Довлатов Сергей Донатович

Писатель 







“Главная моя ошибка – в надежде, что, легализовавшись как писатель, я стану веселым и счастливым. Этого не случилось…” Сергей Довлатов. 



 





Сергей Довлатов родился 3 сентября 1941 года в Уфе.



Его отец Донат Исаакович Мечик был театральным режиссером. Мама Сергея - Нора Сергеевна Довлатова также работала режиссером, но позже стала литературным корректором.



В 1941 году, после начала Великой Отечественной войны Донат и Нора попала в Уфу, а в 1944 году они вернулись из эвакуации в Ленинград. Позже Довлатов в книге «Ремесло» писал о своей юности в Ленинграде: «Я вынужден сообщать какие-то детали моей биографии. Иначе многое останется неясным. Сделаю это коротко, пунктиром. Толстый застенчивый мальчик… Бедность… Мать самокритично бросила театр и работает корректором… Школа… Дружба с Алешей Лаврентьевым, за которым приезжает «Форд»… Алеша шалит, мне поручено воспитывать его.… Тогда меня возьмут на дачу…. Я становлюсь маленьким гувернером…. Я умнее и больше читал… Я знаю, как угодить взрослым… Черные дворы.… Мечты о силе и бесстрашии… Бесконечные двойки… Равнодушие к точным наукам.… Первые рассказы. Они публикуются в детском журнале «Костер». Напоминают худшие вещи средних профессионалов.… С поэзией кончено навсегда. Аттестат зрелости… Производственный стаж… Типография имени Володарского… Сигареты, вино и мужские разговоры… Растущая тяга к плебсу (то есть буквально ни одного интеллигентного приятеля)…». 







В 1949 году отец Сергея ушёл из семьи, после чего Нора Довлатова ушла из театра и устроилась на работу литературным корректором. С этого времени Сергей Довлатов был предоставлен себе самому, и после окончания школы в 1959 году поступил на филологический факультет Ленинградского университета имени Жданова, где в 1960 году познакомился со студенткой филологического факультета Асей Пекуровской, на которой вскоре женился. Но позже Ася предпочла Сергею более успешного Василия Аксенова, романы которого уже тогда печатались в журнале «Юность». Когда она сказала Довлатову, что уходит, он ответил, что покончит жизнь самоубийством, а потом угрожал убить ее, если она не останется с ним. Но Ася была непреклонна, и Довлатов выстрелил в потолок. Услышав выстрел, в комнату вошла его мать, после чего Пекуровская убежала.







В 1961 году Сергей Довлатов был отчислен из Ленинградского университета и в середине июля 1962 года был призван на службу в армию, где попал в систему охраны исправительно-трудовых лагерей на севере Коми АССР. Довлатов писал: «…Университет имени Жданова (звучит не хуже чем «Университет имени Аль-Капоне»)… Филфак… Прогулы… Студенческие литературные упражнения… Бесконечные переэкзаменовки… Несчастная любовь, окончившаяся женитьбой… Знакомство с молодым ленинградскими поэтами – Рейном, Найманом, Вольфом, Бродским… 1960 год. Новый творческий подъем. Рассказы, пошлые до крайности. Тема – одиночество. Неизменный антураж – вечеринка. Хемингуэй как идеал литературный и человеческий… Недолгие занятия боксом… Развод, отмеченный трехдневной пьянкой… Безделье…. Повестка из военкомата. За три месяца до этого я покинул университет. В дальнейшем я говорил о причинах ухода – туманно. Загадочно касался неких политических мотивов. На самом деле все было проще. Раза четыре я сдавал экзамен по немецкому языку. И каждый раз проваливался. Языка я не знал совершенно. Ни единого слова. Кроме имен вождей мирового пролетариата. И, наконец, меня выгнали. Я же, как водится, намекал, что страдаю за правду. Затем меня призвали в армию. И я попал в конвойную охрану. Очевидно, мне суждено было побывать в аду… Мир, в который я попал, был ужасен. В этом мире дрались заточенными рашпилями, ели собак, покрывали лица татуировкой. В этом мире убивали за пачку чая. Я дружил с человеком, засолившим когда-то в бочке жену и детей. Мир был так ужасен. Впервые я понял, что такое свобода, жестокость, насилие…. Но жизнь продолжалась. Соотношение добра и зла, горя и радости – оставалось неизменным. В этой жизни было что угодно. Труд, достоинство, любовь, разврат, патриотизм, богатство, нищета. В ней были карьеристы и прожигатели жизни, соглашатели и бунтари, функционеры и диссиденты. Но вот содержание этих понятий решительным образом изменилось. Иерархия ценностей была полностью нарушена. То, что казалось важным, отошло на задний план. Мое сознание вышло из привычной оболочки. Я начал думать о себе в третьем лице. Когда меня избивали около Ропчинской лесобиржи, сознание действовало почти невозмутимо: «Человека избивают сапогами. Он прикрывает ребра и живот. Он пассивен и старается не возбуждать ярость масс…». Кругом происходили жуткие вещи. Люди превращались в зверей. Мы теряли человеческий облик – голодные, униженные, измученные страхом. Мой плотский состав изнемогал. Сознание же обходилось без потрясений. Если мне предстояло жестокое испытание, сознание тихо радовалось. В его распоряжении оказывался новый материал. Голод, боль, тоска – все становилось материалом неутомимого сознания. Фактически я уже писал. Моя литература стала дополнением к жизни. Дополнением, без которого жизнь оказывалась совершенно непотребной. Оставалось перенести все это на бумагу…»







