Миф о том, что мужчина должен чувствовать себя на войне, как герой, был развеян уже в начале Первой Мировой: огромное количество солдат были психически травмированы ужасами ранений и смертей. Однако врачи тех лет воспринимали их как «убожеств» и трусов. История повторилась во время Второй мировой… ACCION_POSITIVA — о военных неврозах; по книге Джудит Херман «Травма и исцеление».

Катастрофа Первой Мировой Войны вновь поставила общественное сознание лицом к лицу с психической травмой. Восемь миллионов было уничтожено за четыре года мясорубки, пали четыре империи и многие из «ценностей», на которых была построена западная цивилизация, были обращены в прах.

В этой войне бесславно погибла иллюзия о том, что мужские честь и слава рождаются в битве. Мужские честь и слава были разбиты в окопах и в постоянном страхе уничтожения. Деморализация солдат очень скоро приняла пандемические размеры. Загнанные в траншеи, беззащитные перед артобстрелами и газовыми атаками, подверженные постоянной угрозе уничтожения, вынужденные быть свидетелями ранений, увечий и смертей товарищей и без надежды на спасение, слишком многие солдаты стали вести себя «как истерички». Кричали и безутешно рыдали, их парализовало и они не могли двигаться, теряли дар речи и не реагировали ни на какие внешние стимулы, подвергались амнезиям и теряли сенсорные способности.

Власти пытались скрывать факт об огромном количестве психиатрических диагнозов (около 40% «ранений» среди британской армии пришлось на психические расстройства) и размещало этих солдат в военных госпиталях.Сами психиатрические диагнозы обосновывались физиологически: якобы это были следствия контузии от бомбежек. Был выработан и широко распространился термин «бомбовая травма», пущенный в ход британским психологом Чарльзом Майерсом. Однако, от этого термина вскоре пришлось отказаться, так как огромное число солдат с истерическими симптомами не были ни ранены, ни контужены. Пришлось признать, что дело в психической травме: истерические симптомы среди солдат-мужчин были напрямую связаны с продолжительной и постоянной угрозой их жизни, которую им было невозможно избежать.

Когда не стало возможности отрицать наличие массивной психической травмы в войсках, внимание профессионалов и общественного мнения, как и в случае в истерическими пациентками-женщинами, немедленно обратилось к рассмотрению «морального облика» страдающих военным неврозом солдат. Господствовало мнение о том, что нормальный солдат должен чувствовать себя в бою как герой и не должен проявлять никаких эмоций. И, разумеется, нормальный солдат не может испытывать страх.

Таким образом, солдат, у которого обнаруживались симптомы военного невроза, в лучшем случае рассматривался как конституционно низшее человеческое существо, а в худшем — какнегодяй и трус. В медицинской среде той эпохи было в ходу определение «моральное убожество», которое и применялось в качестве диагноза к пациентам с симптомами военного невроза. В качестве лечения рекомендовалось жёсткое обращение с пациентами, основанное на угрозах и наказаниях. Британский психиатр Льюис Йелланд, автор изданного в 1918 г. труда «Истерические расстройства на войне», рекомендовал (и применял) лечение электрошоком двигательных параличей и сенсорных расстройств.

Жестокое обращение пациенты заслуживали, по мнению Йелланда,«за свою подлость, леность и трусость»: один из пациентов, потерявший дар речи в результате острого военного невроза, был привязан к стулу и подвержен токовым ударам в области горла в течение нескольких часов непрерывно до тех пор, пока не заговорил. Йелланд сопровождал «лечебную процедуру» словами: «Ты должен вести себя как герой, как это от тебя требуется… Мужчина, побывавший в стольких боях, должен уметь контролировать себя».

В противоположность «традиционалистам» от психиатрии, в «прогрессивной» медицине того времени преобладало мнение о том, что военный невроз являлся настоящим психическим расстройством, которому могли быть подвержены все без исключения, даже солдаты с самым высоким боевым духом. Сторонники такого либерального подхода к проблеме военного невроза отстаивали необходимость гуманного обращения с пациентами и лечения, основанного на принципах психоанализа. Наиболее выдающимся представителем этого течения в психиатрии был д-р Вильям Риверс, профессор нейрофизиологии, психологии и антропологии в Кэмбридже.

Во время войны Риверс работал в шотландском госпитале Крейглокхардт и его самым знаменитым пациентом стал Зигфрид Сассун, британский военный поэт. Официально Сассун не был подвержен военному неврозу, хотя был «раздражителен, неспокоен, его мучали кошмары, и он был склонен компульсивно и безрассудно подвергать себя риску в бою». В 1917 г. Сассун присоединился к пацифистскому движению, отказался вернуться на фронт и опубликовал «Декларацию солдата»: " Эта декларация представляет собой сознательный вызов военной иерархии, так как я считаю, что эта бессмысленная война намеренно продолжается в интересах тех, кто имеет власть ее прекратить. Я — солдат. Я убежден, что действую в интересах солдат, и что эта война, в которую я верил как в дело защиты и освобождения, превратилась в захватническую агрессию… Я видел, как страдают солдаты, и страдал вместе с ними. Я не могу более принимать участие в этом и способствовать продлению страданий во имя злонамеренных и несправедливых целей" .

«Декларация солдата» была приписана психическому коллапсу её автора, и Сассун был направлен на лечение в Крейглокхардт. Лечение, как и в военной психиатрии вообще, преследовало цель вернуть солдата в строй в кратчайшие сроки. Вильям Риверс не ставил под сомнение саму цель терапии, но в отношении своих пациентов применял метод «лечения разговором». Вместо унижений и наказаний, пациенты могли свободно рассказывать о том, что им пришлось пережить, и эти рассказы не расценивались как доказательства «немуженственности, лености и подлости».

