Не умолчим о главном!
Светлой памяти протоиерея Николая Гурьянова

Слово, как учит святитель Иоанн Златоуст,
жертва Богу самая великая, самая драгоценная,
всех жертв лучшая...
Эта мысль Вселенского Учителя Православной Церкви
подразумевает бережное, трепетное отношение к слову,
и главное — ответственное, совестливое.
Слово — это реализация образа Божия в нас,
связанных с ним наших творческих способностей
и, конечно же, реализация возможности свободного выбора.
Как, куда обратим мы свое слово?
На что направим его преображающую мир силу?
На созидание, в соответствии с Божиим о нас замыслом,
или на разрушение, идя на поводу
у извечного врага рода человеческого?

Об отце Николае уже написано немало.
Но все это, как мне кажется, выглядит несколько отлакированным, потому как делалось с определенным деликатным умалчиванием
об острых или, скорее, трагических моментах
последних лет жизни старца.

Мне рассказывали, что когда один близкий
к старцу Николаю человек привел к нему лиц
из его будущего окружения, старец воскликнул:

«Что ж ты делаешь? Ты же меня на крест возводишь...»

Были ли действительно сказаны эти слова,
утверждать не берусь, но крест, который на раменах
понес старец, видели все, особенно мы, псковичи,
живущие по соседству с ост­ровом —
всего-то в каких-нибудь двадцати-тридцати километрах.

Мне известны некоторые люди,
которые бывали у батюшки три-четыре раза каждый месяц.
И пусть их не пускали, пусть стояли они перед запертой калиткой
и лишь мысленно могли обратиться к дорогому для них старцу,
но закрыть им глаза и уши было невозможно.
Каково им, простоявшим в общей сложности дни, недели
у заборчика батюшкиного дома,
прочитать в солидной многотиражной газете
(«Русский вестник». 2003. № 8),
например, следующее:
«По строкам автора (речь идет о моей книге
«Я помолюсь за вас». — И.И.),
матушка Николая чуть ли не цербер,
три года не допускавшая никого к старцу.
От начала до конца ложь!
Он принимал, сколько мог и кому была воля Божия».
Это пишет человек, который, похоже, не видел старца ни единого раза. Понятно, что ничего-то он толком знать не мог
и писал с чьих-то слов; впрочем, с чьих — вполне очевидно...
Ими, этими людьми, сегодня, собственно,
переписывается ход истории,
пусть и совсем крохотный ее участок, всего-то в несколько лет.
Но это пока...
Сейчас ими создается новый, удобный для них,
все им благословляющий, образ старца — великого,
осиянного лучами небесной славы,
но всегда сохраняющего место подле себя
для их собственных персон.
Пребывая в этом сиянии, они и сами рассчитывают
«сиять» и оттуда, из недосягаемо­сти,
изрекать от имени старца все новые и новые оракулы.
Вот тогда можно переписывать всю историю,
да что там переписывать — делать ее:
одних (это может относиться, например, к Иоанну Грозному,
Григорию Распутину, Сталину) объявлять святыми,
других — предателями и изменниками;
отменять существующие каноны;
именовать синодальные структуры нашей Церкви
«богоборческим кланом», самим санкционировать посты,
направлять в угодном им направлении
массовые крестные ходы и т.д.

Как справедливо сказал Святейший Патриарх
на Епархиальном собрании,
«...перед нами не внутрицерковная дискуссия.
Все более очевидным становятся намерения организаторов —
внести разделения в церковную среду.
Противопоставить старчество — иерархии,
белое духовенство — монашеству,
самочинно переписать русскую церковную историю,
в угоду сегодняшним идеологическим пристрастиям
провести ревизию столетиями
складывавшемуся собору русских святых.
Несомненно, что все это говорит
о серьезном повреждении церковного сознания,
опасные последствия которого
очевидны каждому пастырю...»

Безмолвствовать ли деликатно
или все-таки возвышать голос в защиту истины?
Позволять ли окутывать облаком лжи
образ дорогого всем нам старца — протоиерея Николая Гурьянова —
или правдиво писать о его жизни?

Если бы путь таковой «деликатности» избрал в свое время
Архиепископ Мир Ликийских Николай
и не ответил бы на неправду Ария пощечиной,
почитали бы мы его сегодня нашим молитвенником и заступником?

А святых Отцов I Вселенского Собора,
если бы они также из деликатности промолчали?

