Русь и чудь в древнерусской истории (часть вторая)

Первая часть статьи… Вплоть до XVIII-XIX вв. в русской исторической мысли было известно о народе чудь как носителе индоевропейских языков (ИЕ). Например, иеродиакон Холопьего монастыря на реке Мологе Тимофей Каменевич-Рвовский в работе «История о начале Русской Земли и о создании Новгорода» (1699) писал о чуди как о потомках скифских жителей, вернувшихся с Дуная в прежние места обитания: «Скифские жители, беженцы словенские вспомнили о земле своих предков, что лежит ныне пустая и никем не хранимая… И снова пошли они с Дуная, бесчисленное множество, с ними же и скифы, и болгары, и другие народы пришли в землю словенскую и русскую… и разошлись каждый со своим родом по всему простору своей земли: одни сели в полях прозвались полянами… овие кривичами сиречь смолняне, …овие же чудь, …и иние же в разные именования прозвашася…» (Каменевич-Рвовский Т. История о начале Русской земли и о создании Новгорода // Сказания Новгорода Великого (IX-XIV вв.). Составление, перевод, комментарии и вступительная статья Ю.К. Бегунова. СПб.: Политехника. 2004. С. 58-59).
 

 
Довольно долго в науке бытовало убеждение, что у Иордана в списке народов Германариха упомянута и чудь: «Германарих, благороднейший из Амалов, который покорил много весьма воинственных северных племен… Немало древних писателей сравнивали его по достоинству с Александром Великим. Покорил же он племена гольтескифов, тиудов, инаунксов, васинабронксов, меренс, морденс, имнискаров, рогов, тадзанс, атаул, навего, бубегенов, колдов» (Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Getica // Вступ.статья, пер., комм. Е.Ч.Скржинской. М., 1960. С.116). Как раз в комментариях Скржинской тиуды (Thiudos) – это чудь, причем слово Inaunxis разделялось на in Aunxis, что, в свою очередь, толковалось как чудь олонецкая, хотя уже в то время отмечалось, что этнические названия списка были, очевидно, непонятны Иордану (Там же. С. 367).

В современных исследований отказались от толкования Thiudos как чудь и видят в нем готское Þiuda – народ. В статье С.В. Ярцева напоминается, что еще фон Гринбергер восстанавливал начало списка словосочетанием «скифские народы». Весь список, подчеркивал Ярцев, сильно испорчен, происхождение его неизвестно, возможно, список является собственной этнической реконструкцией Иордана на основе сведений из каких-то устных источников, воспринимавшихся на слух. Цель – «дотянуть» образ Германариха как завоевателя до уровня Александра Великого (Ярцев С.В. Еще раз о списке народов Эрманариха // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия История. Экономика. Информатика. Белгород, 2014. № 21(192).Том 32. С. 36-42).
 
Данный пример лишний раз подтверждает, что попытки доказать финно-угорскую принадлежность летописной чуди не находят никакого прямого подтверждения в источниках, и сторонники этой идеи время от времени вынуждены обращаться к лингвистической эквилибристике, хотя данный метод надежных результатов не дает. Здесь хочется попутно заметить, что упоминаемые Иорданом меренс иморденс вполне оправданно отождествляются с летописными мерей и мордвой. Но и для носителей этих этнонимов мы не найдем у Иордана данных, подтверждающих их принадлежность финно-угорским языкам. Но из русских летописей мы знаем, что меря это – «первьии насельници… в Ростовѣ», т.е. создатели Ростова. Но у нас нет сведений о том, чтобы финно-угорские народы возводили города – неизвестно это ни из истории их прародины в Зауралье, ни из их исторически верифицируемой истории в Восточной Европе. Говорить что-то определенное о языке мери тоже нельзя, поскольку согласно современной науке, меря «исчезла», а все привязки мери к финно-угорскому языку сугубо гадательные.
 
Фактически финно-угорскими народами среди летописных народов мы можем считать только тех, кто доныне является носителями финно-угорских языков, например, мордву. Но здесь есть другой интересный момент. Все названия этого народа – как собирательное мордва, так и самоназвания эрзя и мокша – являются индоевропейскими по языковой принадлежности. Например, мордва, согласно современным исследованиям, этимологически восходит к ирано-скифским языкам (Мордовская энциклопедия. Саранск, 2004. С. 5). Хочу вспомнить мою, так называемую, «формулу» этногенеза: язык – от одного «родителя», а имя – от другого. Исходя из индоевропейской этимологии этнонимамордва, логично предположить, что в этногенезе мордвы принимал участие индоевропейский «родитель». То же самое, вероятно, касалось и этногенеза ряда других нынешних носителей финно-угорских языков.
 
