимательно, никогда не перебивая, будто у него уйма времени, и глаза у него серьезные. Константинас Чюрлёнис давно привык к тому, что стоит забыться и начать говорить о сокровенном, тотчас в глазах собеседника появляется недоверие или насмешка. Или это просто ему кажется?

В июне 1939 года Москву взбудоражило известие: арестован Мейерхольд. Люди из НКВД пустили слух: режиссера взяли на аэродроме при попытке сесть в самолет английского посла. Анна Ахматова презрительно бросила: «Кто же поверит, что он хотел бежать из Советского Союза один, без Райх?» Это был сильный аргумент. Все знали, что Всеволод Эмильевич просто помешан на собственной жене…

Зинаида Райх и Всеволод Мейерхольд

«Севочка, да как они смеют! — Зинаида Райх, рыдая, ворвалась в кабинет к мужу со свеженапечатанным томиком романа «Двенадцать стульев» — Ты только послушай! «Агафья Тихоновна была в трико телесного цвета и мужском котелке. Балансируя зонтиком с надписью: «Я хочу Подколесина», она переступала по проволоке, и снизу всем были видны ее грязные подошвы. Одновременно с этим все негры, Подколесин, Кочкарев в балетных пачках и сваха в костюме вагоновожатого сделали обратное сальто. Кочкарев с Подколесиным спели дуэты про Чемберлена». Севочка, за что нам этот пасквиль, эта карикатура?! Что значит: «грязные подошвы»?!!!».
«Да что ты, Зиночка! — успокаивал муж. — Какая же это карикатура? Да тут и преувеличения-то почти никакого… Нет, граждане, безумней, чем у Мейерхольда, вам не придумать — кишка тонка! А, помнишь, у Булгакова в «Роковых яйцах» про «театр имени покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего при постановке пушкинского «Бориса Годунова», когда обрушились трапеции с голыми боярами»? Ну и пусть пишут, от нас с тобой не убудет! А, кстати, не осовременить ли нам и вправду «Годунова»? Вот все переполошатся-то! Станут кричать, что Мейерхольд совсем спятил», — и Всеволод Эмильевич зашелся своим странным, каким-то «картонным» смехом…

«Красотки, красотки, красотки кабаре…», – эту партию из «Сильвы» Имре Кальмана напевали во всех уголках мира. Но музыка этого замечательного композитора оборвалась на высокой ноте, когда на его пути появилась 16-летняя статистка из Перми в потёртом платье. Последующую почти четверть века он был счастлив, несмотря на миллионные траты своей супруги и её постоянные измены. А вот с музыкой уже не ладилось…

Когда-то в школьную программу входил роман Александра Герцена «Былое и думы», который наводил на нас полную скуку. Что нам было до клятв Герцена и Огарева на Воробьевых горах в вечной дружбе, в их совместной борьбе с самодержавием до последнего вздоха. Как не вспомнить слова нашего Ильича- «декабристы разбудили Герцена». Когда декабристы разбудили Герцена непонятно после каких снов, ему было всего 13 лет. Вот так. Но… если бы мы тогда знали о личной жизни этих героев и их общую любовь к одной женщине, этот роман был бы самым читаемым. В этом романе Он сам вынес на людской суд себя и свою семейную жизнь. 

Александр Герцен, 1847 год

Александр Герцен родился в 1812 в семье богатого помещика Ивана Яковлева и был попросту бастардом. Отец обожал маленького Сашу , но свое имя дать ему не мог и придумал звучную фамилию Герцен, «сын сердца» в переводе с немецкого. Ведь матерью мальчика была 16-тилетняя немка Генриетта-Луиза Гааг. Саша Герцен знал свою первую жену Наталью Захарьину с самого детства. Она была ему двоюродной сестрой и…. совпадение - тоже незаконнорожденной дочкой дяди- старшего брата отца Герцена, обер-прокурора Святейшего Синода Александра Яковлева. Его дети родились от разных женщин. Женился он, уже в «пенсионном возрасте», на матери своего старшего сына и именно его сделал наследником. Александр Яковлев умер, когда Наташе было 8 лет. У Александра Герцена и Натальи Захарьиной были общие с венценосными Романовыми предки. Девочка воспитывалась в доме тетки княгини Марии Алексеевны Хованской. Герцен пишет, что это была строгая, угрюмая старуха; толстая, важная. Когда она приезжала к брату, то изводила племянника Александра разными придирками, читала ему проповеди, ворчала. Говорила отцу Герцена: «Ты бы мне, голубчик, отдал баловня-то твоего на выправку, он у меня в месяц сделался бы шелковый». Ребёнок знал, что тётке отец его не отдаст, но у него всегда при этих словах «делался озноб». А Наталья о своей жизни в доме в доме тетки вспоминала так: «Мне всё казалось, что я попала ошибкой в эту жизнь и что скоро ворочусь домой — но где же был мой дом?.. Стремление выйти в другой мир становилось всё сильнее, и с тем вместе росло презрение к моей темнице и её жестоким часовым». 

Его жизнь была яркой и насыщенной. Он не стеснялся обнажаться на людях, любил выпить и помахать кулаками, ввязавшись в очередную драку. У него была горячо любимая жена, но это нисколько не мешало ему менять женщин гораздо чаще, чем кисти.

Амедео Модильяни мечтал стать скульптором, но, так и не найдя поддержки со стороны, стал художником, чьи работы на сегодняшний день стоят как целое состояние.

… Мы ехали по дороге из Орла. Проселочная дорога поднималась, опускалась и весело струилась как теплая речка под солнцем, огибая зеленые холмы, разгоняя воробьев. Весна торжествовала.

Клеймёново

Еще не подъехали к селу Клейменово, как показалась церковь. Старенькая, под амбарным замком – Церковь Покрова.