То-то.
Да вы только представьте, каково сейчас
нашему дорогому батюшке Николаю из горнего мира
наблюдать, как некоторые из окружающих его людей
толкают перед собой все разрастающийся ком неправды,
а другие, скромно потупив глаза, стараются этого не замечать.
Ведь правды не избыть,
в какие бы одежды ни рядилось лукавство...

Итак, о трагических моментах жизни отца Николая.
Вскоре после батюшкиной кончины
я познакомился в «Русском вестнике»
со статьей келейницы почившего старца м. Николаи (Гроян).
«Небесный Ангел» — так называлась статья
(а позднее и брошюра. Ее раздавали всем прибывшим
на сороковины батюшки, то есть издали ее в самые короткие сроки
и на средства не поскупились).
Однако по прочтении я почувствовал
некоторое душевное смятение.
Многое в тексте вызывало отторжение:
неряшливое обращение с языковыми средствами,
неумеренная восторженность тона, экзальтация,
свойственная скорей экстатическим переживаниям католиков,
нежели православному опыту агиографии.

Посмертные «чудеса», чрезмерное количество эпитетов,
восхваляющих добродетели старца — все это
виделось неким искусственным оправданием святости батюшки
и выпадало из контекста его жизни,
которая сама по себе и есть великое чудо.

Святость отца Николая столь очевидна,
что не нуждается в подобных оправданиях
(тем более в придуманных чудесах).

Его кротости и смирению не требовались восхваления при жизни,
не нужны они и теперь, после смерти, ибо противоречат
высоте его духовного совершенства.
Батюшка искал простоты, достиг ее, достоин ее,
и его святость невозможно вместить в конструкцию из фантазий
и экстатических видений.
Прискорбно, что туман ложного духовного опыта
пытается окутать светлый образ старца и вещать его голосом...
Тщетно искал я в статье строчки о самом важном.
Есть ли для стоящего на пороге смерти христианина
что-то более насущное, нежели причащение Святых Христовых Таин?

Да нет же!
Забота об этом — главное свидетельство любви окружающих
к отходящему в вечность. Читаю про поклоны, молитвы, каноны,
а о последнем напутствии — ни слова.
Об этом не пишет — потому что не о чем писать.
Мне удалось выяснить, что последний раз
отца Николая причащал о. Валериан Кречетов (из Москвы)
за 4–6 дней до смерти, и это при всем том,
что на острове постоянно проживает свой, местный священник,
почему-то оказавшийся «негодным» для «наших».

Думаю над этим и не нахожу слов.
До храма от дома батюшки Николая едва ли будет сто метров...

И еще о чудесах.
Читаю в брошюре «Небесный Ангел» о них,
пытаюсь поверить, вместить — и не могу.
Не потому, что слишком они невероятны
(в житиях святых встретишь множество величайших чудес),
и не из-за того, что, кроме автора «Небесного Ангела»,
их никто не видел, нет.
Сама плоть повествования, хотя и перенасыщенная,
как уже говорилось, экстатическими переживаниями,
отторгает их, делает «не бывшими».
Хочется отгородить от них батюшку...
Кто-то, возможно, скажет:
ну и пусть сочиняют, какое до этого дело мирянину Изборцеву
и вообще кому бы то ни было?
Однако так ли это на самом деле безобидно?
Не стоит обольщаться кажущейся незначительностью вопроса относительно выдуманных чудес.
«Соблазн» и «вредные последствия» налицо уже сегодня.
Нашей общей — всех верных чад Православной Церкви — обязанностью является свидетельствование об Истине
и противостояние всяческой неправде
(и конечно, не по собственному усмотрению и самочинию,
а в духе смирения и послушания священноначалию).

Непросто сегодня стоять за Истину,
ибо противники ее рядятся в одежды праведности и благочестия.
Но «свойство Истины таково, — говорит свт. Иоанн Златоуст, —
что она возвышается и в то время,
когда многие восстают против нее».
Понятно, когда делают это неприкрытые богоборцы,
полагающие борьбу с Истиной целью своей жизни;
но когда это люди в монашеских клобуках...

Впрочем, и об этом мы предупреждены,
причем устами Самого Господа:
Лицемеры! — говорит Спаситель, —
хорошо пророчествовал о вас Исаия, говоря:
приближаются ко Мне люди сии устами своими,
и чтут Меня языком, сердце же их далеко отстоит от Меня;
но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим
(Мф. 15, 7–9).
К тому же зачастую монашество монашеству — рознь.