В 1965 году после демобилизации Довлатов поступил на факультет журналистики и начал печатать свои первые рассказы в детском журнале «Костёр». Ранее он познакомился со своей второй супругой Еленой, которая позже рассказывала: «Мы познакомились в троллейбусе. Сергей заговорил со мной, мы проехали две остановки, потом некоторое время шли по одной улице. Не доходя Малого драматического театра распрощались - Сергей пошел домой, а я в гости к одному художнику… В течение трех лет мы случайно встречались на улице. Правда, происходило это довольно часто - ведь тогда вся молодежно-вечерняя жизнь крутилась на Невском, все мы жили поблизости друг от друга. Однажды Сергей даже потащился со мной к моей приятельнице и очень уговаривал пойти потом с ним в гости, но я отказалась. Потом Сергея забрали в армию, он приехал в отпуск и пошел со своим задушевным другом Валерием Грубиным в кафе «Север». Там сидела и я с друзьями. Выхожу позвонить - и сталкиваюсь с Сергеем. Встреча оказалась роковой. С нее начались наши отношения. Правда, расписались мы только, когда он вернулся из армии…»



Замкнутая и молчаливая Елена обладала мужским характером, которого так не хватало самому Довлатову, и хотя он писал, что жена не интересовалась его прозой, именно она набрала на печатной машинке полное собрание его сочинений — и Сергею было достаточно одного движения Лениных бровей, чтобы понять, что рассказ нужно переделать.







В 1966 году у Елены и Сергея родилась дочь Катя. Елена Довлатова рассказывала: «…Когда родилась Катя, мы все переехали к его маме Норе Сергеевне… Ей сразу понравилось, что появилась девочка, которой можно командовать. Она любила наряжать меня, следила за моей внешностью, требовала, чтобы я, выходя в город, подкрашивалась. «Довлат» в переводе с тюркского - это власть государства. Они оба - и мать и сын - соответствовали своей фамилии. Сергей часто повторял, что мне надо выдать орден за то, что я терплю их обоих. Но трудность их характеров отчасти искупалась их одаренностью. Нора Сергеевна - превосходная рассказчица, с блестящей памятью. Сережа часто просил ее вспомнить какую-нибудь историю, нужную ему для рассказа. И она всегда рассказывала смешно и ярко. Сейчас, когда я ехала в Питер на конференцию, она просила меня сказать во время выступления, что Сережа дружил с ней, ценил ее юмор. Это правда. Он вообще ценил близких людей…»







Сам Сергей Довлатов тоже писал о дочери: «Наши дети так быстро растут. ...Я вспоминаю детские ясли на улице Рубинштейна. Белую скамью. Подвернувшийся задник крошечного ботинка... Мы идем домой. Вспоминается ощущение подвижности маленькой ладони. Даже сквозь рукавицу чувствуется, какая она горячая... Меня поражала в дочке ее беспомощность. Ее уязвимость по отношению к транспорту, ветру... Ее зависимость от моих решений, действий, слов... Дочка росла. Помню, она вернулась из детского сада. Не раздеваясь, спросила: - Ты любишь Брежнева?»







