Людмила Петрановская
Семейный психолог
 

Сегодня дочка узнала, что ее школьного приятеля сильно избили одноклассники. Его давно травят, и ее заодно. Очень необычный мальчик, одаренный и «не такой, как все». Они уже притерпелись, что дразнят и гадости говорят. Пытались игнорировать, Алиса в последнее время начала отвечать «так, что они закипают». Научилась. 

И вот перешло от слов к делу. Четвертый класс. Понтовая прогимназия, «отобранные дети», конкурс был 400 чел. на 90 мест. Две трети класса книги в руки не берут. Элита... 

Это длится давно. Я предупреждала учительницу, она упорно делала вид, что это не ее дело. Ее дело учить, ага. Я вместо нее пыталась что-то с детьми делать, командообразованием заниматься и еще по-всякому. Бесполезно, через голову-то. 

Каждый раз учительница давала понять, что это те, кого травят, должны измениться. Или научиться не раздражать. Слиться с пейзажем. А они не сливаются при всем желании. Да это и не помогло бы, см. «Гадкий утенок» Бардина. Там все подробненько показано про то, какие стратегии НЕ работают в ситуации травли. 

Слиться, измениться, понравиться, подражать, веселить, помогать. Против группы, сплоченной негативом, это не фурычит. А то, что фурычит, должны делать взрослые, по крайней мере, в начальной школе. Сами дети смогут не раньше 12-13. 

Такой стандартный ход детских книг и фильмов — герой-аутсайдер, а потом он оказывается прям крутым. В жизни совсем не прикольно. 

Самое большое зло в подобной ситуации — психологические бредни про «в конфликте две стороны», и «надо начать с себя», и «надо попробовать конструктивно». 

Да, я боялась незаметно для себя оказаться в ситуации «ах, мой ребенок такой необычный и тонкий, а все вокруг просто звери». Наблюдала не раз и знаю, как родители при этом бывают слепы. И всегда находилось кому на это намекнуть — мол, ну, конечно, конечно. Она у вас и в сад не ходила, избалованная и вообще «слишком чувствительная». 

Она и правда чувствительная. Ее не обижали дома. Она была в шоке от агрессивности детей, оттого, что они не останавливаются, когда плачешь. Никак не могла этого понять — что смешного, когда человек плачет.

«Недостаточно социализирована», как это назвала школьный психолог. Потому что «достаточно» — это когда уже в семь лет все чувства отрезаны и никому не веришь.

А наша из-за каждого дождевого червя раздавленного расстраивается. И непросто расстраивается, а лезет в грязь их «спасать». 

Даже сейчас, после всего, если с любым из этих «деток в клетке» что-то плохое случается, говорит с большим сочувствием о них и готова помочь. Ну, такая она. Так вот избаловали. На мой взгляд, все это немного чересчур, но это отдельная задача, которую ей еще решать: установить границы своей готовности понять и помочь. 

Конечно, до ярости можно довести любого. И у нее внутри это есть, мы-то знаем. Но не в восемь же лет Евпатия Коловрата изображать. Да и страшно это, ярость.  

Весь второй класс мы «начинали с себя». С учительницей беседовали. И с директором говорили. И детей пытались перенастроить. И своего ребенка к психологу водили. И вроде оно становилось лучше, и почти хорошо, и придраться конкретно не к чему. 

И она не жаловалась особо, не отказывалась ходить. Как-то философски стала настроена: «Я в нашем классе аутсайдер, но это только в классе. В других местах все хорошо». Направили усилия на обеспечение «других мест», достаточно качественных. Ребенок там счастлив. 

Школу вроде глупо сейчас менять — там прогимназия, через полгода все кончится. Вроде было терпимо. И тут эта драка.  

Сейчас, оглядываясь назад, могу сказать одно: идиоты. Надо было делать то, чего требовал родительский инстинкт и чего хотелось больше всего — устроить такое, чтобы мало не показалось никому. Тогда еще, сразу, как стало понятно, что происходит. 

Из-за всех этих «конструктивов» и «начать с себя» испортили ребенку детство. А самооценка в результате у нее такая, что не знаю, как она будет в этом году в хорошую школу поступать. Вернуть веру в себя теперь — большая задача. В общем, не делайте так никогда. 

Если ребенок мал, а однозначной поддержки со стороны учителя нет, и даже есть прямая или косвенная поддержка травли, надо не в себе и в ребенке копаться, а вступать в конфронтацию. Называть вещи своими именами. Это — эмоциональное насилие.

Это нужно прекращать. Желательно, конечно, не под лестницей, и не доской с гвоздем. Но как? 

По обе стороны баррикад

Много слышу разных мнений, кто побывал с той и с другой стороны. Волосы дыбом. Особенно пробили воспоминания тех, кто участвовал в травле, чтобы самому не стать козлом отпущения. Кто боролся изо всех детских сил, чтобы удержаться на предпоследнем месте и не попасть на последнее. 

Многие отмечают, что их самих не защищали, поэтому сейчас они порвут за детей. Такая компенсация межпоколенческая. Оно и понятно, но все равно страшновато. Тут вспоминали уже нападения на учителей. К этому идет, что ли? 

Или ребенка чужого пойти треснуть... Чем это лучше исходной ситуации?Чтобы с синяком не только мой, но и тот? И где, кстати, гарантия, что он потом не треснет моего или вообще не прирежет? «Жалеть своего, не жалеть чужих».  

Шантажировать школу пожарными и СЭСом... Перенаправить травлю с этого ребенка на другого. Все это продолжение той же безумной реальности, принятие этих правил игры. 

Самому ребенку дать команду «гасить»? И? Знаете, сколько случаев, когда в результате он же и оказывался виноват? Или покалечен?

Кроме того, это ведь все то же: «изменись сам». Моей, например, для того, чтобы начать стульями кидаться, надо было бы измениться внутренне. И тогда смысл? 

Ну, уйти — понятный совет. Не знаю, правы ли мы были, что не ушли сразу. Мы предлагали ребенку все время. Дочка не хотела бросать друга. А может, боялась, что в статусе новенькой снова огребет. Может, надо было настоять. Не знаю.  

Я предлагаю все же исходить из того, что и ребенок, и семья, имеют право сохранить в этой ситуации свою систему ценностей.  