Монашеский постриг келейниц отца Николая
(Полищук и Гроян) совершил игумен Роман (Загребнев),
являющийся благочинным Плюсского округа Псковской епархии.
Отец Роман много лет ездил к батюшке Николаю,
любил его глубокой сыновней любовью,
ценил каждое сказанное старцем слово.

Когда о. Николай благословил
на тайное (!) монашество своих келейниц,
отец Роман, считая это для себя послушанием,
постриг совершил.
Впоследствии, когда монашество келейниц
из тайного стало явным (?), отец Роман подъял много скорбей,
ибо благословения архиерея на этот постриг
в свое время получено не было,
и вполне естественно со стороны Владыки
было поднять этот вопрос (кто благословил?)
на епархиальном собрании.

Но главное даже не это.
Когда о. Николай занемог, игумен Роман
стал частенько бывать на острове, чтобы причащать старца.
Он считал это великой для себя милостью
и до сих пор бережно хранит память о тех благословенных днях.

Но наступили «другие» времена.
Однажды о. Романа не пустили (!) за калитку,
и он, как и все «не наши», остался стоять за заборчиком.
«Как же, — спросил я батюшку, — как же вас могли
не пускать ваши же духовные чада?»

Отец Роман задумался и с грустью в голосе ответил:

«Наверное, времена нынче такие».

Спрашивал я отца Романа и о том,
как он относится к сегодняшней «эксплуатации»
(в своих собственных интересах и по своему самовольному разумению) имени старца некоторыми лицами из его (старца) окружения.

«Грех это», — коротко ответил батюшка.

Во всем вышеописанном отец Роман проявил себя
человеком глубоко смиренным — истинным монахом.
Но у меня, признаюсь, это никак не укладывалось в голове. Действительно, каково это:
закрыть дверь перед духовным отцом;
использовать его по своим «нуждам»,
а потом отбросить, как ненужную вещь?

Есть повод для размышлений, не так ли?
Однако с течением времени приходится с грустью убеждаться,
что не только это отягощает совесть лиц из окружения старца...

Вот что пишет в «Русском вестнике» (05.03.2003)
смиренная раба Божия схимонахиня Николая,
келейница старца Николая
(так подписана ее статья «Россия почитает старца»):

«Иеромонах Нестор (Кумыш),
перед отъездом в служебную командировку в Прибалтику,
позвонил нам и поинтересовался, не открылось ли имя Владыки.
Мы, естественно, поделились с ним радостью,
назвав и имя, и место погребения,
и другие детали жизни приснопоминаемого отца.

Отец Нестор, несмотря на свою загруженность,
смог найти возможность и посетил Свято-Духов монастырь
по нашей просьбе, дабы пораспрашивать о батюшке.
Среди прочих встреч в обители ему довелось
побеседовать с одним отцом Архимандритом,
который знал лично Батюшку.

На вопрос иеромонаха Нестора о том,
был ли Батюшка схимником,
отец Архимандрит ответил утвердительно
такими замечательными словами:

“Вы ведь как молитесь святому Александру Невскому,
как Александру или как Алексию, ведь он в схиме Алексием был”.

Такое Старец Архимандрит провел сравнение.
Отец Нестор ответил, что он молится ему
как благоверному Великому князю Александру.
А нам отец Нестор заметил, что теперь ему понятно,
что Батюшка был схимником, подобно Александру Невскому
(выделено мной. — И.И.).
Такой радостью поделился с нами отец Нестор».
А вот что по этому же поводу рассказывает сам
иеромонах Нестор (Кумыш)

1:«Сейчас распространяются фотографии,
где батюшка в клобуке и монашеской рясе.
Действительно, был эпизод в его жизни,
когда он принял постриг.
Постриг был не мантийный, а рясофорный.
При рясофорном постриге не принимают обетов.
Это предуготовительная ступень к монашеству.
Это был период, когда батюшка находился в Вильно,
во время войны.
Эта было оккупированная территория.
Он был рукоположен во священника 15 февраля 1942 г.
на Сретение Митрополитом Сергием (Воскресенским),
экзархом Прибалтики.
Потом экзарх послал его в Рижский монастырь в Югаву.
После этого он переходит в Вильно в Свято-Духовский монастырь
и исправляет обязанности уставщика.
Он был в числе братии чуть более одного года.
В это время и сделаны фото, которые вводят в смущение многих.
В рясофорном постриге он имени нового не получал,
остался священноиноком.
В десяти минутах ходьбы от Свято-Духова женский монастырь
святой Марии Магдалины.
Руководила этой обителью игумения Нина (Баташова).
Они с батюшкой были близки.
Действительно, батюшка готовился к мантийному постригу.
Его мантийное облачение хранилось у матушки Нины
в одном из корпусов монастыря св. Марии Магдалины.
Во время ожидания мантийного пострига
случилась бомбежка, и один из снарядов попал в корпус,
где как раз хранилось это мантийное облачение.
Корпус сгорел. Сгорело и облачение.
Батюшка воспринял это как неблаговоление Божие
к монашескому постригу и никогда не дерзал
возобновить попыток мантийного пострига.

