(и еще 628 записям на сайте сопоставлена такая метка)
Другие метки пользователя ↓
багульник венесуэла видеоновости воспоминания греция декабрь евсей цейтлин зимушка-зима каракас квжд киев книги крит куклы любовь люди и судьбы людмила солма майдан марш мира мемуары монмартр москва мысли народ нет войне о том о сём отдых память париж перепост подарки поэзия проза путешествие размышления ретро россия русская атлантида русский китай сакре-кёр стихи туризм украина фарфор философия фото франция харбин цветы этика
Пепел памяти далекой |
Дневник |
Серия сообщений "Судьбы русского Китая":
Часть 1 - Маньчжурские были
Часть 2 - Акварели
Часть 3 - Пепел памяти далекой
Часть 4 - Пепел памяти далекой
Часть 5 - Благословение Свято-Тихоновского монастыря
Часть 6 - Пепел памяти далекой
Часть 7 - Памяти доктора Е.Н. Аксенова
Часть 8 - Маньчжурская память-быль
Часть 9 - Харбин - Русская Атлантида
Метки: Людмила Солма проза Харбин Русская Атлантида Русский Китай люди и судьбы |
Пепел памяти далекой |
Дневник |
Серия сообщений "Судьбы русского Китая":
Часть 1 - Маньчжурские были
Часть 2 - Акварели
Часть 3 - Пепел памяти далекой
Часть 4 - Пепел памяти далекой
Часть 5 - Благословение Свято-Тихоновского монастыря
...
Часть 7 - Памяти доктора Е.Н. Аксенова
Часть 8 - Маньчжурская память-быль
Часть 9 - Харбин - Русская Атлантида
Метки: Людмила Солма проза Харбин Русская Атлантида Русский Китай |
Акварели |
Дневник |
Было это в далеком поселке русского Коломбо маньчжурской осенью...
Его забрали прямо от праздничного стола - в день рождения 8 октября 1945г. Уводили якобы ненадолго. К слову сказать, мой дед с молоду очень хорошо разбирался в породах лошадей и отличнейшим образом джигитовал. Многие бывшие харбинцы знают, что советские переправляли из Китая в Союз коней. Военные, что пришли за ним были слишком уж добродушные, да веселые и пошутили тогда еще - что, вернувшись через пару часов, именинник не одну рюмку за свое здоровье успеет выпить и в этот же день. Возвращения своего супруга бабушке пришлось ждать слишком… слишком уж долго. Почти 10 лет с того самого памятного октябрьского дня - по сентябрь 1955 года.
Первые два её горестных - без мужа - года были особенно невыносимо трудны, как морально, так и физически. Все было разрушено – и личная жизнь, и когда-то счастливый и гостеприимный семейный дом, и благополучное хозяйство. Вот и пришлось ей в 1947г. одной перебираться в город Харбин. Там же и работать пошла в акционерное общество «Чурин и Ко». Но, сначала штопала мешки из под круп и муки за гроши. Была и простой работницей мыловаренного завода, и конторщиком, и счетоводом - ведь нужно же было как-то и чем-то жить, а вернее выживать. А после работала уже в конторе кондитерского производства калькулятором-плановиком. Кто же, из бывших харбинцев, не помнит те страшные военные, холодные и голодные - горькие времена...
И все не верилось ей, что потеряла мужа – ведь не развелись и не умер, а… нету. И ждала, ждала, ждала. Да, не знала, как за него молиться. Так вот и молилась, как священник подсказал ей однажды: «Господи, Ты Сам знаешь – за какого Сергия мне молиться – прими эту молитву.» И в Иверской часовне у Свято-Николаевского собора часто ставила свечки у иконы Сергия Радонежского. И так девять с половиной лет полной неизвестности и разлуки...