И, кстати, именно поэтому рассматриваю вариант ухода как крайний. Потому что непонятно, почему уходить должен тот, кто никого не трогал и ничего плохого не делал. Конечно, кроме случаев, когда ребенку явно невмоготу и он просит уйти. Или просто опасно. Тут уже не до принципов.
  

Почему возникает травля? 

Потому что такова потребность возраста. Детям надо быть в стае, надо осознавать себя через противопоставление другим, надо полностью ощущать принадлежность. Это как раз возраст предподростковый, но сейчас все раньше становится, сдвигается в 8-9 годам. 

Им жизненно нужно чувство групповой сплоченности. Всем, кроме особо ярких индивидуалистов. Если есть какие-то позитивные основания, чтобы эту сплоченность чувствовать, все хорошо, травля не нужна. Если дети чем-то заняты, общая цель у них, общие интересы. В современной школе этого нет совсем. Все автомизировано: пришли — отучились — разошлись.  

А оно надо. 

И рано или поздно случается открытие: можно сплотиться ПРОТИВ кого-то. Тогда наступает счастье. Многие отмечали особое упоение, удаль, веселье, эйфорию, которые охватывают участников травли. Потому что они — ВМЕСТЕ. И они — ХОРОШИЕ. 

Не так важно, что в это вкладывается, высокие или красивые, или умные, или модные, или, наоборот, бравые двоечники. Важно, что с ними все ОК, потому что еще уверенности в себе нет, собственной сформированной самооценки нет, а быть ОК очень хочется. И тут такая возможность. 

Чем больше ребенок неуверен в себе, чем больше зависит от оценки окружающих, тем более вероятно, что он будет активно участвовать в травле. Зачинщики нередко имеют нарциссические черты. 

То есть на самом деле они так панически боятся, что кто-то догадается об их несовершенстве, что из кожи вон лезут, заранее перенаправляя огонь на кого-то. 

Само выражение «козел отпущения» пошло от древнего иудейского обычая раз в год навешивать на бедное животное все свои грехи и зафигачивать его в пустыню, на съедение демону. Удобно. Меняться не надо, делать ничего не надо, перекинул на козла — свободен. Подобные механизмы существовали и существуют во всех культурах. Старо как мир. 

Часто объясняют травлю с позиций этологии, мол, есть альфа-особи, есть омега-особи, и т.д. Все это, конечно, есть. Но люди все же посложней обезьян будут, и к этому все не сводится.

Как минимум, эта теория не объясняет, почему есть группы без травли. Да, со своими звездами, среднячками и «особыми», но при этом без насилия. Поэтому меня этот подход не устраивает. Можно объявить, что это, мол, у них такое распределение, и просто он омега, и все. Всем расслабиться.  

Между тем вопрос, на мой взгляд, именно в этом. Почему некоторые детские коллективы оказываются беззащитны перед групповой иерархией, вшитой от природы, а другие-то нет. Живут по-человечески. Мое убеждение, что до подросткового возраста это полностью зависит от взрослых. Если есть авторитетный взрослый, который насилия не приемлет, его не будет. 

А мы что имеем? Учителя сплошь и рядом считают атмосферу в классе не своим делом. Или хотели бы что-то сделать, да не могут. Этому, кстати, учат где-нибудь? В программе педвузов хоть говорят о таком феномене, как травля? 

Есть и такие, что сами провоцируют, им это кажется очень классным способом управлять детским коллективом. Иногда невольно провоцируют. 

Например, любимый учителями физкультуры способ скоротать урок — эстафета. Всем весело, учителю легко. Плохо неспортивным детям, которым достается за то, что «подвели команду». Если учитель никак это не отслеживает и не работает с этим, а, наоборот, подогревает азарт, травля неизбежна. 

Ну, а дальше вступает в силу действие системных законов. После того как группа назначила «козла отпущения» и сложилась как дисфункциональная, то есть замешанная в насилии, она такой и останется без сильных причин измениться. 

Распробовав вкус насилия, детский коллектив остановиться сам не может. Если дети оказываются предоставлены сами себе — дело может далеко зайти. «Повелитель мух» или «Чучело» — там все подробненько описано.  

Плюс общий высокий уровень разлитой агрессии. Когда перекрыты каналы для направления агрессии по адресу, к источнику унижения и попрания прав — в нашем случае наверх, к властям — агрессия расползается вширь, лезет во все дыры, проникает в щели. Она в воздухе разлита, а уж форма найдется. 

Типичные ошибки, неверные убеждения и стратегии, которые только усугубляют травлю: 

1. Ждать, что само пройдет.

Само не проходит. У детей до подросткового возраста — точно, позже есть небольшой шанс. Если в группе найдутся достаточно авторитетные дети (необязательно лидеры), которые вдруг увидят эту ситуацию иначе и решатся заявить о своем видении. Возможно, не полностью прекратить, но сильно уменьшить травлю это может.   

Я такое несколько раз наблюдала, и сама когда-то участвовала. В нашем классе сильно травили мальчика из не очень благополучной семьи, очень жестоко, он считался «вонючим» (был энурез, как я теперь понимаю). Били, обзывали, отнимали портфель, в общем, по полной программе. Жалко его было всегда, но это воспринималось как данность, неизбежность — ведь «он такой». 

Учителя тоже в основном пытались давить на жалость, что дела не улучшало. А потом, классе в 6, вдруг накрыло осознание, что так нельзя. Что просто нельзя и все, независимо от того, какой он. Ощущение холода между лопаток от 30 взглядов, когда я иду через весь класс и сажусь рядом с ним (на это место НИКТО и НИКОГДА добровольно не садился), я не забуду всю жизнь. И шепот «С вонючкой села! Сама провоняет!». 

В общем, это было почти социальное самоубийство с моей стороны. Но внутри было это новое чувство, и выбора не было. Как бы я теперь назвала, мораль проклюнулась. Как раз в 12. И ничего, обошлось. Поудивлялись и приняли как факт. Видимо, мораль начала не только у меня уже прорезаться, дети были умные. 

А мальчик потом приходил ко мне домой, я его по русскому подтягивала, очень интересный оказался, вежливый и читал много. Как-то потише стало вскоре с травлей. Не полюбили его, конечно, но обижали меньше. 