Он остался священником, протоиереем.

Это мне рассказала игумения Варвара,
настоятельница Пюхтицкой обители.

Я однажды, за год или за два до смерти, приехал к батюшке.

Он спросил:

“Ты молишься за меня?”

Что за вопрос?
Конечно.

“Мое имя Николай. Меня Николай зовут”, — сказал батюшка.

Тогда я воспринял это как юродство,
и лишь сейчас мне стало понятно,
какой смысл батюшка вкладывал в эти слова:
мое имя Николай, ты не сомневайся!»

Разница, как говорится, налицо.
Вышеприведенное свидетельство иеромонаха Нестора
видится очень важным в свете вновь открывшихся «фактов»
о якобы имевшей место в жизни о. Николая епископской хиротонии.
Факт этот практически ничем не подтверждается,
кроме упоминания в книге «Небесный Ангел».
Но и это незначительное упоминание повлекло за собой
весьма значительные последствия.
Вплоть до того, что теперь пишутся иконы старца Николая
в архиерейском облачении.
Кто-то скажет: что, мол, здесь такого?
Ну, был епископом, и что?
В действительности это важно для всех.
И для тех, кто инициирует возникновение подобных «фактов» —
тем, например, чтобы сделать легитимным
вызывающий сомнение в своей законности постриг

(Кто благословил? Старец.
Но старец не архиерей. Теперь архиерей!)
или чтобы придать законность своим неканоническим, противоцерковным деяниям; ведь согласно Церковному праву,
лица, принадлежащие к одной и той же степени священства
(то есть епископы, архиепископы, митрополиты и даже Патриарх),
равны между собой и различаются лишь первенством чести.

Вспомним слова Патриарха Сергия (Страгородского),
произнесенные им при своем наречении во епископа:

«Само епископское служение в его сущности...
всегда и всюду остается одним и тем же апостольским служением, совершается ли оно в великом Царьграде или в ничтожном Сасиме»

2.
Итак, одно дело прикрываться просто именем старца,
другое — старца-епископа, благословение которого
приравнивается к апостольскому.
А для нас, тех, кто любит отца Николая,
дорожит светлой о нем памятью, всякое привнесение лжи
в его святой образ совершенно недопустимо.

Тем более такой лжи.
Задумаемся, что влечет за собой признание
сконструированного автором «Небесного Ангела»
факта о епископстве о. Николая?
В соответствии с нормами Церковного права
(1-е Апостольское правило),
рукоположение в епископскую степень
совершается собором архиереев:
«Епископа да поставляют два или три епископа».
Также в Православной Церкви не допускается
абсолютная хиротония,
дающая сан без определенного места служения (кафедры).
И пусть времена для Русской Церкви
действительно были сложные,
трудно предположить, чтобы епископская хиротония
(и кафедра, куда ему предполагалось бы быть определенным)
о. Николая осталась в совершенной безвестности.

Не сохранилось свидетелей?
(Как раз сохранились, но они, как мы видим
из рассказа о. Нестора, свидетельствуют об обратном.)

Все забыли? И даже сам отец Николай?

Неужели кто-то может предположить что-либо подобное?