В 1968 году Довлатов оформил развод с Асей Пекуровской, и в 1969 году официально оформил брак с Еленой. А в 1970 году у Пекуровской родилась от Довлатова дочь Маша, которую она решилась показать Довлатову лишь через 18 лет, но Сергей не проявил к девочке какого-либо интереса.



В начале 1970-х годов Довлатов работал корреспондентом в многотиражной газете Ленинградского кораблестроительного института «За кадры верфям», писал рассказы, вошел в Ленинградскую группу писателей «Горожане» вместе с В.Марамзиным, И.Ефимовым, Б.Вахтиным и другими писателями. Елена Довлатова рассказывала: «…Наш быт в соответствии с нашими понятиями был, в общем-то, устроен. Так жило большинство знакомых. Конечно, нам не помешали бы лишние деньги, но у нас никогда не было ссор из-за их отсутствия. И он все время пытался что-то делать. Одно время служил секретарем у Веры Пановой, привязавшейся к нему, главным образом, из-за необыкновенной ловкости и легкости рук. Когда ей было плохо, она только ему доверяла устроить ее в кровати, чтобы ей было удобно. Он ей много читал вслух, они беседовали о литературе, и возвращаясь от нее на электричке из Комарова, Сергей писал свой первый роман, который не был закончен, но частями разошелся по его другим произведениям. Какое-то время Сергей работал в многотиражной газете, получал 85 рублей. К нему очень хорошо относился тамошний редактор, не очень загружал работой, и в свободное время Сережа начал писать рассказы. Когда он дал их почитать своим друзьям, они сразу пошли по рукам, его творческий вечер был включен в план работы ленинградского Союза писателей - притом, что у Довлатова еще не было напечатано ни строчки. Ход событий сулил ему фантастическую карьеру. Однако этим вечером, прошедшим с большим успехом, все и кончилось…»



В 1972 году после ссор и разлада в семье, Довлатов переехал в Таллин, где работал корреспондентом таллиннской газеты «Советская Эстония». В Таллинне Довлатов подготовил к изданию сборник под названием «Городские рассказы», но, несмотря на заключенный договор, книга была запрещена. Довлатов писал в «Невидимой книге»: «Я ждал сигнального экземпляра. Вдруг звонок: – Книжка запрещена. Все пропало. Оставаться в Таллинне было бессмысленно…».







Лето 1974 года Довлатов вместе с мамой и Катей провел на даче Тамары Зибуновой под Таллином, но неприятности на работе и отказ в публикации сборника «Пять углов» заставили Довлатова в 1975 году вернуться в Ленинград к Елене. Тем временем в Таллине 8 сентября 1975 года у Тамары Зибуновой родилась от Довлатова дочь Александра.







В Ленинграде Довлатов снова работал в журнале «Костёр», но из многочисленных попыток напечататься у ничего не получилось. А в 1976 году рассказы Довлатова были опубликованы на Западе в журналах «Континент» и «Время и мы», после чего последовало немедленное исключение Довлатова из Союза журналистов, и в дальнейшем его произведения можно было прочесть лишь при помощи Самиздата.



Летом 1976 и 1977 годов Довлатов работал в Пушкинских Горах сезонным экскурсоводом. Атмосфера, царившая в среде посещавшей музей филологической молодежи, способствовала творческим проказам. В частности, Сергей Довлатов промышлял тем, что за отдельную плату показывал экскурсантом под «большим секретом настоящую могилу Пушкина». Впечатления от этой «заповедной» жизни легли в основу почти документальной повести Довлатова «Заповедник».