Но до 12 лет с собственной моралью у детей слабовато (еще и мозг не созрел). И задавать им моральные ориентиры обязаны взрослые. Дети в этом возрасте очень готовы их услышать и принять. И наоборот, в подростковой группе взрослый может и не справиться, если там уже сложилась, так сказать, «антимораль». По крайней мере, ему будет гораздо труднее. 

2. Оправдывать, объясняя.

Объяснений, почему возникает травля — воз и маленькая тележка. Здесь и потребность возраста, и давление закрытой системы (школа, тюрьма, армия), и групповая иерархия (альфы-омеги), и личные особенности детей. Например, пережитый опыт насилия, приведший к виктимности или агрессивности. 

 (Прим. виктимность от лат. victima - жертва — особенности личности и поведения индивида, навлекающие на него агрессию со стороны других людей, такие, как покорность, внушаемость,неумение постоять за себя, неосторожность, доверчивость, легкомыслие, недифференцированная общительность, а также психические расстройства). 

Все это очень важно и интересно, и безусловно, стоит изучать и понимать. 

Но. Если из всего этого делается вывод: «так что же вы хотите, вот ведь сколько причин, потому и травят», это и есть оправдывать, объясняя. 

Травля в конкретном классе, от которой страдают прямо сейчас конкретные дети — не вопрос научных изысканий, это вопрос морали и прав человека. С этой точки зрения пофиг, кто какая буква. 

Будь ты хоть трижды альфа, будь он хоть сто раз странный и «не такой», травить не смей! 

Если в голове взрослого такого твердого убеждения нет, и он в упоении от собственной проницательности «анализирует причины», вместо того, чтобы дать определенную оценку и выдвинуть требования, остановить травлю он не сможет. 

Это как раз было в нашем случае, когда учительница на все мои разговоры приводила примеры, как дети, которых травят, отличаются от других детей в классе и вот, мол, все поэтому. И мне не хватало твердости четко сформулировать, что все это очень интересно и, может быть, и правда, только никакого отношения не имеет к вопросу обеспечения психологической безопасности детей во вверенном ей классе. 

И когда она прибегала к излюбленному ходу «Нет, а вот скажите, а со своего ребенка Вы, значит, совсем снимаете ответственность за эту ситуацию?» мне давно надо было сказать: «Совсем. Она никого не била и не травила, а такой, как все, быть не обязана».

Кроме того, причины часто столь глобальные, что устранить их невозможно, Скажем, агрессию в обществе или насильственность и закрытость школьной системы. Или вот дети, обделенные любовью родителей и потому самоутверждающиеся за счет других, всегда были, есть и будут. Это не значит, что надо терпеть травлю. 

Надо ставить цели скромнее: нет задачи изменить причины, есть задача изменить ПОВЕДЕНИЕ конкретной группы детей.  

3. Путать травлю и непопулярность.

Подмена проблемы. Никто никому не обязан, чтобы его все любили. Не могут быть все одинаково популярны. 

Суть травли — не в том, что кто-то кого-то не любит. Суть травли — НАСИЛИЕ. Это групповое насилие, эмоциональное и/или физическое. И именно за это отвечает взрослый, которому доверена группа детей. За их защищенность от насилия. 

Многим детям, кстати, и не нужна особая популярность в классе, они вполне без нее проживут. Они могут быть от природы интровертны, застенчивы или просто душой принадлежать не к этой, случайно собранной по административному признаку, а совсем к другой группе. Они хотят одного — безопасности. И имеют на нее полное право. 

Педагоги, сводящие все к непопулярности, часто искренне стараются исправить дело. Они обращают внимание группы на достоинства жертвы, пытаются повысить ее рейтинг особыми поручениями и т. д. И это все очень мило и действенно, при одном условии: травля как насилие УЖЕ прекращена. Тогда да, можно грамоты на стенку вешать. 

Если нет — все и любые достоинства жертвы в глазах группы, захваченной азартом травли, будут мгновенно превращены в недостатки. Выиграл олимпиаду — «ботан». Помог кому-то — «подлиза». Нарисовал хорошо — «художник-мазила-мочи Левитана». Все в таком духе. В грязной атмосфере насилия не пробьются ростки интереса и уважения. Сначала надо провести дезинфекцию. 

Эту ошибку, кстати, нередко поддерживают детские книжки и фильмы. Типа, соверши подвиг, впечатли всех, и жизнь наладится. Если дело только в непопулярности — может быть. Если идет травля — нет. И даже может быть наоборот. 

Как-то я общалась с девицей, со смаком вспоминавшей, как они в лагере для детей-мажоров травили Яну Поплавскую, которая вип-родителей не имела, а путевку получила после успеха фильма про Красную Шапочку. Травили «чтобы знала, что она все равно не нашего круга, хоть и артистка». Сама девица была похожа на крысу, если честно. 

4. Считать травлю проблемой жертвы.

Конечно, явственно страдает именно жертва. Те, кто травит, прямо сейчас могут выглядеть очень довольными собой. 

Однако важно понимать, что страдают в результате все. 

Страдает жертва, получившая опыт унижения, отвержения и незащищенности, травму самооценки, а то и нарушения эмоционального развития из-за долгого и сильного стресса. 

Страдают свидетели, те, кто стоял в стороне и делал вид, что ничего особенного не происходит, и в это самое время получал опыт бессилия перед властью толпы и стыда за свое слабодушие, поскольку не решился вступиться и поддерживал травлю из страха самому оказаться жертвой. 

Этот опыт иногда может быть полезен для подростка, у которого уже есть достаточно сил для морального выбора. Приводили примеры, как испытанный острый стыд заставлял что-то делать. 

Но для ребенка младшего возраста такой опыт всегда травматичен и разрушителен, стыд загоняет его в угол, и все. Это все равно как насильно ставить ребенка на ноги до того, как они достаточно окрепли. Будет искривление костей. 

Страдают преследователи, получая опыт шакалов в стае, или опыт кукловода, опыт безнаказанности, иллюзию своей силы и правоты. 

Этот опыт приводит к огрублению чувств, отрезанию возможностей для тонких и близких отношений, в конечном итоге — к деструктивным, асоциальным чертам личности. 

Пиррова победа, которая потом обернется одиночеством и положением изгоя во взрослом коллективе, где никто уже не станет особо бояться такого «булли», а вот общаться с ним особо не захочет. Даже если он будет успешен и станет начальником, счастья в его жизни будет немного, носи он хоть сплошное «Прада», как известно. 

