ИЗАДОРА + СЕРГЕЙ = ?
 

"Изадора" - именно так представлялась она сама и называли её все вокруг. "Айседора" - дань старой транскрипции. Как "доктор Ватсон" вместо правильного "Уотсон".

Сто лет назад в России менялось всё. И русская словесность в том числе. Появилась уйма молодых литераторов, мечтавших сбросить признанных классиков с корабля современности, чтобы утвердить на их месте свои имена. Конкурируя друг с другом, искали единомышленников, объединялись в группы, выпускали манифесты. Так появились имажинисты, где тон задавали Сергей Есенин и Анатолий Мариенгоф (для краткости - АМ). Чтобы о тебе говорили, важно было прославиться любой, даже скандальной ценой. Если Маяковский обряжался в ярко-жёлтую кофту, то Есенин с АМ по ночам меняли таблички с названиями улиц на свои имена и расписывали стены храмов рекламными заявлениями.

Громкая женитьба хорошо вписывалась в этот контекст. Самые обширные воспоминания о Есенине оставил АМ, с которым они прожили бок о бок, снимая общую жилплощадь, около пяти лет. Он вспоминал: оказавшись как-то в одной компании с дочерью Шаляпина, Сергун долго потом мусолил тему: "Представь себе, Шаляпин и Есенин рядом. Хорошо?"  И как возбудился он, когда узнал о приезде в Москву знаменитой Дункан.

Желанная встреча не заставила себя ждать. В салоне на Пречистенке Есенин стоял на коленях у ног дивы, а та ворошила ему шевелюру, неожиданно выговаривая два русских слова: "золотая голова". И ещё два в запасе: "ангел" и "чёрт".

Ему было лестно с мировой славой под руку появляться на людях, слушать восторженный шёпот: "Есенин... Дункан..." Поначалу так и было. А потом вся Москва начала промывать кости чудаку, живущему со старухой. Нищие собратья-поэты искали с ним встречи, чтобы попросить денег взаймы. Когда он бросал им свой пустой бумажник и даже выворачивал карманы, искренне недоумевали: "Зачем ты тогда с ней связался?" Изадора знала все главные европейские языки, но не знала русского. Сергей - ровно наоборот, поэтому всё время они либо молчали, либо ругались - каждый на своём. И всё чаще он сбегал со своим дежурным свёртком (две-три рубашки, пара кальсон и носки) с Пречистенки на их с АМ холостяцкую квартиру в Богословском пер. Где жаловался другу, что может терпеть свою пассию только в крепком подпитии. Дальнейшее каждый раз повторялось. Часа через два в дверь звонил швейцар Изадоры с письмом, получал короткий ответ. Ещё через час это был уже её секретарь и муж старшей приёмной дочери Ирмы Илья Шнейдер. И, наконец, вечером появлялась она сама. Сидя на полу обнимала  его ноги, покрывая колени красной медью волос и росинками слёз. Есенин грубо отталкивал её сапогом и хлестал  похабной бранью: "Да пошла ты..." Тогда Изадора ещё старательнее и нежнее произносила трудные русские слова: "Сергей Александрович, люблю тебя". И снова он брал свой свёрток, и они уходили в ночь.

Он был для неё капризным, упрямым ребёнком, даже уверяла всех, что это её погибший сын Патрик был бы таким в 25 лет. Ради последующих сцен любви и примирения ему прощалось всё, вплоть до хамства и рукоприкладства. "Пей со мной, паршивая сука!", - эта его обычная фраза шокировала даже верных друзей, включая и АМ, но сам поэт не постеснялся включить её в своё знаменитое стихотворение.