Но вернемся к чуди и обратимся к тому материалу, который сохранили для нас русские источники. В русских преданиях, в произведениях русской литературы XV в., но восходящих к более ранним произведениям, имя чуди отождествляется с именем волотов. Известный русский языковед и исследователь произведений устной народной традиции Ф.И. Буслаев соединял имена чуди и волотов в записанных им народных преданиях и отмечал, что волоты/велеты или чудáки были древними жителями Сибири и что от них остались курганы. Жили они, согласно преданиям, в неприступных горах, дремучих горах или диких степях. В народной памяти сохранился их баснословный облик и чудовищная сила. (Буслаев Ф. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861). Это предание подкрепляется сведениями В.Даля, который в статье о волоте приводит записанные в Сибири предания о том, что целый народ волотов заживо ушел в землю.
 
Интересные для данного исследования отождествления встречаются в различных памятниках русской письменности и литературы, например, в таких, как Палея Толковая. Известно, что Палея Толковая – памятник древнерусской богословской и философской мысли, памятник, в котором пересказываются библейские книги с полемическими толкованиями и комментариями. Согласно В.М. Истрину и О.В. Творогову, Палея Толковая является древнейшей из известных на Руси редакций палей, поэтому ее лексика наиболее интересна для нашего анализа. В рассказе о Ное и потопе говорится, что в то время, когда Бог предложил Ною построить ковчег, «тогда бо бъша шюдове (вар. чюдове/щоурове – Л.Г. ) на земли рекша волотове…» (Палея Толковая по списку, сделанному в г. Коломне в 1406 году / Труд учеников Н.С. Тихонравова. М., 1892. Стб. 203). Явно, что все чередования в начале слова шюдове/чудове – варианты одного и того же слова.
 
Эта фраза, взятая в более широком контексте, в переводе выглядит так: «…повелел делать ковчег в длину 300 локтей, в ширину 50 локтей, в высоту 30 локтей… Тогда были люди могучие, великаны: их 300 локтей, а наших 3000, их 50, а наших 1000, их 30 локтей, а наших 900 (Библиотека литературы Древней Руси / ИРЛИ РАН; под ред. Д.С. Лихачева, Л.А. Дмитриева, А.А. Алексеева, Н.В. Понырко. СПб.: Наука, 1999. Т. 3: XI-XII века). Из перевода ясно, что чудове и волотове воспринимались русскими книжниками как слова-синонимы с общим значением люди могучие, великаны, а также –гиганты, исполины. Этот момент важен для понимания исходной этимологии слова чудь, поэтому продолжу рассмотрение соответствующего материала в словарях. Достаточно много материала имеется для слова волот.
 
В «Словаре древнерусского языка» волот это – великан: …гиганты, еже сут(ь) волотове…Александрия, 333. XVI в. Был и женский вариант слова: волотка, вар. щурка – исполинка (Словарь русского языка XI-XVII вв. Вып 3 (володѣнье – вящьтина). М.: Наука, 1976. С.9). Те же самые сведения находим мы и в словаре И.И.Срезневского. Аналогичные примеры приводятся в «Словаре древнерусского языка»:
 

 
В словаре В.Даля разъясняется: волот, велетень в южных говорах – это гигант, великан; богатырь, человек необычайного роста, а иногда и силы; в волотах сказочных, в богатырях сила соединяется с ростом и дородством. В украинском и белорусском языках встречается в формах и велет, и волот.
 
М.Л.Серяков приводит мнение А.Брюкнера, который связывал происхождение слова со ст.-слав. велий – «большой, великан», а также А.Преображенского, который относил к этому же кругу понятий веле – «очень, сильно» веле-мудр, велеть, повелевать (Серяков М.Л. «Голубиная книга». Священное сказание русского народа. М., 2011. С. 96).
 
Теперь посмотрим, что имеется в словарях непосредственно по слову чудь. В Полном церковно-славянском словаре Г.Дьяченко находим слово чудин/чудъ, значение которого, как и у волота – «великан», со ссылкой на выдающегося слависта XIX в., словенского и австрийского языковеда Франца Миклошича (1813-1891). Но тут же приводится и слово чудь, для которого со ссылкой на В. Томсена, дается значение «различные финские племена». Приводится это значение просто так, в виде голой декларации, без какой-либо этимологии или других разъяснений. Но ссылка на В. Томсена объясняет, что составитель словаря Г.М. Дьяченко (1850-1903) работал в то время, когда авторитет норманиста В. Томсена котировался очень высоко, поэтому Дьяченко явно старался идти в ногу со временем. Интересно также, что именно ярый норманист В. Томсен выступает и «экспертом» в вопросе об исторической идентификации летописной чуди как «различных финских племен». Причина понятна: у норманизма и у концепции финно-угорского субстрата в Восточной Европе один и тот же источник – шведский политический миф, а не научная основа, что я и собираюсь показать в моих статьях. Поэтому «экспертизу» Томсена я оставляю в стороне и остановлюсь на варианте чудъ/чудин, взятым Дьяченко у Миклошича.
 
