«Я ем пепел, как хлеб, и питие мое растворяю слезами» (Пс. СI,1,10)

Кто-то мудрый однажды сказал, что у пепла не бывает запаха.
И эта мысль разнеслась по свету.А ей всегда казалось, что пепел - это память.
И у неё есть свой - цвет, вкус и запах.


...За соборной оградой, тихое пристанище. Уголочек земной юдоли. И дерева. Молодая женщина, в глубокой своей печали, задумчиво стояла у могилы брата. Красиво-монументальный склеп для горсточки праха. Белоснежно-девственной красоты, гранитное надгробие. В котором не было его самого, а был лишь пепел. И она верила и не верила, что он погиб. Сгорел заживо, как говорили. Двадцати одного года от роду. И смотрела она в этот высоченный крест, и фотографию на нем. Обездвиженная тяжким горем. В безмерной своей скорби - испепеляющей её саму и денно и нощно. Порой и с опустошенным взглядом, потому как время от времении уходила куда-то далеко-далеко в себя. То в бездонную черноту провалов собственной памяти. А то и снова, в который уже раз, оживляя к жизни его образы - то маленького мальчика, то школяра, то юношу - каким хорошо знала и очень любила. И вспоминала, как после ранней смерти их матери, была ему доброй и верное старшей сестрой и подругой, и задушевным старшим товарищем. Но, в тот день представал он перед ней уже и в каком-то новом свете. Неведомых его дружб, привязанностей, взаимоотношений - о которых она уже не знала. Не могла всего знать, потому как и подросший птенец вылетел однажды из домашнего их гнезда во взрослую свою жизнь...

Та другая, юная, совсем еще девочка. Которую так часто видела и только здесь, именно у этого надгробия. Та, которая не решалась даже подойти к ней раньше. И лишь издали в скорбном молчании стояла всегда, где-то рядом. Чувствовалось и она сопереживает горю, вместе с ней - его сестрой. Просто сегодня они, встретившись взглядами, поклонились друг другу. И девушка вдруг заговорила. И стала рассказывать. И рассказывала так торопливо, будто заклинала к жизни, несуществующую уже среди земных людей тень её неземного счастья. Монотонным голосом, как в церковно-поминальный речитатив. И это врезалось в память новыми моментами. Так болезненно, и так незнакомо. Вызывая то ли головную боль, то ли чувство кружения и прострации. Она и почти не вслушивалась-то в слова. Но, картины сами возникали, сменяя друг друга. Вот они впервые встретились. Понравились друг другу. После поняли, что это любовь. Без которой трудно вынести долгие ожидания. Но, краткость встреч. И обещания - новых. И снова ожидания. А за ними и светлые радости. И добрые надежды. И планы на их будущность вдвоем.

Как хотел он познакомить её с семьей, и сестрой. Но, не случилось этого. И вот она, ходит и ходит сюда. И выплакивает свое невестино горе. И не мыслит себя без него.  Так стояла одна и выслушивала эту заунывную исповедь другой. И все давило её изнутри, разрывая мозг, закипанием мысли – для чего, зачем, почему им все это. Где же справедивость-то земная…

Больше никогда уже эту девушку ей не доводилось встречать. Потому как и самой к тому времени надо было уезжать из города. Возвращаться домой. К мужу и его службе. В их поселок у красивой реки. А тогда, в тот момент, у пронзительной этой, последней её черты прощания с братом, невольно подумывалось - в монотонность нечаянной собеседницы: «Вот приеду сейчас домой и все расскажу ему. Брату! Как была на его могиле... и как там... у белого надгробья с красивым его портретом... встретила её... Его любовь - милую и славную девочку, будто гимназистка (И отчего это он раньше не познакомил нас с ней?) И как та говорила и говорила о нем, и о нем. Что тоскует очень и любит. И все время думает... И приходит часто сюда с цветами... И что-то обрывалось у неё внутри. И она это ощущала необычайной нервной болью. И двоилось, троилось и множилось это - осознанием того и иного. И чего-то еще, о чем припоминала с большим трудом. И будто почва покачивалась, да ходуном ходила. И сотрясал озноб. Так реальность уплывала из под ног, уводя в небытие - её исстрадавшуюся душу. Но внезапно приходила и в себя. И тут же спохватывалась, будто очнувшись: «Боже мой, Господи! Да не уж-то я схожу с ума! Ведь он здесь, здесь! Под этими камнями! Горсточкой серого пепла…»

А она и была на грани всего того, что называют люди - обезумием в горе. И только заботами мужа, оберегаемая, сохраняла еще в себе способность – двигаться,  мыслить и жить. Надо было отрываться. Уходить, возвращаться и уезжать. Но, и оторваться от этой могилы тоже ведь не доставало сил. И она неволила себя, понуждая - и в том, и этом, как и во многом другом. Кроме одного. Куда и возращалась снова и снова, и так раз за разом.
<август 2009>
 

© Copyright: Людмила Солма, 2009-2014