В 1978 году сводная сестра Сергея Ксана уехала в Нью-Йорк к своему жениху Михаилу Бланку. Тогда же в Нью-Йорк уехала и Елена с дочерью Катей. Елена Довлатова рассказывала: «Я не могла больше ждать, пока Сергей решится на отъезд. Я не сомневалась, что будет трудно, но хуже быть не могло. Я готова была на любую физическую работу, на любые бытовые сложности, только бы избавиться от ощущения безнадежности и страха перед КГБ, все ближе подбиравшегося к Сергею… Если что-нибудь решу - стену лбом прошибу, но добьюсь своего. Однако преодолеть нерешительность Сергея мне долго не удавалось. Я, конечно, понимала, как страшно писателю оказаться в атмосфере чужого языка. И я хорошо знала, что он никогда не откажется от своего призвания… Короче - мне понятны были его сомнения по поводу эмиграции, и тем не менее... Я не была уверена в том, что он последует за мной, но мне уже было все равно. Разрешение я получила очень быстро, через три недели. И здесь началось. Сначала заболела Катя, она вообще была очень болезненным ребенком. Когда она поправилась, проблемы со здоровьем обнаружились у меня. Выздоровела я - опять заболела Катя. Так продолжалось довольно долго, и тем не менее день отъезда был назначен. Я пошла попрощаться с подругой и, возвращаясь от нее, сломала руку. Вот так, в гипсе, я и поехала в эмиграцию…»



Именно Елена Довлатова принимала все важные решения в жизни Сергея. Несмотря на то, что они разошлись, Лена продолжала жить в его квартире с его матерью и дочерью Катей. И невольно именно Лена, с которой, как думал Довлатов, он разошелся навсегда, способствовала его эмиграции. Все началось с того, что Сергей поехал провожать Лену и Катю на аэродром, где долго махал им вслед своим шарфом, и из-за холодного ветра у него заболело горло. Он позвонил на самоходную баржу «Алтай», где тогда работал сторожем, попросил, чтобы за него отдежурили, и поехал домой, где занялся самолечением с помощью водки. Поэтому приехавший врач, вместо больничного констатировал у Довлатова алкогольное опьянение. В это время на барже за него отдежурили и записали на его имя рабочие часы — это был подлог, за который начальство впоследствии лишило Довлатова работы. После чего над Сергеем нависла угроза быть арестованным за тунеядство, от чего он спасался, подкупив за бутылку вермута знакомого журналиста, который сидел на первом этаже и высматривал милиционеров, пришедших за Довлатовым. Как только они приходили, журналист поднимал трубку и говорил Сергею: «Сволочи идут». По этому сигналу Довлатов закрывал дверь на щеколду и залезал с головой под одеяло — так ему долго удавалось скрываться. Однако кроме милиции Довлатовым интересовались сотрудники КГБ, которые взяли его во время одного из выходов в магазин. В ходе профилактической беседы сотрудник КГБ завел с ним разговор издалека: «Сергей Донатович, вы любите свою жену? Свою дочь? Вас ведь издают за границей? Вы не хотите уехать — мы вам поможем». Так, из-за проводов Елены в Америку Довлатов и сам в конце августа 1978 года уехал в эмиграцию вместе с Норой Сергеевной. Они летели через Варшаву, Будапешт, Вену, и оттуда - в США. В Вене располагался распределитель, где эмигранты из СССР могли изменить первоначальный маршрут и вместо того, что бы направится в Израиль, обращались с прошением на въезд в США. В ожидании такого разрешения Довлатов постоянно писал. А в Нью-Йорке Сергей, Елена, Нора Сергеевна и Катя стали опять жить вместе. 23 февраля 1984 года в семье Довлатовых родился сын Коля - Николас Доули.







Елена Довлатова рассказывала: «…Я работала корректором, потом наборщиком, да кем только не приходилось работать. Я была главным добытчиком, поэтому работала с утра до ночи. Когда родился Коля, брала работу на дом, а Сережа к этому времени стал служить на радио «Свобода»… Я думаю, он бы был очень доволен, если бы я рожала каждый год. Ему нравилось быть главным в доме. Это чувствовалось, даже когда он гулял с собакой. Он шел такой большой, собачка маленькая, так и виделось много детей, бегущих за ним... Возможно, из Ленинграда в самом деле уехал Серега, но в Нью-Йорк приехал уже писатель Довлатов. За пару недель австрийского транзита он написал несколько замечательных рассказов, вошедших потом в «Компромисс», стал сразу известен в эмиграции, читавшей его публикации в «Континенте» и в журнале «Время и мы». Им заинтересовался издатель Карл Проффер, несомненный авторитет в славистском мире. В его издательстве «Ардис» довольно быстро вышла книга Сергея. Но, конечно, не могло быть и речи о существовании на литературные заработки. Как все эмигранты, Сергей рассчитывал зарабатывать физическим трудом. Он даже пошел на курсы ювелиров. Правда, из этого ничего не получилось. Зато получилось создать газету «Новый американец». Это был самый радужный и оживленный период нашей жизни. Очень быстро люди, делавшие газету, стали героями и любимцами эмигрантского народа. Их узнавали на улице, телефон у нас звонил не переставая, в редакции образовался своего рода клуб, куда все стремились попасть. Газета настолько отличалась и от советской, и от эмигрантской журналистики, так была пронизана свежими идеями, стилистическим изяществом, что с ней связывались лучшие надежды. К сожалению, наша газета просуществовала всего два с половиной года. Ее делали блестящие литераторы, но никудышные финансисты…»



