22 июня 1941 г. НАЧАЛО ВОЙНЫ

22 июня 

Не танцуйте сегодня, не пойте. 
В предвечерний задумчивый час 
Молчаливо у окон постойте, 
Вспомяните погибших за нас. 

Там, в толпе, средь любимых, влюблённых, 
Средь весёлых и крепких ребят, 
Чьи-то тени в пилотках зелёных 
На окраины молча спешат. 

Им нельзя задержаться, остаться – 
Их берёт этот день навсегда, 
На путях сортировочных станций 
Им разлуку трубят поезда. 

Окликать их и звать их – напрасно, 
Не промолвят ни слова в ответ, 
Но с улыбкою грустной и ясной 
Поглядите им пристально вслед.

(В. Шефнер)

 

Верим в Победу 

Против нас полки сосредоточив, 
Враг напал на мирную страну. 
Белой ночью, самой белой ночью 
Начал эту чёрную войну! 

Только хочет он или не хочет, 
А своё получит от войны: 
Скоро даже дни, не только ночи, 
Станут, станут для него черны!

(В. Шефнер, 1941, 23 июня, Ленинград)

 

Мы врага отбросим 

Сигнал тревоги 
над страной.
Подкрался враг,
Как вор ночной.
Фашистов черная орда 
Не вступит в наши города.
И мы врага отбросим так,
Как наша ненависть крепка,
Что даты нынешних атак
Народ прославит на века.
(А. Барто)

 

Тот самый длинный день в году... 

 

Тот самый длинный день в году 
С его безоблачной погодой 
Нам выдал общую беду 
На всех, на все четыре года. 
Она такой вдавила след 
И стольких наземь положила, 
Что двадцать лет и тридцать лет 
Живым не верится, что живы. 
И к мертвым выправив билет, 
Всё едет кто-нибудь из близких 
И время добавляет в списки 
Еще кого-то, кого-то нет...

(К. Симонов)

 

22 июня 1941 года 

«Началась война…» –
В сердца вонзилось
Страшною отравленной стрелой.
И на свете
Всё переменилось.
И тревога
Встала
Над страной.

Эта весть
Собой закрыла солнце,
Словно туча чёрная в грозу.
Нивы
Вдруг пожухли,
Колокольцы
Вздрогнули
В разбуженном лесу.

Эта весть
Ударила, как бомба.
Гнев народа
Поднялся волной.
В этот день
Мы поклялись до гроба
Воевать
С проклятою войной.

В этот день
Ты верным стал солдатом,
И тебе,
Прошедший бой солдат,
Люди
За победу в сорок пятом
От души
Спасибо говорят.

(Миклай Казаков, перевод А. Аквилева)

 

Грохочет тринадцатый день войны 

Грохочет тринадцатый день войны.
Ни ночью, ни днем передышки нету.
Вздымаются взрывы, слепят ракеты,
И нет ни секунды для тишины.

Как бьются ребята – представить страшно!
Кидаясь в двадцатый, тридцатый бой
За каждую хату, тропинку, пашню,
За каждый бугор, что до боли свой...

И нету ни фронта уже, ни тыла,
Стволов раскаленных не остудить!
Окопы – могилы... и вновь могилы...
Измучились вдрызг, на исходе силы,
И все-таки мужества не сломить.

О битвах мы пели не раз заранее,
Звучали слова и в самОм Кремле
О том, что коль завтра война нагрянет,
То вся наша мощь монолитом встанет
И грозно пойдет по чужой земле.

А как же действительно все случится?
Об этом – никто и нигде. Молчок!
Но хлопцы в том могут ли усомнится?
Они могут только бесстрашно биться,
Сражаясь за каждый родной клочок!

А вера звенит и в душе, и в теле,
Что главные силы уже идут!
И завтра, ну может, через неделю
Всю сволочь фашистскую разметут.