Наконец, это все плохо для группы в целом, для ее эффективности, способности справляться с трудностями.

Насилие — страшный пожиратель энергии, ни на что другое сил у группы уже не остается. В том числе и на учебу. 

Так что если это не вашего ребенка травят — не думайте, что лично у вас нет повода для беспокойства.

Не говоря уже о том, что тлеющая подолгу травля всегда прорывается вспышками настоящего насилия, как это было в случае с дочкиным другом. И тогда абсолютно любой — в том числе и ваш — ребенок может оказаться «назначен» группой исполнить ее волю и «дать ему как следует». Он сам потом не сможет объяснить, почему так озверел и почему сделал то, что ему вовсе не свойственно.

Ну, а дальше варианты. Либо он сам рискует совершить серьезное преступление, либо доведенная до отчаяния жертва даст отпор и… 

5. Считать травлю проблемой личностей, а не группы.

Это подход типа «все дело в том, что они такие». 

Чаще всего приходится слышать, что жертва — «такая». Причем неважно, в негативном ключе: глупая, некрасивая, конфликтная или в позитивном: одаренная, нестандартная, «индиго» и т.д. 

«Козлом отпущения» может стать каждый. Это иллюзия, что для этого надо быть каким-то особо ненормальным. 

Да, иногда и так бывает. А иногда и вовсе наоборот. И вообще как угодно. Очки (веснушки), толщина (худоба), национальность, бедная одежда — все пойдет.   

Да, есть качества, которые способствуют закреплению этой роли — чувствительность, обидчивость, просто повышенная ранимость в этот период. Есть и особый случай детей виктимных, переживших насилие и так привлекающих внимание к себе. 

Но в целом причина травли — не в особенностях жертвы, а в особенностях ГРУППЫ. Один и тот же ребенок может быть изгоем в одной группе и своим в другой. Или перестать быть изгоем в той же самой за короткий срок, скажем, после смены классного руководителя. 

Также не имеет смысла сводить причину травли к качествам тех, кто травит: они «звери, гаденыши, быдло, наглые отпрыски нуворишей» и т.п. Опять-таки, конечно, роль инициаторов травли часто берут на себя дети не самые благополучные внутренне. Но одних только их качеств недостаточно. 

Я много раз наблюдала, как самые отъявленные травители, случайно оказавшись с дочкой вдвоем, например, на продленке, мирно с ней играли. И опять-таки, при смене взрослого лидера или позиции этого лидера по отношению к происходящему нередко «эти сволочи» поразительно быстро меняют свое поведение, хотя, конечно, не могут так стремительно решить свои внутренние проблемы или повысить свой культурный уровень. 

Эта ошибка лежит в основе попыток преодолеть травлю путем «разговоров по душам» или «индивидуальной работы с психологом». С жертвой ли, с агрессорами ли. 

Травля, как любое застревание в деструктивной динамике — болезнь группы. И работать надо с группой в целом. 

То же относится к попыткам «взять за грудки». Это может защитить конкретного ребенка, но группа, вкусившая «крови», тут же выберет другую жертву. 

Просто убрать жертву или зачинщика, все сведя к их личным особенностям, тоже не поможет — действо вполне может продолжиться с другими исполнителями главных ролей. 

Пытаться решить проблему травли, решая личные проблемы действующих лиц — все равно что пытаться решить проблему аварий на дорогах не разумными ПДД и контролем за их исполнением, а развитием у каждого отдельного водителя скорости реакции, вежливости и любви к ближнему. 

Конечно, помогать детям решать внутренние проблемы тоже нужно, но это работа долгая и в ситуации актуальной травли невозможная обычно. Надо сначала прекратить травмирующее воздействие, а потом уж лечить. 

6. Давить на жалость.

Пытаться объяснить агрессорам, как жертве плохо и призывать посочувствовать. Не поможет чаще всего. Только укрепит их в позиции сильного, который хочет казнит, хочет милует. А жертву обидит, унизит или подкрепит ее беспомощность. Особенно если это мальчик. Я про это писала в книжке «В класс пришел приемный ребенок». Очень частая ошибка. 

7. Принимать правила игры. 

Это самое важное, пожалуй. 

Ошибка — выбирать между виктимностью и агрессией. Любая ситуация насилия провоцирует именно этот выбор. Либо «меня бьют, потому что я слабый, и всегда будут бить». Либо «меня бить не будут ни за что, я сильный и бить буду я». 

При всей кажущейся разнице обе эти позиции сходны. Они обе базируются на одном и том же убеждении о том, как устроен мир. А именно: «сильный бьет слабого». 

Поэтому если взрослый идентифицируется или подталкивает ребенка идентифицироваться с одной из этих позиций, он тем самым подкрепляет эту картину мира. 

Подталкивать ребенка — это значит говорить ему «подумай, в чем ты сам виноват» или «дай ему, чтоб неповадно было». 

В том и другом случае ребенок получает от взрослого такой месседж: «Мир, знаешь ли, устроен так и другого мира у нас для тебя нет. Ты можешь капитулировать перед насилием, предать себя и измениться так, как от тебя требуют. Им виднее, каким ты должен быть, они сильны, а значит — правы. 

Или можешь наплевать на собственную безопасность (не бойся!), и озвереть, тогда тебя не тронут. Еще вариант: отрезать от себя чувства (не обращай внимания!) и научиться изображать лицом не то, что происходит внутри. Выбирай, детка!». 

По сути, взрослый в этом случае солидаризируется с травлей как явлением и оставляет ребенка один на один с ней. Ребенок за всеми этими «Учись налаживать отношения» или «Дай сдачи» слышит: «Тебя никто не защитит, даже не надейся. Справляйся сам, как знаешь». 

Собственно, оно, может, и ничего, если, опять же, мы имеем дело с подростком, которому уже пора обретать самостоятельность и рассчитывать на себя. Если до этого у него было достаточно поддержки и если даже сейчас он все же застрахован от совсем крайних проявлений насилия, он может справиться. 