С 1978-го по 1990-й годы в США и Европе одна за другой были опубликованы двенадцать книг Сергея Довлатова, среди которых были «Невидимая книга», «Соло на ундервуде», «Компромисс», «Зона», «Заповедник» и «Наши». В середине 1980-х годов Довлатов также печатался в престижном журнале «New-Yorker». Тем временем читатели в СССР были знакомы с творчеством Довлатова по Самиздату и авторской передаче на радио «Свобода».







Довлатов писал о своей жизни в Америке: «Пьянство мое затихло, но приступы депрессии учащаются, именно депрессии, то есть беспричинной тоски, бессилия и отвращения к жизни. Лечиться не буду и в психиатрию я не верю. Просто я всю жизнь чего-то ждал: аттестата зрелости, потери девственности, женитьбы, ребенка, первой книжки, минимальных денег, а сейчас все произошло, ждать больше нечего, источников радости нет. Мучаюсь от своей неуверенности. Ненавижу свою готовность расстраиваться из-за пустяков, изнемогаю от страха перед жизнью. А ведь это, единственное, что дает мне надежду. Единственное, за что я должен благодарить судьбу. Потому что результат всего этого – литература».







В Нью-Йорке Довлатовы занимали небольшую трехкомнатную квартиру, в которой жили вместе с Норой Сергеевной и собакой Глашей. Довлатов писал: «Две вещи как-то скрашивают жизнь: хорошие отношения дома и надежда когда-нибудь вернуться в Ленинград». Финансового достатка литературная деятельность Довлатова в США особого не приносила - на радио «Свобода» ему платили всего 200 долларов в неделю, а книги выходили, по утверждению издателя Игоря Ефимова, тиражом 50–60 тысяч экземпляров, за что автор получал достаточно скромное вознаграждение. У Довлатова не было даже страхового полиса, что и стало косвенной причиной его смерти. 24 августа 1990 года Довлатов умер в машине Нью-Йоркской скорой помощи по дороге в госпиталь Кони-Айленда. В тот день Довлатов позвонил своему коллеге по радио и приятелю Петру Вайлю на работу и сказал, что видит, как по потолку идут трещины, что у него болит живот. Вайль вызвал «скорую помощь», которая объехала пять больниц, и куда Довлатова не приняли из-за отсутствия страхового полиса.



Незадолго до смерти Довлатов оставил литературное завещание, где указал, в каком году публиковать его произведения, и Елена свято выполняла его волю. Кроме завещания и прозы, ей остались долги на 87 тысяч долларов за журнал «Новый американец», который редактировал Довлатов, и двое детей — Катя и Николай.







Александр Генис писал: «…В Америке Сергей трудился, лечился, судился, добился успеха, дружил с издателями, литературными агентами и американскими «барышнями» (его словцо). Здесь он вырастил дочь, завел сына, собаку и недвижимость. Ну и, конечно, двенадцать американских лет - это дюжина вышедших в Америке книжек: аббревиатура писательской жизни. И все это, не выходя за пределы круга, очерченного теми американскими писателями, которых Сергей знал задолго до того, как поселился на их родине. Довлатов с легкостью и удобством жил в вычитанной Америке, потому что она была не менее настоящей, чем любая другая… В Америке Сергей нашел то, чего не было в отечестве, - безразличие, воспитывающее такую безнадежную скромность, что ее следовало бы назвать смирением. Для русского писателя, привыкшего к опеке ревнивой власти, снисходительная рассеянность демократии - тяжелое испытание…»



Сергей Довлатов был похоронен в Квинсе на кладбище «Маунт Хеброн». На его могиле был установлен надгробный памятник работы Нью-Йоркского скульптора Леонида Лермана.