Вздор!
Согласно утверждению автора «Небесного Ангела»,
епископская хиротония о. Николая могла произойти
до 16 июня 1943 года, так как именно с этой даты
началось достаточно долгое служение батюшки
в Свято-Никольском храме села Гегобрасты,
и в этой хиротонии не мог не принимать участие
митрополит Литовский и Виленский Сергий.
Но согласно хранящемуся в личном деле о. Николая
послужному списку, именно митрополит Сергий (Воскресенский) награждал его (уже епископа?)
в 1944 году первой наградой священника — набедренником.
Есть ли во всем этом глумлении над таинством священства
здравый смысл? Вполне очевидно, что затея с «епископством»
о. Николая граничит с прямой хулой на старца
(и не только на него, но и на известного иерарха).
Впрочем, не граничит, а собственно таковой и является.
Значит, батюшка «забыл», что он епископ,
когда в 1947 году архиепископ Корнилий награждал его скуфьей?
А в 1949-м архиепископ Фотий — камилавкой?
Забыл, что он епископ, когда в 1956 году возводили его
в сан протоиерея?
Забыл, когда писал своей собственной рукой в автобиографии,
что он протоиерей? Да не будет!
Да не дерзнет никто из нас возводить хулу на старца!

«Мое имя Николай. Меня Николай зовут» —
вот подлинные слова старца и его нам о себе напоминание.
Слова протоиерея Николая Гурьянова!
Небезынтересно свидетельство монаха Алипия,
насельника Псковского Мирожского монастыря,
который расписывал кладбищенские врата
напротив батюшкиного домика
(в свете того, что о. Николай якобы благословлял
самочинное почитание некоторых сомнительных исторических лиц):

— Когда я спросил у о. Николая,
можно ли мне писать Распутина в мастерской, тот ответил:
иди, спроси у Владыки, то есть дал понять,
что не надо самовольничать, а делать так, как сказал архиерей.

Во время нашей беседы я спросил о. Алипия:

— Как вы относитесь к тому, что уже пишут иконы батюшки Николая
и даже изображают его в архиерейском облачении?

— Видел я икону, где батюшки в скуфейке с крестиком.
— ответил о. Алипий.
— Икона эта слабенькая. Нельзя так делать.

Иконы пишут с благословения архиерея,
по послушанию Церкви, чтобы иметь благодать.
Ушел человек из жизни — дай возможность упокоиться,
придет время и канонизируют, но отца Николая не оставляют в покое.
А вот еще свидетельства некоторых лиц о том,
как жилось о. Николаю в последние два-три года.
Рассказывает Зинаида Петровна Максимова,
регулярно ездившая к батюшке Николаю с 1977 года:

— В последнее время келейницы приказали мне
ничего не говорить и не спрашивать у батюшки,
и я только слушала, что он мне говорил.

В это время бывало так: приезжаешь к батюшке,
а келейница Николая обязательно выйдет и сядет между нами.

Я прошу:

«Батюшка, ну что это такое?

Приедешь, каждая минутка дорога,
с батюшкой хочется поговорить, а она тут».
Тогда меня совсем перестали пускать.
Когда 13 марта 2002 года, в батюшкин день Ангела,
я приехала его поздравить, она (Николая) меня не пустила.
«Батюшка лежит, — сказала, — он болен».

Тут я громко воскликнула:

«Батюшка, миленький, поздравляем с днем Ангела,
многая лета, хорошего здоровья!»

А батюшка внутри дома около стола сидел
и оттуда голос подал:

«Зинаидушка, все хорошо будет, благословляю в путь-дорожку.
Спаси тебя Господи!»

Так перекличку и делали: я на камушке стояла, а батюшка в домике.
Его не выпускали на улицу и к нему не допускали.
Предпоследний раз я приехала к батюшке в конце весны.
Стояла у забора, как и все, которых не пускали.
Вдруг выходит охранник и спрашивает:

«Кто здесь Зинаида?»

Я отозвалась.
Он открыл калитку и провел меня к батюшке.
Оказывается, тот сам, не видя меня, почувствовал,
что я приехала, и позвал.
Еще на входе Михаила меня предупредила:
«Молчи, не слова не говори».

Вошла, а батюшка мне:

«Ну иди скорей ко мне».

Я к нему на коленках подползла, голову в колени.

Батюшка говорит:

«Зинаидушка, я скоро умру.»

А раньше батюшка мне говорил, что умрет в 2013 году.

Я ему со слезами:

«Батюшка, помолитесь, чтобы я вперед умерла,
как же я буду без ваших молитв мытарства проходить?»

Он сразу же замолчал, а потом говорит:

«Зинаидушка, не плачь, я тебе буду больше помогать, когда умру.
Не плачь, а то сама скоро умрешь, а так поживешь,
так Господу угодно».
Тут батюшка стал просить келейницу Михаилу:

«Матушка, дорогая, благослови Зинаидушку
остаться со мной ночевать».

А та:

«Нет!»

Батюшка опять просит:

«Ну, она на стульчике посидит рядом со мной, нам надо поговорить».