Тогда это будет инициация, опыт болезненный, но ведущий к развитию. Заодно подросток сможет принять собственное решение о том, так или не так устроен мир и готов ли он с этим мироустройством согласиться. Это тоже зависит от того, была ли ему прежде взрослыми предъявлена иная система ценностей и есть ли у него тыл в семье. 

Если же ребенок младше, такое поведение взрослых лишает его защищенности и обрекает на преждевременную инициацию. Которую да, сильный ребенок может пройти, но всегда дорого за это платит. А слабый так и вообще ломается. И начинает верить, что «мир устроен так». 

Когда я писала, что нужно идти на конфронтацию, я именно это имела в виду. 

Идти на конфронтацию не с конкретными глупыми детьми, а с правилами игры по которым «сильный имеет право бить слабого». С травлей как насилием, как болезнью, отравой, моральной ржавчиной. С тем, чего не должно быть. Что нельзя оправдывать, от чего ЛЮБОЙ ребенок должен быть защищен — и точка. 

Этот тот самый главный вывод, о котором я уже писала. Без конфронтации здесь невозможно, уговоры не помогут, «командообразование» тоже. Идти на конфронтацию неохота, неловко, нет опыта, потому что сами мы почти все имеем опыт жертвы и/или опыт травящего, и сами мечемся между виктимностью и агрессивностью. А надо. 

Людмила Петрановская
Семейный психолог
 

Первую часть материала о детской травле можно прочитать здесь: Детки в клетке-1: ошибки в поведении, которые только усугубляют травлю.

Сейчас про то, что можно сделать в этой ситуации. Конечно, ситуации очень разнообразны, это общие принципы и шаги.  

 1. Назвать явление.

Никаких «У моего сына (у Пети Смирнова) не ладится с одноклассниками». 

Когда ребенка намеренно доводят до слез, согласованно и систематически дразнят, когда отбирают, прячут, портят его вещи, когда его толкают, щипают, бьют, обзывают, подчеркнуто игнорируют — это называется ТРАВЛЯ. Насилие. Пока не назовете своим именем, все будут делать вид, что ничего особенного не происходит. 

Дальше нужно понять, кто готов взять на себя ответственность за прекращение этого дела. Признак того, что готов — как раз готовность назвать травлю травлей. Идеально, если это сразу учитель. Если же он продолжает петь песню про «Ну, он такой» — придется идти выше. Надо найти того, кто назовет происходящее своим именем. И с него начинать работу. 

Если это руководитель, пусть отдаст распоряжение и отследит выполнение, или сделает сам, раз подчиненные неспособны. Обращаться во внешние инстанции — крайний вариант, но если нет другого выхода, тянуть не надо. В нашем случае только с уровня директора пошли изменения. 

Директор тоже попыталась играть в игру «а что же вы со своим ребенком не поработали», но после вопроса «То есть вы расписываетесь в том, что ваш педколлектив с травлей ребенка в классе справиться не может?» быстро сменила стиль разговора и мы обо всем мило договорились. 

Дальше тот взрослый, кто взял на себя общественность, для простоты будем называть его учителем, хотя это может быть школьный психолог, вожатый в лагере, тренер, завуч и т.д. должен поговорить с группой, в которой происходит травля и НАЗВАТЬ явление группе. 

По многим отзывам бывших «травильщиков» видно, насколько дети не осознают, что именно делают. У них в голове это называется «мы его дразним» или «мы так играем» или «мы его не любим». Они должны узнать от взрослого, что когда они делают так и эдак, это называется вот так и это — недопустимо.

Бывает, необходимо описать ситуацию с точки зрения жертвы. Мне, как ни странно, потребовалось делать это для педагогов. Иначе не получалось вытащить их из «подумаешь, дети всегда друг друга дразнят».

Я им предложила представить себе: 

«Вот вы приходите на работу. Никто не здоровается, все отворачиваются. Вы идете по коридору — сзади смешки и шепот. Вы приходите на педсовет, садитесь. Тут же все сидящие рядом встают и демонстративно отсаживаются подальше. 

Вы начинаете контрольную — и обнаруживаете, что заранее записанное на доске задание кто-то стер. Вы хотите заглянуть в свой ежедневник — его нет на месте. Позже вы находите его в углу туалета, со следами ног на страницах. 

Однажды вы срываетесь и кричите, вас тут же вызывают к директору и отчитывают за недопустимое поведение. Вы пытаетесь пожаловаться и слышите в ответ: нужно уметь ладить с коллегами!» Ваше самочувствие? Как долго вы сможете выдержать?» 

Важно: не давить на жалость. Ни в коем случае не «представляете, как ему плохо, как он несчастен?» Только: как было бы ВАМ в такой ситуации? Что чувствовали бы ВЫ? 

И если в ответ идут живые чувства, не злорадствовать и не нападать. Только сочувствие: да, это всякому тяжело. Мы люди и нам важно быть вместе. 

Иногда первого пункта и хватает, если только-только началось. 

2. Дать однозначную оценку.

Люди могут быть очень разными они могут нравиться друг другу больше или меньше, но это не повод травить и грызть друг друга, как пауки в банке. Люди на то и люди, разумные человеки, что они способны научиться быть вместе и работать вместе. Даже если они очень-очень разные и кто-то кому-то кажется совсем неправильным. 

Можно привести примеры, что нам может казаться неправильным в других людях: внешность, национальность, реакции, увлечения и т.д. Привести примеры, как одно и то же качество в разные времена и в разных группах оценивалось по-разному. 

Есть еще классная ролевая игра про кареглазых и голубоглазых, но ее должны проводить профессионалы. А мозги хорошо прочищает. 

Конечно, все это получится, только если сам взрослый так искренне считает. Это должна быть проповедь, а не нотация. 

3. Обозначить травлю как проблему группы.

Когда на людей наезжают, предъявляя им моральное обвинение, они начинают защищаться. В этот момент их не интересует, правы они или нет, главное — оправдаться. Дети не исключение. 

Особенно дети, зачинщики травли, потому что очень часто это дети с нарциссической травмой, абсолютно неспособные переносить стыд и вину. И они будут драться, как гладиаторы за свою роль «супер-пупер альф». 

То есть в ответ на называние травли насилием, вы услышите: «А чего он? А мы ничего. А это не я». И все в таком духе. Понятно, что толку от обсуждения в таком ключе не будет. Поэтому не надо его вести. Не надо спорить о фактах, выяснять, что именно «он», кто именно что и т.д. 