Иосиф Бродский писал о Довлатове: «Когда человек умирает так рано, возникают предложения о допущенной им или окружающими ошибке. Это – естественная попытка защититься от горя, от чудовищной боли, вызванной утратой.… Не думаю, что Сережина жизнь могла быть прожита иначе; думаю только, что конец ее мог быть иным, менее ужасным. Столь кошмарного конца – в удушливый летний день в машине «скорой помощи» в Бруклине, с хлынувшей горлом кровью и двумя пуэрториканкскими придурками в качестве санитаров – он бы сам никогда не написал: не потому, что не предвидел, но потому, что питал неприязнь к чересчур сильным эффектам. От горя, повторяю, защищаться бессмысленно. Может быть, даже лучше дать ему полностью вас раздавить – это будет, по крайней мере, хоть как-то пропорционально случившемуся. Если вам впоследствии удастся подняться и распрямиться, распрямится и память о том, кого вы утратили. Сама память о нем и поможет вам распрямиться».







Любимое стихотворение Сергея Довлатова «На смерть друга» Иосифа Бродского.



… Может, лучшей и нету на свете калитки в Ничто.

Человек мостовой, ты сказал бы, что лучшей не надо,

Вниз по темной реке уплывая в бесцветном пальто,

Чьи застежки одни и спасали тебя от распада,

Тщетно драхму во рту твоем ищет угрюмый Харон,

Тщетно некто трубит наверху в свою дудку протяжно.

Посылаю тебе безымянный прощальный поклон

С берегов неизвестно каких. Да тебе и неважно. 



Автор биографии Довлатова Валерий Попов упомянул слова сестры Сергея Довлатова Ксаны Мечик-Бланк: «… Сергей был, прежде всего, писателем, а уже потом всем остальным. И как по-настоящему хороший писатель, он преобразовал события своей жизни в прекрасную прозу, которая, однако, мало общего имела с действительностью. Фактически Довлатов своими руками создал вокруг себя миф, в который все поверили. Но ему этого было мало - он всю жизнь пытался соответствовать своему лирическому герою и в жизни. Кому-то, может быть, покажется странным, но это была во многом саморазрушающая работа. В своей прозе он ведь конструировал образ такого аутсайдера, который иронично смотрит на все со стороны. В жизни он был, конечно, практически прямой противоположностью этому образу. Но ближе к своей смерти Довлатову, кажется, все же удалось превратиться в свое литературное альтер эго. И это его в конечном счете и погубило…».



О Сергее Довлатов снят документальный фильм.

Владимир Кунин – писатель, о прошлом которого существует немало противоречивых сведений. Многие неверные факты о его жизни стали следствием журналистских ошибок, но некоторые он сам создавал. 
Архивы НКВД все еще недоступны широкой аудитории. Но именно на них ссылался российский писатель и драматург Владимир Кунин, биография которого и сейчас, после его смерти, волнует и интригует журналистов и критиков.
Биографические данные
В 1927 году, в Ленинграде, в семье военного летчика и кинорежиссера родился один из самых скандальных авторов постсоветской эпохи – Владимир Кунин. Настоящая фамилия писателя – Фейнберг. В качестве псевдонима он, спустя много лет, взял фамилию матери, которой к началу Великой Отечественной войны уже не было в живых.

О подростковых годах писателя, которые пришлись на военное время, осталось много недосказанного. Но существует все же официальная версия, согласно которой известный сценарист до 1946 года учился в военном авиационном училище. Затем в течение пяти лет был штурманом на пикирующем бомбардировщике и только в 1951 демобилизовался.
Автобиографический миф
Кунин не любил давать интервью, но за свою жизнь немало общался с журналистами. В последние годы он все чаще вводил в заблуждение работников прессы. Приводя факты из своего детства, он нередко случайно или намеренно путал года.
Будучи уже зрелым писателем, он прослыл в литературных кругах как человек, создающий героическую автобиографию. К вымыслу в его жизнеописании относят, прежде всего, детские и юношеские годы. По его словам, которые он же сам впоследствии опровергнул, первые годы войны он провел в секретном лагере НКВД.