А та все:

«Нет и нет».

Батюшка тогда стал меня успокаивать:

«Ну ладно, Зинаидушка, на другой раз она тебя пустит.
Только ты с острова сегодня не уезжай,
устройся где-нибудь на ночь».

В начале лета я видела батюшку в последний раз.
Мне чудом удалось к нему пройти.

«Знай, — сказал мне тогда батюшка, —
вся преисподняя вышла наверх.
Бери оружие и на передовую с врагом».

Так он благословлял меня в последнюю нашу встречу.
Он опять умолял келейницу оставить меня подле себя на ночь,
говорил, что нам надо поговорить, но та опять не разрешила.
Так я и не узнала, о чем хотел со мной поговорить батюшка.

«Батюшка, — вспоминает жительница С.-Петербурга
Надежда Иванова, — задолго до своей смерти,
еще до 1999 года, когда его не стали выпускать, говорил:

“Я буду в тюрьме”.

Мы не могли тогда понять, в какой же это тюрьме он будет?
И только теперь поняли, о чем шла речь:
ведь действительно, три года его не выпускали —
вот какая была у него тюрьма!»

«Кому Церковь не мать, тому Бог не Отец».
Эти слова священномученика Киприана Карфагенского
связующим стержнем пронзают все века христианства.
Отец Николай очень любил напоминать их
приезжающим к нему паломникам.
Впрочем, эту истину хотя бы однажды говорили своим пасомым
все пастыри:
и сельские священники, и монастырские иеромонахи,
и городские соборные протоиереи,
и самый опытные из всех духовных званий и чинов,
коих в народе Божием уважительно и значимо именуют старцами. Последние, верно, особенно часто,
ведь цена авторитета Церкви — это цена единства в духе
и истине всех ее членов; цена спасения их душ.

Напомним и другие слова священномученика Киприана:

«Если люди не хранят союза
и самого искреннего общения с Церковью,
то пусть даже предали бы себя смерти
за исповедание имени Христова,
грех их не омоется и самою кровью,
ибо неизгладимая и тяжкая вина разделения
не очищается даже страданиями.
Находящийся вне Церкви не может быть мучеником;
оставляющий Церковь, которая будет царствовать,
не может сподобиться царствования».

Возможно ли ставить свое мнение выше мнения Церкви?

Ответ очевиден, хотя, увы, не для всех...
Что же движет заблуждающимися?
Что заставляет их в заблуждениях своих
прикрываться авторитетом святости, старческим авторитетом?

Ясно одно — не любовь к своему старцу и своей Церкви.
И если есть у них какие-то благие намерения,
то явно из тех, коими вымощена дорога в ад.
Не всякому дано быть учителем и наставником.
Хорошо бы почаще приводить себе на ум
мудрое высказывание преподобного Макария Египетского
о том, что только«хороший пастырь врачует больную овцу;
овца овцу врачевать не может»
(Духовные беседы, 284-я).

Вспоминаю недавнюю беседу с протоиереем
Борисом Николаевым, старейшим клириком
Псковской епархии.

«Теперь, после смерти отца Николая,
будет полно легенд, — качает головой о. Борис, —
многие станут говорить от имени старца.
Возмущает возня вокруг его имени.

Вот, к примеру, книга “Небесный Ангел”.
Читаю слова о. Николая:
“Кто будет за мной ухаживать, будет спасен”.

Вздор. Не было у о. Николая такого самомнения.
Это был смиреннейший человек.
Или еще эти призывы от его имени действовать
без благословения Церкви? Сектантство какое-то.

Да разве ж стал бы он так делать?

Нет! Как Церковь, так и мы».Как Церковь, так и мы...
Какая великая мудрость — идти царским путем,
купно со всем церковным стадом, вслед за Патриархом,
архипастырями и пастырями,
и старцами — этими святыми и добрыми нашими наставниками.

Как это разумно и спасительно!
Опасно и погибельно сворачивать с этого пути,
пусть и руководствуясь «высокими» целями.
Вспомним трагическую историю с возникновением секты иоаннитов.
Так называли неумеренных почитателей
св. прав. Иоанна Кронштадтского.
Вот несколько фрагментов из книги крупнейшего духовного писателя
XX века митрополита Вениамина (Федченкова).