Нужно обозначить травлю как болезнь ГРУППЫ. Так и сказать: есть болезни, которые поражают не людей, а группы, классы, компании.

Вот если человек не моет руки, он может подхватить инфекцию и заболеть. А если группа не следит за чистотой отношений, она тоже может заболеть — насилием. Это очень грустно, это всем вредно и плохо. И давайте-ка вместе срочно лечиться, чтобы у нас был здоровый, дружный класс. 

Это позволит зачинщикам сохранить лицо и даже предоставит им возможность хотя бы попробовать примерить роль недеструктивной «альфы», которая «отвечает за здоровье класса». И, что особенно важно, это снимает противопоставление между жертвами-насильниками-свидетелями. Все в одной лодке, общая проблема, давайте вместе решать. 

С детьми постарше можно посмотреть и обсудить «Повелителя мух» или (лучше) «Чучело». С маленькими — «Гадкого утенка». 

4. Активизировать моральное чувство и сформулировать выбор.

Результат не будет прочным, если дети просто погнутся под формальные требования учителя. 

Задача — вывести детей из «стайного» азарта в осознанную позицию, включить моральную оценку происходящего. Можно предложить детям оценить, каков их вклад в болезнь класса под названием «травля».

Допустим 1 балл — это «я никогда в этом не участвую», 2 балла — «я иногда это делаю, но потом жалею», 3 балла — «травил, травлю и буду травить, это здорово». Пусть все одновременно покажут на пальцах — сколько баллов они поставили бы себе? 

Если это не подростки, «троек» не будет, даже у самых отпетых агрессоров. В этом месте ни в коем случае нельзя пытаться уличить: нет, на самом деле ты травишь. Наоборот, нужно сказать: «Как я рад, у меня от сердца отлегло. Никто из вас не считает, что травить — это хорошо и правильно. Даже те, кто это делал, потом жалели. Это замечательно, значит, нам будет нетрудно вылечить свой класс». 

Так моральная оценка травли становится не внешней, навязанной взрослым, ее дают сами дети.

Если группа очень погрязла в удовольствии от насилия, конфронтация может быть более жесткой. Я описывала прием с «Гадким утенком» в книжке, перескажу здесь коротко. 

Напомнив детям тот отрывок, в котором описана травля, можно сказать примерно следующее: 

«Обычно, читая эту сказку, мы думаем о главном герое, об утенке. Нам его жаль, мы за него переживаем. Но сейчас я хочу, чтобы мы подумали о вот этих курах и утках. С утенком-то все потом будет хорошо, он улетит с лебедями. А они? Они так и останутся тупыми и злыми, неспособными ни сочувствовать, ни летать. 

Когда в классе возникает похожая ситуация, каждому приходится определиться: кто он-то в этой истории. Среди вас есть желающие быть тупыми злобными курами? Каков ваш выбор?». 

Этот же прием может помочь родителям осознать, что если травят не их ребенка, а наоборот, это тоже очень серьезно. Их дети находятся в роли тупых и злобных кур, а такие роли присыхают так крепко, что начинают менять личность. Они этого хотят для своих детей? 

Для индивидуального разговора с ребенком, не понимающим, что плохого в травле, это тоже подходит. 

5. Сформулировать позитивные правила жизни в группе и заключить контракт.

До сих пор речь шла о том, как не надо. Ошибкой было бы остановиться на этом, потому что, запретив детям прежние способы реагировать и вести себя и не дав других, мы провоцируем стресс, растерянность и возвращение к старому. 

Момент, когда прежняя, «плохая» групповая динамика прервана, раскрутка ее губительной спирали прекращена, самый подходящий, чтобы запустить динамику новую. И это важно делать вместе. 

Достаточно просто вместе с детьми сформулировать правила жизни в группе. Например: «У нас никто не выясняет отношения кулаками. У нас не оскорбляют друг друга. У нас не смотрят спокойно, если двое дерутся — их разнимают». 

Если дети постарше, можно разобрать более сложные ситуации, например, то, что люди по-разному чувствительны, и то, что для одного — дружеская борьба, для другого может быть больно. Это может найти отражение в таком, например, правиле. «Если я вижу, что невольно задел и обидел человека, я прекращу делать то, что я делаю немедленно». Но слишком много, тонко и сложно не надо, по крайней мере для начала. 

Правила выписываются на большом листе и за них все голосуют. Еще лучше — чтобы каждый поставил подпись, что обязуется их выполнять. Этот прием называется «заключение контракта», он прекрасно работает в терапевтических и тренинговых группах для взрослых, и с детьми тоже вполне эффективен. 

Если правила кто-то нарушает, ему могут просто молча указать на плакат с его собственной подписью. 

6. Мониторинг и поддержка позитивных изменений.

Это очень важно. В нашем случае это была главная ошибка: я поговорила с директором, та кого-то приструнила, вроде стало лучше и мы не стали дожимать, надеясь, что все постепенно выправится. А оно притихло, но тлело, как торфяное болото.  

Очень важно чтобы взрослый, который взялся разруливать ситуацию, не бросал группу. Он должен регулярно спрашивать, как дела, что удается, что трудно, чем помочь. 

Можно сделать «счетчик травли», какой-нибудь сосуд или доску, куда каждый, кому сегодня досталось или кто видел что-то, что было похожее на насилие, может положить камешек или воткнуть кнопку. По количеству камешков определяется, хороший ли сегодня был день, лучше ли на этой неделе, чем на прошлой и т. д.

Да множество есть всяких фишек, тренеры и игротехники их знают. Можно ставить спектакли, сочинять сказки и делать коллажи про «хронику выздоровления», сделать «график температуры! и т.д.  

Суть в том, что группа постоянно получает заинтересованный интерес от авторитетного взрослого и по-прежнему считает победу над травлей своим общим делом.

7. Гармонизировать иерархию.  

Вот теперь пора думать про популярность. Про то, чтобы каждый имел признание в чем-то своем, мог предъявить себя группе, быть полезным и ценным в ней. Праздники, конкурсы, смотры талантов, походы, экспедиции, игры на командообразование — арсенал богатый, гуляй-не хочу. Чем дольше группе предстоит прожить в этом составе, тем этот этап важнее.  