...Бережно храню в старом альбоме две небольшие акварельные портретные зарисовки 1955г. – дедушки и бабушки. Имени художника, к сожалению, не знаю. Мне известно лишь, что этот художник был талантливым солагерником дедушки и очень хорошо рисовал. Когда бабушка из Харбина репатриировалась в Союз, ей наконец-то удалось найти мужа - через долгое 10-ти летие безвестности. Она наконец-то разузнала его судьбу - нашла и даже смогла дать о себе знать. Ей разрешили переслать в лагерь и первую посылку с письмом и маленькой фотокарточкой. Вот тогда-то лагерный художник и нарисовал её мужа таким, как был он в тот самый момент. И еще тогда же им был срисован в красках и её портрет - размером немного побольше той самой маленькой черно-белой фотографии, которая так же хранится в нашем семейном ретро- альбоме.
Разглядываю обе акварели. И вырисовываются драматические черты того времени. Они во всем. И даже в следах кнопок на рисунке с фото бабушки. Видно кнопками теми и была прикреплена к стене – возможно возле лагерных нар - портретная зарисовка. Помнится, к тому времени дед вдруг начал мысленно побаиваться, что забываются черты дорогого и любимого жениного лица.. И это подсознательно пугало… ведь почти что десять лет он удерживал в памяти её именно такой, как видел в свой последний раз – в далеком маньчжурском поселке Коломбо в октябре 1945-го.. А теперь вот, всматриваясь - в изможденное изображение дедушкиного лица, часто думаю о более страшном - предшествующем этому рисунку времени. Когда от непосильно изнуряющей работы, в условиях крайнего Севера и скудно пустой лагерной баланды, он не мог даже занести ногу над порогом лагерного их барака - от физического истощения дистрофией. Как он говаривал, припоминая те дни, в нем был всего-навсего бараний вес – кожа и кости.
Рисованный портрет неизвестного мне художника датирован 1955г. К этому году дедушка был уже тамошним фельдшером – освобожденным от лесоповала. Для этого ему пришлось сдавать квалификационные медицинские экзамены, которые выдержал, как я теперь это понимаю, превосходно - без какой бы то ни было предварительной медицинской подготовки. Старая школа да профессиональная практика в этих людях не забываются прочностью их знаний и умений...
Он так и останется фельдшером и после своей реабилитации, хотя его медицинских познаний хватало на специальность широко лечебного профиля. Как бывший военный медик обладал разными диагностическими познаниями. Помнится, его мнением диагноста дорожили и многие врачи-сослуживцы по районной его больнице, где служил он до самого последнего своего дня - прижизненного вдоха и часа.
Некоторые из них за глаза называли деда «профессором». А он по-доброму посмеивался, узнав о том совершенно случайно, говоря, что прозвали его так именно за «профессорскую бородку», что отрастил он как-то под настроение. Но, мы-то знаем, что в той дружеской шутке было искренне уважительное отношение к профессиональности не совсем обычного нашего старого и по-военному подтянутого фельдшера – отличника советского здравоохранения. Мы - это я, мои брат и сестра - для которых он всегда был хорошим врачом да семейным нашим доктором Айболитом. Таким он и остался в детской памяти. Вечной и светлой памяти его внучатых племянников - очень любимым и самым родным дедушкой – добрым, справедливо строгим и много знающим.
И глядя на старые альбомные рисунки, вспоминается еще один сюжет из той далекой его поры. Как, весело посмеиваясь, дедушка рассказывал и о своем долгожданном освобождении. Но, сейчас меня, далеко уже не ребенка, пробирает особенно щемящая грусть от этого его воспоминания. Это было при освобождении, когда наконец-то вышел за ворота лагеря! И целый день проходил он по окрестностям, упиваясь этой самой своей - свободой, вдыхая её воздух полной грудью. И так ходил и бродил до самого вечера. А в свете угасающего дня, осознав, что идти ему не куда, вернулся в лагерь и попросился обратно – на ночлег.
Я пытаюсь представить себе эту ситуацию. Человеку - впервые за все невольно долгое лихолетье - утрат и разлуки с женой, красивому и гордому с независимостью характера, наверное, было страшно. От неизвестности предстоящей, хотя и невероятно долгожданной встречи, которая могла лишь только сниться и порой казалась несбыточной сказкой. Неловко, что возвращался с пустыми руками. Эти мужчины были иначе воспитаны. И он остался там же еще на какое-то время, но уже вольнонаемным фельдшером. И теперь его определили в лагерь к уголовникам. Вместо то ли умершего, то ли уволенного лагерного медика, точно уже не помню. Те пытались поначалу подмять его под свои пахански-воровские законы и требования. Этого, не сломленного режимом сталинских «академий», не сгибаемого человека. И вынуждены были принять его справедливые жесткие условия – освобождать от работы только тех, кого сочтет необходимым он. Кто действительно нуждается в медицинском лечении, кто действительно болен. Удивительно, но они признали правоту и твердость неуступчивого характера нового фельдшера.