«Возвращаясь к иоаннитам, нужно сказать,
что те, которые обособились в самостоятельные общины
и обвиняли судивших их, уже тем виноваты,
что они погрешали против Церкви Божией, выделяясь из нее.
Ведь слово “сектанты” означает тех людей,
которые отделяются (секто — секу, отрубаю, отделяю)
именно от Церкви Божией.
А у иоаннитов это желание отделения несомненно было:
то есть психология была сектантская...

Самое главное — ...в их неумеренном почитании о. Иоанна.

В крайних формах оно выражалось в том,
что такие почитатели “обожали” его,
в буквальном смысле этого слова:
т.е. считали его за Бога или воплотившегося в нем Бога...
На съезде миссионеров в Одессе, уже по кончине Батюшки
(в 1909 году), из книжек о нем приводятся такие выражения:
“Люди, простые сердцем, называют о. Иоанна — богом”;
“О. Иоанн теперь есть Богочеловек”;
“Божественный муж, святой небесный Ангел
(знакомое название, не правда ли?
Выд. мной. — И.И.) совета Отча, отец Иоанн Кронштадтский”...

Портреты его помещались рядом с иконами...
Перед ними теплились лампадки.
Некий Пономарев заживо составил о. Иоанну акафист
<...>Приведу здесь факты, в коих изображается
картина с натуры
<...>Говорил потом профессор Казанской Дух. академии
Н.И. Иванов­ский.
“Обращаясь к доктрине иоаннитов, мы видим,
что это — люди, которые чтут известное
и в наших глазах досточтимое лицо;
но чтут — через край, называя его богом.
Я затрудняюсь сказать, действительно ли здесь есть
признаки сектантства, прежде чем не узнаю — молятся ли они
на о. Иоанна Кронштадтского.
Если они молятся на него, то это движение
есть в первичной своей основе — движение сектантское,
хлы­стовское. Здесь, как и в учении хлыстов,
в основе лежит идея перевоплощения.
Так же точно, как и у хлыстов, есть богородицы.
И богородица не одна, а несколько”.
И в заключение он говорил:
“Во всяком случае, это движение — характера сектантского
и еретического-хлыстовского”.

В самом деле, у иоаннитов появилась и своя “богородица”,
и “апостолы”, и “Иоанн богослов”, и “Михаилы архангелы”.
Особенно выдающееся значение в этом движении
стала иметь мещанка Порфирия Киселева
(в нашем случае таким персонажем могла бы, к примеру,
стать какая-нибудь схимонахиня
с филологическим образованием. — И.И.).
Собственно, имя ее не Порфирия, а Матрона.
Она жила в Ораниенбауме.
Вот она объявлена была — “богородицей”.
Указанный выше афонский иеромонах Харлампий,
выйдя на палубу парохода, столкнулся у машинного отделения
с “иоаннитками”, которые пели свои канты: то в честь Киселевой:

“Дева мудрая Порфира, ты страдала за Христа!
Христа, Камень многоценный, ты имела у себя” и т.д.;
а то — в честь Михаила Ивановича,
и толстяка этого величали в своих кантах “Михаилом Архангелом”.
Мне поясняли, будто эти стихи одобрены и благословлены
им петь Батюшкой о. Иоанном (неправда ли, знакомая присказка?
Выд. мной. — И.И.),
но я не мог при личном свидании с ним спросить:
правда ли это? 

— Потом из разговоров их узнал,
что их ежемесячно отпускают в Кронштадт,
по очереди, для приобщения Св. Тайн из рук самого о. Иоанна,
так как от рук другого иерея они отнюдь никогда
не хотят приобщаться.
Так же и исповедываться к другому иерею они не ходят,
а милосердный Батюшка о. Иоанн — сердцеведец
и воплощенный бог, как бог прежде являлся в виде пророка Илии.

— Этого своего учения главари не высказывали,
а простушки-иоаннитки мне все высыпали, и я припомнил,
что в их квартирах заметил между иконами портреты о. Иоанна.
Тогда я понял, что у иоаннитов — сектантский дух,
и сделался осторожнее и недоверчивее к ним»

<...>«Ближайшими лицами у иоаннитской “богородицы”
были “Архангел Михаил”, крестьянин Ярославской губернии
Михаил Петров, несколько раз попадавший
под уголовное преследование за мошенническое обирание
доверчивого люда именем о. Иоанна Кронштадтского;
и — “Иоанн Богослов” — крестьянин Новгородской губернии
Назар Дмитриев. В близких отношениях к ним стояла
“мироносица Соломония” — крестьянская девица
Екатерина Коргачева... Под именем “пророка Илии”
иоанниты почитали бывшего банщика,
а затем — редактора “Кронштадтского маяка” Н.И. Большакова; “Енохом” же считали В.Ф. Пустошкина,
известного мошенническим собиранием денег
на коляску для о. Иоанна Кронштадтского».