Признак гармоничной групповой иерархии — отсутствие жестко закрепленных ролей «альф», «бет» и «омег», гибкое перетекание ролей: в этой ситуации лидером становится тот, в той — другой.

Один лучше всех рисует, другой хохмит, третий забивает голы, четвертый придумывает игры. Чем больше разнообразной и осмысленной деятельности, тем здоровее группа.  

Ну, это уже из серии «совсем хорошо». Даже если так прям не получается, достаточно мирного, спокойного сосуществования, а реализовываться дети могут в других местах. 

Как-то так. Никакой тут нет Америки и непонятно, почему учителей чему-то такому не учат. Конечно, есть множество осложненных ситуаций, например, агрессивное поведение жертвы, или устойчивая виктимность, или поддержка травли родителями. Но это уже надо вникать и думать, как быть в данном случае. А общую стратегию я примерно описала. 

В основе любого отклонения в поведении ребенка лежат проблемы границ. Ответственность родителей - сформировать границы и начать строить отношения с ребенком, опираясь на причинно-следственные связи. Есть два условия, при которых это возможно: перестаньте изводить ребенка бесконечными придир­ками и прекратите контролировать каждый его шаг.

Это актуально для многих, меня об этом спрашивают постоянно. Да что там – я сама долго искала внутри себя ответ на этот вопрос. Или даже вопросы: 

• Почему часто родители ждут от детей возврата какого-то долга?
• Должны ли дети что-то своим родителям?
• И если да, то что? Сколько и каким образом нужно отдавать?
• А если нет, то, что делать? Игнорировать эти просьбы? 

Хочется сказать в первую очередь о том, как  нам самим такими не стать (ведь родителей и их позицию уже не изменишь, да и незачем). Давайте попробуем в этом разобраться.

Почему же так происходит, почему родители ждут от детей возврата какого-то долга? На основании чего? Почему столько переживаний из-за этого у родителей и чувства вины у детей? Где закралась ошибка и несправедливость? Кто и кому должен? И должен ли? 

Когда кто-то кому-то что-то должен, это означает, что в отношениях нарушен баланс. То есть только один из них что-то давал, и только один что-то брал.

Со временем накопился долг, и у первого человека внутри есть ощущение, что его обманули и использовали – все забрали и ничего не отдали. Я не буду рассматривать ситуацию, когда первый отдавал второму много лет бескорыстно. В этом мире бескорыстия практически не бывает.  Даже в отношениях родителей и детей. 

Родители в своей заботе о детях держат в уме как минимум стакан воды, который ребенок все-таки должен принести. Ждут и заботы в немощи, и финансовой помощи, и что их будут продолжать слушаться, и что дети будут жить так, как хотят родители, и поводов для гордости и хвастовства, и внимания. И много чего ждут. Даже если явно об этом не говорят. Но на основании чего? 

Родители действительно очень много вкладывают в детей – время, нервы, деньги, здоровье, силы. В течение долгих лет. Им часто приходится отодвинуть свои желания на второй план – ради ребенка. Делать то, что не хочется – опять же ради него. От чего-то отказываться, чем-то жертвовать – как минимум своим собственным сном в течение нескольких лет. Кто сказал, что быть родителями легко и просто? 

Вот проходят годы, и вдруг  — или не вдруг – ребенок слышит прозрачные намеки или прямые указания, что именно и как он должен родителям. Но насколько это правомерно и обоснованно? Действительно ли он что-то должен? И откуда это ощущение несправедливости берется?

Родители переживают, потому что их родительство показалось им самим огромной безответной жертвой.  Односторонним процессом, не дающим никаких бонусов и радостей. Двадцать лет мучились и теперь ждут, что должно как-то вознаградиться это все безобразие. Они очень много отдавали и ничего не получали. Совсем ничего. Должна же быть справедливость! Но так ли это?

Нет.  Этот мир всегда и во всем справедлив. Дети на самом деле очень много родителям дают. Точнее даже, Бог дает нам через детей столько всего! Даже не описать словами. Их объятия, признания в любви, смешные слова, первые шаги, танцы и песни… Даже просто вид маленького спящего ангела — настолько милыми Господь их создал! Первые пять лет жизни из ребенка исходит столько счастья, что оно притягивает взрослых как магнит. Дальше тоже много разных бонусов, хоть и в чуть меньшей концентрации. То есть через детей Богом родителям дается так же очень много, причем такого, что за деньги не купишь и на дороге не найдешь. И все честно, все компенсируется — родители трудятся, Господь их вознаграждает. Сразу же, в этой же точке. Ты ночь не спал – а тебе утром улыбку, гуление и новые навыки.

Но для того, чтобы получать все эти бонусы — надо быть с детьми рядом. И иметь силы и желание этим наслаждаться – что тоже немаловажно. Видеть все эти дары, быть благодарными за них.

Именно в их детские годы, пока они маленькие, и из них все это счастье излучается просто так, каждую минуту. То, как они пахнут, смеются, ругаются, обижаются, любят, дружат, познают мир – все это не может не радовать любящее сердце родителей. Счастье в нашем сердце – это и есть награда за труды.

Тогда почему родители чувствуют, что им кто-то что-то должен? Потому что их не было рядом с детьми, и все эти бонусы и радости получил кто-то другой — бабушка, няня или воспитательница в детском саду (хотя последняя наверняка тоже этим не пользовалась). Родителям было некогда дышать детскими макушками и обнимать их посреди ночи. Нужно же работать, реализовываться. Нужно куда-то бежать, дети не убегут, подумаешь малыш! С ним не поговоришь, не обсудишь день, он вроде бы ничего не понимает, ему все равно, кто его качает и кормит. Отношения с младенцами часто не вписываются в наше понимание отношений – какое там, так только помыть-покормить-уложить. Некогда нам любоваться спящими детьми, усталость такая сильная, что можно только упасть где-то в другой комнате. Нет времени изучать с ним кузнечиков и цветочки. Нет сил на то, чтобы вместе рисовать, лепить, петь. Все силы остаются в офисе.