Грохочет тринадцатый день война
И, лязгая, рвется все дальше, дальше...
И тем она больше всего страшна,
Что прет не чужой землей, а нашей.

Не счесть ни смертей, ни числа атак,
Усталость пудами сковала ноги...
И, кажется, сделай еще хоть шаг,
И замертво свалишься у дороги...

Комвзвода пилоткою вытер лоб:
– Дели сухари! Не дрейфить, люди!
Неделя, не больше, еще пройдет,
И главная сила сюда прибудет.

На лес, будто сажа, свалилась мгла...
Ну где же победа и час расплаты?!
У каждого кустика и ствола
Уснули измученные солдаты...

Эх, знать бы бесстрашным бойцам страны,
Смертельно усталым солдатам взвода,
Что ждать ни подмоги, ни тишины
Не нужно. И что до конца войны
Не дни, а четыре огромных года.

(Э. Асадов)

 

22 июня 

Июнь. Россия. Воскресенье.
Рассвет в объятьях тишины.
Осталось хрупкое мгновенье
До первых выстрелов войны.

Через секунду мир взорвётся,
Смерть поведёт парад-алле,
И навсегда погаснет солнце
Для миллионов на земле.

Безумный шквал огня и стали
Не повернётся сам назад.
Два «супербога»: Гитлер – Сталин,
А между ними страшный ад.

Июнь. Россия. Воскресенье.
Страна на грани: быть не быть…
И это жуткое мгновенье
Нам никогда не позабыть…
(Д. Попов)

 

22 июня 

Ликует утро… И яснЫ,
Прозрачны солнечные дали.
Сегодня – первый день войны...
Хоть мы о том ещё не знали.

Но скоро мир волшебных снов
Уйдёт в туман воспоминаний.
Уже приподнят тайный кров
Над бездной горя и страданий.

И мы пошли сквозь вихрь смертей,
Через огонь, разор и беды…
И много-много долгих дней
Нас отделяло от победы.

(Е. Груданов ■)

 

Той первой ночью 

Ещё той ночью игры снились детям, 
Но грозным рёвом, не пустой игрой, 
Ночное небо взрезав на рассвете, 
Шли самолёты на восток. 
Их строй

Нёс, притаясь, начало новой ноты, 
Что, дирижёрским замыслам верна, 
Зловещим визгом первого полёта 
Начнёт запев по имени — война.

Но дирижер не знал, что в этом звуке, 
Где песнь Победы чудилась ему, 
Звучат народа собственного муки, 
Хрипит Берлин, поверженный в дыму.

Той первой ночью, в ранний час рассвета, 
Спала земля в колосьях и цветах, 
И столько было света, 
Столько цвета, 
Что снились разве только в детских снах.

Той ночью птицы еле начинали 
Сквозь дрёму трогать флейты и смычки, 
Не ведая, что клювы хищной стаи 
Идут, уже совсем недалеки.

Там где-то стон растоптанной Европы, 
А здесь заставы день и ночь не спят. 
Притих в лазурной дымке Севастополь. 
Притих под белой ночью Ленинград.

Штыки постов глядятся в воды Буга. 
Ещё России даль объята сном… 
Но первой бомбы вой коснулся слуха, 
И первый гром — и первый рухнул дом.

 
И первый вопль из детской колыбели, 
И материнский, первый, страшный крик, 
И стук сердец, что сразу очерствели 
И шли в огонь, на гибель, напрямик.

И встал в ту ночь великий щит народа 
И принял в грудь ударов первый шквал, 
Чтоб год за годом, все четыре года, 
Не утихал сплошной девятый вал…

… Всё отошло. Заволоклось туманом. 
И подняла Победа два крыла. 
Но эта ночь, как штыковая рана, 
Навек мне сердце болью обожгла.

(Н. Браун)
 

А. Суркову 

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: – Господь вас спаси! –
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина –
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: – Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.

«Мы вас подождем!» – говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» – говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.

(К. Симонов, 1941 г.)