Мы вошли в заброшенный сад, в двух шагах ступени между распахнутыми железными створками, круто уходящие вниз, под воду, будто в склеп. Стоит вода с растаявших снегов, вровень с землей. Застоявшаяся, застывшая и хранящая в себе груды увядших листьев с деревьев, от нее так трудно оторвать глаза, но взгляд поднимается выше - доходит до белокаменной таблички «Здесь похоронен русский поэт А.А.Фет(Шеншин)» и цифры, обозначающие годы жизни. Это и есть подземный склеп, в нем покоится прах Афанасия Фета, над ним шумит волной весенняя вода и плавают осенние листья, и все напоминает его стиль и тайну его поэзии, тайну, навсегда укрытую на окраине села Клейменово.

В самом конце 1924 года двадцативосьмилетняя Ольга пришла на спектакль русского балета в Чикаго. Танцевала Тамара Карсавина, которую она боготворила. С опозданием войдя в боковую ложу, Ольга в темноте споткнулась и чуть не упала на какого-то господина.

Ольга Ивановна с дочерью, 1927 год

Тот любезно поддержал ее, а потом, когда Ольга добралась до своего места, весь спектакль бесцеремонно разглядывал. В антракте он сам нашел барышню и с поклоном представился: "Я самый знаменитый архитектор этой безвкусной страны - Фрэнк Райт. И самый лучший, конечно..."

Если бы не Александр Сергеевич Пушкин, вряд ли кто вспомнил имя Анны Петровны Керн...

Он увековечил память о ней своим стихотворением «Я помню чудное мгновенье…» Хотя любви между ними скорее всего не было. Возможно, Анна и была немного увлечена поэтом, но для Пушкина скорее всего, это было просто приятное времяпровождение после пережитой им страсти к ней, что подтверждают многие его письма. Большая любовь у Анны Петровны Керн была еще впереди.

Глаза Евгении Андреевны гневно сверкали: "Одумайся, Миша! Не губи себя. Какая жизнь у тебя будет с этой безнравственной особой, которая не соблюла себя до брака. Вся в мать! Не делай из себя посмешище..." Евгения Андреевна Глинка нервно расхаживала по просторным комнатам своего имения Новоспасское.

Усадьба Новоспасское

Дело шло к скандалу. Мадемуазель Екатерина Ермолаевна Керн, дочь той самой Анны Керн, пушкинского "гения чистой красоты" беременна и сын Евгении Андреевны, Михаил Глинка готов жениться на Кате. Но этому не бывать никогда! Пока Евгения Андреевна жива, она не допустит брака с этой развратной девицей.

Элегантный молодой человек, прохаживающийся по фойе Большого театра, был очень хорош собой: с иголочки одет, ростом под два метра, с красивым породистым лицом и щегольскими усиками. В купеческом свете его звали Костя Большой, а дома - детским прозвищем Кокося.

Он раскланивается со знакомыми, улыбаясь дамам. Матери подталкивают локтями дочек: улыбайся, дурочка! Стреляй глазками! Не теряйся, завидный жених пропадает!

Она никогда не была красавицей, но при этом отличалась весёлым нравом, невероятной стойкостью и умением преодолевать трудности. Это благодаря ей сохранился архив Осипа Мандельштама, были обнародованы подробности его жизни и его смерти.

Надежда Мандельштам, пережившая мужа на 43 года, словно знала какой-то секрет, позволивший ей победить не только время, но и вечную разлуку с мужем. Впрочем, с «Оськой» она надеялась встретиться в лучшем из миров.

Сюжет не нов. Но жизнь перетасовала их судьбы, словно колоду карт. Итак, есть дама - бойкая и легкомысленная московская красавица, актриса Оленька Ясюнинская (в замужестве Грибова), жена магната Алексея Назаровича Грибова. Но что-то там у них с Грибовым пошло не так и супруги разъехались.

Ольга Грибова

И есть три ее поклонника. Два короля - мультимиллионер Николай Рябушинский и миллионер Николай Тарасов. И валет - вчерашний гимназист, юнкер, стройный и розовощекий, словно институтка, пылко влюбленный господин Журавлев.

Теплый август 1903 года в подмосковном Боблово. Люба примеряет перед зеркалом свадебное платье. Завтра у церкви перед венчанием его длинный шлейф запутается в кустах роз и порвется. Зловещих знаков было в тот день в избытке, но кто теперь обращает внимание на суеверия?

Невеста была чудо как хороша, а ее жених Саша, одетый по последней моде, словно сошел со страниц какого-то английского романа. Когда на празднике было допито все вино, а веселье подошло к концу, за мо­лодыми торжественно затворили дверь спальни. Там между ними состоялся странный разговор…

Юные Саша и Люба в домашнем спектакле в Боблово

— Любаша, я должен сказать тебе что-то очень важное. Ты ведь знаешь, что между мужем и же­ной должна быть физическая бли­зость? — начал жених, нервно рас­хаживая по комнате.

— Ну, я об этом только немного догадываюсь, — за­лилась краской хорошо воспитан­ная Люба.

— Так вот запомни раз и навсегда: у нас этой самой «близос­ти» не будет никогда! — вдруг жес­тко отрезал он.

От неожиданнос­ти невеста вскочила: — Как не бу­дет? Но почему, Сашура? Ты меня не любишь?

— Сама посуди: как я могу верить в тебя как в зем­ное воплощение Вечной Женствен­ности и в то же время употреблять, как уличную девку?! Пойми, плотс­кие отношения не могут быть длительными. Я все равно уйду от тебя к другим, — уверенно подытожил Саша, глядя ей прямо в глаза.

— И ты тоже уйдешь. Мы беззаконны и мятежны, мы сво­бодны, как птицы. Спокойной но­чи, родная!