Но даже если мама не работает, скорее всего, ей тоже не до этих странных «бонусов» и мелочей. Это же какая-то ерунда, пустая трата драгоценного времени (как и на саму себя), а ей надо дом убрать, еду приготовить, в кружок ребенка отвезти, в магазин сходить. Она же не может лежать с ним рядом и болтать на его непонятном языке, это же глупо. Нет никаких сил и совсем нет времени на то, чтобы просто заглянуть ему в глаза и выдохнуть все напряжение. И если мы идем по делам, то идти надо быстро, а не останавливаться возле каждого камешка. Хотя физически мама рядом, все эти бонусы стремительно пролетают мимо нее.  И часто у неработающей мамы к детям претензий еще больше — она же пожертвовала ради них даже своей самореализацией, не работая, так, что потенциальный счет будет еще выше.

Так хочется иногда остановить какую-нибудь бегущую куда-то маму с каменным лицом! Остановись, мама, самое большое чудо рядом! И оно не может ждать!

Оно растет каждую минуту и дарит тебе столько чудес и счастья, а ты пропускаешь все это мимо, не обращая внимания! Словно лепя очень важный песочный замок, ты не замечаешь в песке крупинок золота. 

Так же часто останавливаю саму себя, когда у меня вдруг находятся более важные дела, чем почитать книгу, поиграть с ними в Лего или просто полежать рядом со спящим чудом. А куда это я собралась? И зачем? Может быть, лучше позволить счастью проникнуть в мое сердце прямо сейчас и растопить его?

По итогу же этого всего мы получаем такую ситуацию, что люди работали много лет, трудились и достаточно тяжело (разве это может быть просто?), а их честно заработанную зарплату выдавали в другом месте, каким-то другим людям. Потому что именно они были там, где нужно. Например, пока мама и папа изо всех сил трудятся, чтобы выплатить ипотеку за свой огромный дом и заплатить за услуги няне, эта няня испытывает счастье, она наслаждается жизнью в этом доме с этими детьми (я таких счастливых и наполненных нянь, балдеющих от детей и общения с ними, видела очень много, когда мы жили в поселке под Петербургом). А может быть и такое, что все эти радости не получал никто – никому они были не нужны, и спустя много лет и сам ребенок уже поверил, что ничего интересного и хорошего в нем нет.

При этом работавшему тяжело и долго человеку через двадцать лет всё же хочется зарплаты — сразу за все эти годы! И он требует — у тех, ради кого и мучился.  А у кого же еще? Но не дают. Вот и остается неудовлетворенность, ощущение обмана и предательства…

Но чья проблема, если мы сами не приходим за своей «зарплатой» родителей каждый божий день? Кто виноват, что мы забываем о том, что в мире все пройдет, а дети будут маленькими всего однажды? Кто несет ответственность за то, что карьера и свершения для нас важнее детских макушек и разговоров с ними? Кто платит за наше решение, когда мы готовы отдать своих детей в садики, ясли, няням, бабушкам ради каких-то достижений, теряя с ними связь и теряя все то, что так щедро дает нам через малышей Господь?

Бесполезно ждать возврата долга от взрослых детей. Они не смогут дать того, что вы хотите, потому что они уже очень много дали вам, хоть вы и не взяли все это.

Дети возвращают долг не родителям, они отдают то же самое своим детям, и в этом мудрость жизни. И пить из взрослых детей соки — значит тем самым обделять собственных внуков, как это ни печально.

«Извини, мама, я ничем не могу тебе сейчас помочь. То, что я должна тебе, я отдам своим детям. Тебе я готова дать благодарность, уважение, необходимую заботу в случае, если это требуется. И все. Больше ничем не могу помочь. Даже если очень захочу.».

Это единственное, что может взрослый ребенок ответить своим родителям, требующим возврата долга. Конечно, он может попытаться, бросить на это все силы, всю жизнь, отказываясь от своего будущего, вкладывая не в своих детей, а в родителей. Только удовлетворения ни у одной из сторон от этого не будет.

Мы не должны ничего своим родителям напрямую. Мы должны все это своим детям. Вот он – наш долг. Стать родителями и передать все это дальше. Отдать всю силу рода вперед, ничего не оставляя позади. Точно так же и наши дети ничего не должны нам. Они даже не должны жить так, как мы хотим, и быть счастливыми так, как мы это видим.

Наша единственная плата за все – уважение и благодарность. За все, что для нас было сделано, как это было сделано, в каком объеме. Уважение, как бы родители себя ни вели, какие чувства бы ни вызывали в нас. Уважение к тем, через кого наши души пришли в этот мир, кто заботился о нас в дни наибольшей беспомощности и уязвимости, кто любил нас, как умел и как мог – изо всех своих душевных сил (просто сил не у всех много). 

Конечно, на нас лежит ответственность за последние годы жизни наших родителей, когда они сами о себе позаботиться уже не могут. Это даже не долг, это просто по-человечески. Сделать все, что возможно, чтобы помочь родителям выздороветь, облегчить им быт и дни немощи.  Если мы не можем сидеть с болеющим родителем рядом, нанять ему хорошую сиделку, найти хорошую больницу, где будет осуществляться надлежащий уход, по мере возможности – проведывать, уделять внимание. А еще хорошо бы помочь им «правильно оставить это тело». То есть помочь им подготовиться к этому переходу, читая книги. Общаясь об этом с духовными людьми. Но это не долг. Это само собой разумеется, если мы сохранили в себе что-то человеческое.

Больше ничего дети нам не должны. И мы не должны своим родителям. Только уважение и благодарность – напрямую. И передача самого ценного дальше. Дать своим детям не меньше, чем мы сами получили. А лучше – дать даже больше, особенно любви, принятия и нежности. 

Поэтому чтобы в старости не стоять с протянутой рукой возле их дома, требуя выплат, учитесь наслаждаться уже сегодня тем, что вам так щедро дается свыше. 

Обнимайте их, балуйтесь с ними, смейтесь вместе, нюхайте их макушки, болтайте ни о чем, никуда не спеша, валяйтесь в кровати, пойте, танцуйте, вместе открывайте этот мир – мало ли разных возможностей для того, чтобы вместе с детьми испытывать счастье! 

И тогда трудности не кажутся такими трудными. И работа мамы – такой неблагодарной и тяготящей. Подумаешь бессонная ночь, прижимаешь к себе маленькое вкуснопахнущее тело ангелочка, он сложит на тебя свою пухлую ручку — и жить сразу проще. Хоть чуточку. Или даже не чуточку. 

Автор: Ольга Валяева