В отрочестве будущий литератор был предоставлен сам себе: мать умерла, отец на фронте. Эти обстоятельства привели его в банду малолетних преступников, а затем и в тюрьму, где с ним однажды провели долгую беседу сотрудники НКВД.
После непростого разговора четырнадцатилетнему преступнику ничего не оставалось, как вступить в школу диверсантов. «Курсанты» должны были проходить военную подготовку, затем участвовать в спецоперациях.
По крайней мере, так утверждал сам Владимир Кунин, хотя в тот год, когда, по его версии, происходили эти события, ему было уже шестнадцать.
Семья Одной из самых таинственных фигур в отечественной культуре был, несомненно, писатель Владимир Кунин. Личная жизнь этого человека никогда не была открыта для посторонних глаз.
В 1990 году он вместе с женой Ириной эмигрировал в Германию. Выехать за границу на постоянное место жительства его вынудила болезнь супруги. Это был единственный способ спасти ей жизнь.
В Санкт-Петербурге остался их сын. Известность и слава Более тридцати его книг были экранизированы. Его произведения сегодня читают во всем мире на семнадцати языках. Но известным писатель Владимир Владимирович Кунин стал с выпуском повести «Хроника пикирующего бомбардировщика». Произошло это в 1967 году. 
 

По сей день экранизация этой книги считается одним из лучших советских фильмов о войне. Наряду с этим произведением в одном сборнике было издано также двенадцать рассказов и еще одна повесть. «Интердевочка» После «Хроники» из-под пера Кунина вышло еще несколько произведений на военную тематику.
Однако следующим прорывом в литературе и кино стала отнюдь не очередная повесть о военных летчиках.
Громкую известность Владимир Кунин получил с выходом на экраны первого советского фильма о жизни валютных проституток. Собирая материалы к сценарию этого фильма, писатель сопровождал сотрудников милиции, выезжавших на задержание девушек легкого поведения.
Накапливая сведения о мире проституции, он пытался наладить дружеские контакты с прототипами своих героинь. Удавалось это сценаристу с трудом. Его все чаще принимали за сотрудника КГБ. Но когда повесть увидела свет, представительницы древнейшей профессии буквально осыпали автора проникновенными письмами. 

Девушкам книга понравилась, а фильм - еще больше. Только автор сценария остался недоволен кинолентой.
По его мнению, из этого материала не нужно было делать фильм государственного масштаба.
Эта повесть, как и многие другие его произведения, представляет собой всего лишь одну из печальных жизненных историй.
Повесть «Сволочи»
Фильм, снятый по этому произведению, никого не оставил равнодушным. Действия происходят в 1943 году. В центре повествования – офицер, которого освобождают из заключения для выполнения задания особой важности. Ему предстоит возглавить отряд, состоящий из малолетних преступников. Диверсионная группа отправляется в горы, где должна произвести уничтожение немецкого склада топлива.

После написания сценария автор смог убедить режиссера и государственных работников культуры в том, что произведение не только основано на реальных событиях, но и на собственной биографии.
Как повесть, так и фильм вызвали огромный резонанс и споры историков относительно достоверности данных, которые предоставил писатель Владимир Кунин.
Биография его так и останется загадкой за семью печатями. Режиссер картины позже скажет, что вполне верит в историческую правдивость сценария. Но и сейчас он уверен, что сам Кунин ни в каких спецоперациях участия никогда не принимал.
«Сволочи»: правда или вымысел?
После показа фильма открылся ожесточенный спор: существовал ли подобный диверсионный отряд, о котором свидетельствует Владимир Кунин? Фото и документы военного времени, которыми располагают сотрудники архивов, позволили прийти к совершенно неожиданному выводу.
Нашумевший сценарий, на самом деле, не лишен исторической основы. Специальные школы для детей-уголовников существовали, но под руководством немецкой армии.
В составе НКВД детских диверсионных учреждений никогда не существовало. Эмиграция Один из самых популярных писателей 90-х годов не раз говорил, что покинуть Россию его не вынуждали политические взгляды.
Диссидентом он никогда не был. Хотя и прибыл в Германию в качестве контингентного беженца. Кунин поддерживал дружественные отношения с одним из немецких издателей. Эта дружба позволила автору «Интердевочки» плодотворно трудиться и за границей.