Так написано у Скворцова.
«У этих главарей были книгоноши,
распространявшие прекрасные книги о. Иоанна,
а вместе с ними — и иоаннитскую литературу...
Эти общины и книгоноши распространились широко по всей России. Предполагают, что одних книгоношей было на земле Русской
до пятисот человек! Они зарождались на своих местах
и там существовали на местные же средства,
а центр их был в Ораниенбауме и Кронштадте

<...>...Кроме этого, иоанниты очень усердно занимались
<...> распространением веры
в “близкую кончину Мiра и Страшный суд”,
ссылаясь опять-таки на о. Иоанна:
“В нем пребывает Господь на престоле славы Своей,
а посему он и есть Сам Господь,
раскрывший книгу ведения о скорой кончине мiра”.
Эти слова взяты из Iвторой части книжки “Ключ разумения”,
там же приведены слова:
“Человек сей (т.е. о. Иоанн) — есть уже Бог,
или в нем во плоти Сам Бог — Господь Иисус Христос
со Отцом и Духом”, т.е. вся Святая Троица,
ему повелено быть “Судиею мiра”.
А известно, что “на простой народ особенно сильно
действует проповедь,— говорит миссионер Т-в.,—
о скором конце Мiра, сопровождаемая рассказами
о небесной безмятежной жизни в городе Кронштадте”

3.В книге “XX век и кончина мiра”
(и сегодня нередко можно встретить книгу
с подобным названием и с подобным духом, не правда ли? — И.И.), изданной иоаннитами в 1908 году, говорится, что кончина мiру
будет в восьмой тысяче...
Еще 15 лет пройдет, будет 1922 год,
и тогда конец мiра!
Вот прошел 1922, и 32, и 52-й год;
прошло 47 лет после 1907 года, а конца все нет.
Измышления их оказались ложными.
На этом и остановимся об иоаннитах в главе о скорбях о. Иоанна.
Как же отвечал он?
Когда распространилось это нелепое учение о нем,
что он — Бог, конечно, он глубочайше возмутился этим!

И изрек анафему на таких безумных людей!
Не раз говорил об этом и в проповедях своих.
И по предложению Св. Синода
даже должен был ехать в провинцию,
чтобы там лично остановить это безумие...
А уже старость пришла... Болезни... И все же он ездил...
И конечно, все это имело свое действие.
Но сколько пришлось перетерпеть из-за этого о. Иоанну!
И недаром, повторю, прот. Орнатский
в своей речи по кончине его обратился и к ним, иоаннитам,
с прискорбным и строгим упреком,
что к концу жизни его и они принесли ему большую долю мук!..

— Несчастные! — говорит он.
— Вы причиняли величайшее горе вашему Батюшке!

Вы отравляли последние его дни!
Вы не давали ему спокойно умереть!
Если вы говорили и учили так из-за корысти,
гнусного ради прибытка, вы — повинны в христопродавстве,
если иные так думали по неведению,
то и для них нет оправдания и извинения
после обличения со стороны Батюшки.
Сам он перед смертью простил вас,
как Христос простил со креста Своих врагов,
“не ведают бо, что творят”, — это его предсмертный пастырский долг;
но вы ищите прощения от Единого Всепрощающего
Господа Иисуса Христа.
Опомнитесь! Образумьтесь!
Идите на его могилу, кайтесь, просите,
чтобы он вымолил вам у Господа
прощение вашего страшного греха богохульства!»
4
Итак, обособление, сектантство — прямой путь к расколу.
К хаосу раскола...
Хотелось бы, чтобы слова эти были услышаны
и вопросы не прозвучали всуе, ибо сейчас,
увы, они особенно актуальны.

Но полно! Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!
Все пустое и суетное в конце концов расточится,
отсеется от светлой памяти об отце Николае,
конечно же, если мы не будем «деликатно» молчать,
в то время, как от его имени творятся беззакония.
Подвиг же его старческого служения
навеки будет вписан — и вписан уже! —
в историю Церкви Православной.
—
Игорь Изборцев
#СтарецНиколайГурьянов

Рассказ о старце Николае (Гурьянове)