Южнославянское слово чудин образовано по аналогии с южнославянским русин, тогда чудъ сравнимо с общеславянским рус. Русин и рус в русском языке дают этноним русь женского рода. Следовательно, таким же образом из славянских чудъ и чудин должен был в русском языке образоваться и этноним женского рода чудь, в котором и грамматическая форма, и этимология славянские, присутствие финно-угорских языков никак не просматривается.
 
Этот вывод дополнительно усиливает обращение к санскритским параллелям, которые можно найти в статье А.Е.Федорова и А.В.Рачинского, где, в частности, рассматривается санскр. слово cūḍā [чуда] вместе с фонетически и семантически родственными словами. Звуки «k» и «c» [ч], по замечанию авторов, чередуются в санскрите: kuta [кута] – вершина, пик, наивысшая точка, cuda [чуда] – кончик, вершина [Monier-Williams, 1960]). К «семантическому кусту» авторы относят: санскр. cūḍā [чуда] – 1) хохолок, вихор (на макушке), 2) гребень петуха, 3) кончик, 4) вершина; kuḍ [куд] – жечь, обжигать; kūṭ [кут] – гореть, пылать, быть охваченным огнём, kūṭ a [кута] – вершина, пик, наивысшая точка; kuṭaru [кутару] – петух; kud [куд] – окружать; kuṭ [кут] [формы: kuṭati – кутати, ср. русск. «кутать»] – гнуть, изгибать, 2) быть нагретым, сожжённым; kuṭi [кути] – поворот, извилина (М. Монье-Вильямс (1960)сопоставляет cūḍā [чуда] с kuṭa [кута] – вершина, пик, наивысшая точка).
 
Наблюдается семантическая и фонетическая близость санскритского термина «kudu» со славянскими словами, имеющими корень «куд»/«цуд». Так, славянский корень «куд»/«цуд» образует: (1) слова, обозначающие объекты округлой, изогнутой формы, и результат закручивания: «кудри», «кудаса» – метель, вьюга, «кудель» – свиток, свёрток шерсти, kudol (словацк.) – клубы (дыма, пыли), «кутать»; (ср. литовск. kuodas [куодас] – 1) чуб, хохол, вихор, 2) кудель); (2) слова, обозначающие чистоту: словацк. «cudit’» [цудить] – чистить, «cudnost’» [цудность] – целомудрие, «cudny» [цудны] – целомудренный, девственный, невинный (ср. русск. «цедить» – «пропускать сквозь цедилку, сито, холст, для очистки». Церк.-сл. «цедило» – сосуд с сеткой на дне для процеживания жидкости для очистки: «страхом же Божиим, аки цедилом очищая»); (3) слова, обозначающие колдовство и превращение: «кудо» (чудо), «кудесник» (чудесник) – волхв, «кудесить» – волховать, колдовать, ворожить, «кудеса» – чудеса, «кудеса» – название святок с переодеванием, «кудъ» – чёрт, бес (Фёдоров А.Е., Рачинский А.В. Навершия славяно-арийских храмов).
 
В частной переписке А.Е. Фёдоров любезно дополнил список еще несколькими важными понятиями: македонск.: чуди – 1) удивлять, изумлять, 2) – восхищаться, восторгаться ч.-л., 3) обдумывать, раздумывать; словенск.: čud – темперамент, нрав, čut – чувство, чутьё. Таким образом, мы видим фонетическое и семантическое родство южнославянского чудъ и, соответственно, русского чудь с санскрит. cuda [чуда] – кончик, вершина и kuta [кута] – вершина, пик, наивысшая точка, имеющими значения высоты, возвышенного положения над окружающими предметами. Очень важным является семантическое родство санскр. cuda/kudu с русскими словами, имеющими корень куд-: «кудесник» (чудесник) – волхв, «кудесить» – волховать, колдовать, ворожить, «кудеса» – чудеса, «кудеса» – название святок с переодеванием, «кудъ» – чёрт, бес, поскольку эти значения уже на более широком семантическом поле роднят чудь с волотами, которые как будет показано ниже, являлись иносказательным прозвищем божества Волоса/Велеса как волхва и кудесника. Фонетическое родство македонских и словенских слов, имеющих значения эмоционально возвышенного состояния, с русскими понятиями чудеса и кудесник дополнительно подкрепляет отмеченную связь.
 