Проживая в Германии, он не переставал писать. Часто бывал в Санкт-Петербурге, встречался с коллегами и читателями. В эти годы он издал свой последний сборник, в который вошли повести «Иванов и Рабинович», «Интердевочка» и другие. Кроме этого, Кунин также написан роман «Русские на Мариенплац». Все его произведения этих лет посвящены жизни русских эмигрантов в Европе.

Критика
Военная проза Кунина воспринималась как литературными критиками, так и читателями положительно. Произведения, созданные в годы эмиграции, вызывали жгучий интерес читателей, но не всегда одобрение. Повесть «Интердевочка» вызвала негодование у представителей власти. Говорить вслух о наличии такого социального зла, как проституция, было не принято.
Но ни одно произведение Кунина не вызвало столько споров и возмущения, как его последняя военная повесть «Сволочи». Дабы опровергнуть факты, которые легли в основу этого литературного произведения, было написано множество отрицательных рецензий. Авторами являлись сотрудники ФСБ, деятели культуры и известные литераторы. Особое возмущение вызывала мнимая «автобиографичность» повести. Автора «Сволочей» обвиняли в хлестаковщине и злонамеренной клевете на советского солдата.

Последние годы
В Мюнхене писатель прожил более двадцати лет. Как утверждают близкие и друзья сценариста, он до последних дней не хотел возвращаться на Родину. Причина нежелания ехать в Россию заключалась, прежде всего, в скандале, вызванном фильмом «Сволочи». На вручении премии "MTV Россия" известный российский режиссер Владимир Меньшиков отказался выносить приз, назвав киноленту подлой и позорящей страну. 

Владимир Кунин скончался после продолжительной болезни. Ему было 84 года. Его произведения навсегда стали частью советской и российской культуры.

«Письмо к женщине»: Восхитительное и очень известное стихотворение Есенина.

В 1922 году Зинаида выходит замуж за режиссера Всеволода Мейерхольда, который, в свою очередь, берет ответственность за детей Есенина на себя. Проходят годы, и поэт начинает жалеть о своем подлом поступке. А в 1924 году пишет знаменитое стихотворение, в котором просит прощения у бывшей жены.

Есенин обвиняет в разводе именно Райх, говоря, что она настояла на разрыве отношений. Однако знакомые бывших супругов утверждают, что развод сильно повлиял на Зинаиду: женщина лечилась в клинике для душевнобольных.

Сергей Александрович, по словам друзей, никак не мог просить Зинаиду за то, что та солгала, сказав, что до свадьбы у нее не было мужчин. Конечно, поэт не ревновал. Тут дело было в доверии. Вот поэтому Есенин пишет: «Любимая! Меня вы не любили».

Зинаида однажды на эмоциях сказала Сергею Александровичу, что тот умрет в пьяном угаре. Ее пророчество не исполняется, и поэт спешит сообщить об этом: «Сказать приятно мне: я избежал паденья с кручи».

Созревшие взгляды Есенина так и говорят, что он вряд ли будет продолжать мучить Зинаиду упреками.

Вы помните,
Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Вы говорили:
Нам пора расстаться,
Что вас измучила
Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел —
Катиться дальше, вниз.
Любимая!
Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы,
Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму —
Куда несет нас рок событий.
Лицом к лицу
Лица не увидать.

Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь —
Корабль в плачевном состояньи.
Земля — корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.

Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.

Тогда и я,
Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.

Тот трюм был —
Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить
В угаре пьяном.

Любимая!
Я мучил вас,
У вас была тоска
В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ
Себя растрачивал в скандалах.
Но вы не знали,
Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь,
Что не пойму,
Куда несет нас рок событий…

Теперь года прошли.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином:
Хвала и слава рулевому!
Сегодня я
В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь
Я сообщить вам мчусь,
Каков я был,
И что со мною сталось!

Любимая!
Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Я стал не тем,
Кем был тогда.
Не мучил бы я вас,
Как это было раньше.
За знамя вольности
И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
Простите мне…
Я знаю: вы не та —
Живете вы
С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам
Ни капельки не нужен.
Живите так,
Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием,
Вас помнящий всегда
Знакомый ваш
Сергей Есенин.