Терапия Риверса с точки зрения преследуемой цели — вернуть солдата в строй — оказалась успешной. Сассун вернулся на фронт, хотя его политические убеждения не изменились. Он сделал это из чувства верности товарищам, которые продолжали сражаться, чувства вины за свою персональную безопасность и чувства безнадежности в отношении своих одиночных протестов. Риверс же, со своей стороны, сформулировал два принципа, которые впоследствие были использованы американскими психиатрами во время Второй Мировой войны: во-первых, любой человек, независимо от личных качеств, может испытывать измененные состояния сознания под влиянием страха и во-вторых, этот страх может быть преодолен только чувством солдатской солидарности, которая оказалась сильнее, чем патриотизм, абстрактные принципы или ненависть к врагу.

Сассун выжил в войне и, как всякий выживший, провел остаток жизни в битве с военным неврозом. Он писал и переписывал воспоминания о войне, стараясь сохранить память о погибших, и отстаивал дело пацифизма. 

… 

Однако, по окончании войны интерес к психической травме быстро исчез. Хотя ветеранские госпитали были до отказа заполнены людьми со сложными психиатрическими диагнозами, само существование этих людей стало причиной стыда для общества, которое хотело только одного — забыть поскорее. Новые тексты, затрагивающие проблемы военного невроза появились только в 1939 году — это была работа американского психиатра Абрама Кардинера и антрополога Коры дю Буа «Индивид и общество», а затем книга Кардинера «Травматический военный невроз», опубликованная в 1941 году.

Именно тогда были намечены основные линии травматического синдрома как он понимается сегодня. Заключения Кардинера во многом или полностью совпадают с формуловками Жане в отношении истерии. Фактически, Кардинер признавал в военном неврозе специфическую форму истерии, но понимал, что термин «истерия» из медицинского диагноза превратился в оскорбление, дискредитирущее пациента: он понимал, насколько удобно характеризовать психически травмированных людей как злонамеренных слабовольных индивидов с упорной склонностью к извращенности.

С началом Второй Мировой войны задача скорейшего восстановления боеспособности личного состава возникла вновь, а значит, военный невроз и психическая травма опять оказались в центре внимания. Американские психиатры старались выяснить, какие факторы могли служить защитой от острой травмы и способствовать быстрому выздоровлению.

Тезис Риверса о том, что лучшим защитным механизмом была эмоциональная связь между боевыми товарищами, был открыт вновь: был сформулирован принцип, согласно которому, постоянное во времени подвержение экстремальной опасности создавало экстремальную эмоциональную зависимость солдат в отношении своих товарищей и командиров. Таким образом, стратегия терапии базировалась на минимальном сроке пребывания солдат с психической травмой вне группы товарищей. Собственно медицинская практика представляла собой техники гипноза и «наркосинтеза» (применения амитала натрия) — способов быстрой индукции измененных состояний сознания с целью активации и вербализации травматических воспоминаний. Хотя военные психиатры многократно предупреждали о том, что сами по себе активация и вербализация травматических воспоминаний не могли привести к выздоровлению, эти предупреждения мало кого интересовали. 80% американских солдат, госпитализированных с психиатрическим диагнозом, были выписаны через неделю пребывания в госпитале и возвращены в армию, 30% из них вернулись на передовую. Судьба этих людей никого не интересовала, ни во время боевых действий, ни после их окончания, вне контекста острой симптоматики психической травмы. С окончанием войны исследования и терапия психической травмы вновь исчезли из врачебной практики.

Как в случае истерии, так и в случае военного невроза, после первых моментов «растерянности», когда информация о не слишком приглядных сторонах общественно санкционированных и освященных практик стала достоянием гласности, консерватизм и реакция быстро перегруппировались, а их излюбленный метод — огульное отрицание, игнор, забвение — был применен в отношении военного невроза.

Если в Первую Мировую войну он был предметом споров и дебатов, то во время Второй Мировой войны солдат просто «приводили в состояние функционального минимума» и возвращали на фронт, никаких разговоров о травмах, последствиях, причинах. Впоследствии, во время Вьетнамского конфликта не было даже этого: военные и врачи дружно делали вид, что американские солдаты «самые гуманные и высоко цивилизованные в мире», и что они защищают справедливость, пока группа ветеранов вьетнамской войны — в 1970г., точно как Сассун в 1917-ом, — не вернули свои награды и не предали гласности собственные — и чужие — преступления, совершенные во Вьетнаме.

Эти ветераны организовали «группы критики», цель которых была не только в том, чтобы оказывать моральную поддержку друг другу, но и в том, чтобы сделать так, чтобы общество в очередной раз не смогло бы стигматизировать их, как нытиков и трусов, а затем благополучно забыть об их существовании. Общественное движение ветеранов — в середине 70-х гг. функционировали уже сотни «групп критики» — добилось открытия специальных центров психологической помощи и проведения научного исследования последствий военного невроза. В 1980 Американская Психиатрическая Ассоциация включила в DSM-III (Diagnistic and Statistic Manual of Mental Disorders) новую диагностическую категорию «пост-травматические стрессовые расстройства», которая практически во всем совпадала с описанным сорок лет назад «травматическим военным неврозом» Кардинера. Так много раз «забытая» и «вновь открытая» психическая травма наконец-то получила формальное признание в диагностическом каноне.

Источник: http://www.livejournal.com/magazine/1094960.html