Всего-то два портрета и столько воспоминаний...
Но это еще не все. В альбоме есть и две цветочные акварели. И вот эти-то четыре небольших рисунка иногда подталкивают меня к поискам, пока неизвестного мне, имени художника. И порой кажется, бываю почти что близка - к разгадке этого авторства, но не имея многого - в звеньях некогда утраченного, пока не знаю насколько далеко или близко это - в реальной действительности моих исканий.
© Copyright: Людмила Солма, 2010-2014
Серия сообщений "Судьбы русского Китая":
Часть 1 - Маньчжурские были
Часть 2 - Акварели
Часть 3 - Пепел памяти далекой
Часть 4 - Пепел памяти далекой
...
Часть 7 - Памяти доктора Е.Н. Аксенова
Часть 8 - Маньчжурская память-быль
Часть 9 - Харбин - Русская Атлантида
Метки: акварель рисунок мемуары воспоминания КВЖД Харбин люди и судьбы фото Русская Атлантида Русский Китай проза Людмила Солма |
Антология русских эмигрантов в Китае |
Дневник |
Наверное, многие читатели мечтают получить книгу из рук автора. Вот и мне посчастливилось такое.
Во время моего пребывания в Харбине (программа Майского Бала-2009) представилась и возможность получить 10-ти томное издание от автора составителя и его издателя. Книги эти – читательская мечта, особенно – если ты потомок харбинцев от 1905-1955гг. Потому как что-то знала, о ком-то наслышана была от тех, кого давным-давно уже нет с нами, и кто - в то или иное время читал, или мог читать издания тех далеких для нас харбинских мест и лет.
Ли Янлен (Ли Яньлин) – профессор цицикарского университета, переводчик, поэт – пишущий и на русском языке, член Союза Писателей России. И просто необычайно обаятельный человек. Удивляет и восхищает, не побоюсь этого слова, и его гражданское мужество. Особенно, когда знаешь историю смутных китайских времен, когда варварски на корню уничтожалось культурное наследие Русской Атлантиды, как впрочем, и не только это. Подвергаясь личному риску – быть арестованным, он спасал буквально от огня русские книги. И в течение более 40 лет бережно собирал издания наших эмигрантов. Его 10-ти томная антология включает лучшие имена той поры – от Валерия Перелешина и Арсения Несмелова до менее знакомых харбинских имен.
Для некоторых читателей подобные книги – более чем событие. Потому как рожденным в бывшем СССР, знать их было не след. Потому как многое было вычеркнуто в «эпоху соцреализма» - за борта понятия «соотечественники» – на долгие года замалчивания творческих имен и трудов. В том числе и культура так называемого «белогвардейского» - старорусского Китая.
10-ти томная антология «Литература русских эмигрантов Китая» изданием 2005 года – действительно визуально большой книжный объем, как и выдающийся труд автора-составителя. Но, к сожалению, по словам самого Ли Янлена – многое еще остается не переизданным, не опубликованным и до ныне. Но, будем надеяться, что найдется когда-нибудь возможность, найдутся время и средства на продолжение этого замечательного проекта. А пока, мне очень приятно, что на моей любимой книжной полке есть и такой вот - харбинский уголок. Что счастливый случай свел нас, пусть на краткое время общения 15-16 мая 2009 года. И увезла я домой из Харбина… не какие-то излюбленные туристами «китайские сувенирные привычности». А то, что мне более всего пришлось по душе. 10-ть объемно-увесистых томов - бесценной для меня поэзии и прозы русского Китая.
Серия сообщений "Книги русского Китая":
Часть 1 - Антология русских эмигрантов в Китае
Метки: поэзия русского Китая книги Ли Янлин Харбин фото литература |
Страницы: | [1] |