Изрядно поиздержавшись на свою школу, Изадора с радостью приняла предложение в феврале выступить с гастролями в Петрограде. Остановились в гостинице "Англетер", как всегда, в самом лучшем номере. В нём потом Есенин и закончит свои дни. Винные погреба отеля сохраняли элитные марочные вина ещё с царских времён. После алкогольного дефицита предыдущих лет, когда приходилось пробавляться пивом и самогоном, теперь, решил Сергей, он вправе заказывать в номер всё самое лучшее и отрываться по полной. И отрывался. Возвращаясь с концертов, Изадора заставала его спящим на груде пустых бутылок. И коридорных, пеняющих мадам, что им постоянно приходится отлавливать Есенина, то затеявшего погром в холле, то гуляющего совершенно голым на этажах.

Стало ясно: на советских служащих не разбогатеешь, помочь может только заграница. Сергун воодушевился: "Прогремим, Анатоль, как лорд Байрон - на оба полушария!" Но, очутившись зп кордоном, наш лорд обнаружил, что никому там не нужен. И в Европе, и в Америке газеты и журналы размещали их фотографии, но подписи к ним были однотипны: "...с мужем-коммунистом", "...со своим молодым мужем". Ни имени, ни фамилии. Никто и звать никак.

И Есенин запил. Запил капитально. В своём репертуаре: крушил в номерах "люкс" зеркала, люстры , мебель и оконные рамы, распугивал бомонд на официальных приёмах. Ничто не помогало: ни ночи, проведённые в кутузке, ни месяц в частной психолечебнице. По словам АМ, после зарубежной поездки он не узнавал друга: тот пребывал в человеческом облике только один первый час после пробуждения. Хотя и привёз в Москву  из поездки цикл стихов "Москва кабацкая" и поэму "Чёрный человек". Если цикл - это своего рода ностальгия, то поэма - диагноз.

Всем стало ясно: поэт психически болен. Алкоголизм лечить можно, а депрессию - нет. Обострилась и его старая "чемоданная болезнь". Послевоенные нищета и нехватка всего деформировали психику. Всё дефицитное, что попадало в руки, он прятал в чемоданы  с хитрыми замками. Их было так много, что приходилось пристраивать у верных друзей. С наказом не прикасаться к ним ни в коем случае. Встречаясь потом с друзьями-хранителями, непременно обнюхивал их (не его ли одеколон?), осматривал галстуки и носки. Хранились такие чемоданы и в особняке Изадоры. Даже дотрагиваться до них было запрещено. Грозил: там у него револьвер, и убьёт любого, кто осмелится нарушить приказ.

Едва наша парочка распаковала вещи с дороги, как Есенин исчез. А вечером Изадора обнаружила, что весь её гардероб (и платья, и бельё) исчез. Три дня  поисков блудного сына не дали результата. Даже АМ, знавший все явочные квартиры, не смог помочь. Изадора заламывала руки: Серёжи нет в живых. Ирма (она на третьем фото снизу) кроила из парашютного шёлка ночную рубашку для своей мамы. Тут неожиданно к ним ворвался сам пропащий и, перебирая связку ключей, кинулся к своим чемоданам. Изадора успела выхватить своё новое платье из Парижа, он тянул к себе: "Не смей, это моё! Ты сама дала". И снова надолго пропал, теперь уже вместе с чемоданами.

Даже в таком состоянии Есенин оставался притягательным для женщин, желавших связать с ним судьбу. Все они портили кровь Изадоре, заявляя на него свои права. После её окончательного отъезда, за три месяца до смерти, он даже умудрился, не разведясь, зарегистрироваться ещё раз. Теперь уже с Софьей Андреевной Толстой, внучкой классика. Толстой и Есенин - рядом? Хорошо! Брак этот через месяц развалился.

В конце ноября Софья договорилась с профессором-психиатром Ганнушкиным о госпитализации поэта в его клинику. 21 декабря Есенин больницу покинул. Аннулировал все свои доверенности в Госиздате, снял все деньги со сберкнижки и уехал в Ленинград. Остановился в "Англетере", в том же №5, где жил с Изадорой. Депрессия победила: 28 декабря он повесился. Все хлопоты по доставке тела поэта из Ленинграда в Москву, похороны и поминки пришлось взвалить на свои хрупкие плечи последней жене. Схоронили поэта на Ваганьковском кладбище 31 декабря.