К этим рассуждениям следует присовокупить и такие значения санскр. cūḍā [чуда] как хохолок, вихор (на макушке), но также и вершина, в которых просматривается связь волос со значением высоты, а литовск. kuodas [куодас] – 1) чуб, хохол, вихор, 2) кудель – говорит о том, что данные слова родились в Восточной Европе до ухода ариев на юг. В форме санскр. cūḍā [чуда] это слово «мигрировало» вместе с ариями на восток, а от русского «кудесник» или «кудъ», т.е. «волхв/волохатый» родилось литовскоекуодас как чуб, хохол или кудель. Вихор или хохол на макушке как особая «прическа» могла быть исходно связана с культом Волоса. Особый ее смысл в традиции русов подчеркивается тем, что, по описанию Льва Диакона, свисающий клок волос как признак знатности был на голове у князя Святослава.
 
Выявленное семантическое родство названия чудь с древнерусскими волотами, а также связь этого слова с кругом понятий, означавших колдовство, волхование и др. прочно привязывает чудь к русской языковой традиции. Кроме того, семантика этого слова находит параллели в санскрите и южнославянских языках, что говорит об архаичной природе этого слова в ИЕ еще до разделения их общности в Восточной Европе.
 
В первой части статьи было отмечено, что с именем чудь связано немало важных топонимов. Но известно еще большее количество топонимов, связанных со словом волот/велет или образованных от его основы вол-/вел. Реку Волотию, впадающую в Ильмень-озеро, выделил в одном из летописных вариантов Ф.Гиляров (Гиляров Ф. Предания русской начальной летописи (по 969 год). Приложения. М., 1878. С. 52). А.Н. Веселовский отмечал скопление таких названий и для гидронимов, и для населенных пунктов, как: «…деревня Волотовка Струнской волости, там же деревня Волотовное, Волотовнев и река Волотовка, приток Оболи, по которой шел путь «из варяг в греки»…» (Веселовский А.Н. Русские и вильтины в саге о Тидрике Бернском // ИОРЯС. Т. 11, кн. 3. СПб., 1906. С. 16). В России такие топонимы чаще всего встречаются в северной и центральной частях страны. Например, есть две реки Велетми, впадающие в Оку. В Верхнем Поднепровье есть река Велетовка и река Волотынь (Волотыня). Велинка – река близ Бронниц Московской области; река Велеса – приток Западной Двины: река Велья в Калужской области; река Вельга – близ Нудоли; речка Веля близ Сергиева Посада Московской области; речка Веля – приток Дубны; река Воложба (правый приток Сяси) в Бокситогорском и Тихвинском районах; река Волошня близ Волоколамска Московской обл.; река Волот близ Тулы; озеро Велье близ Опочки и т.д.
 
Помимо гидронимов названия от слов волот/велет давались населенным пунктам и историческим местам. Известно Волотово поле близ Волхова, где, по преданию, захоронены новгородские богатыри и правители, в том числе и легендарный Гостомысл, дед Рюрика. В Новгородской области есть село Волотов, где в 1352 г. была воздвигнута церковь Успения Богородицы. Помимо этого, отмечает Серяков, есть город Волот в Новгородской области, а также есть менее значительные населенные пункты, которые называются Волотово, Велетов, Волотя, Велетя и др. Но называет Серяков и Волотово городище в Западной Сибири за рекой Таз (Серяков М.Л. «Голубиная книга». Священное сказание русского народа. М., 2001. С. 98). К этому можно добавить и Волотово городище, которое упоминается в «Росписи рекам поморским, морским берегам от усть реки Тенуя» по книге Большого Чертежа: «…от Таз реки морским берегом 20 верст, пала в море речка Денга да речка Воема, …а промеж тех речек Волотово городище» (Печенга. Опыт краеведческой энциклопедии. Автор-составитель В.А. Мацак. Мурманск, 2005. С. 101). Существуют топонимические названия, связанные с Волотом на Верхней Волге – озеро Волотовское под Костромой, деревня Волотово Буйского района в Костромской области и др.
 
Можно также назвать Велс – поселок на реке Вишере; Велино – станция недалеко от Смоленска; Велетьма – населенный пункт недалеко Мурома; Вельск – город на реке Вача; Велиж – город на реке Западная Двина; Вельядь – старинное название ливонского города Феллин; Велегож – небольшой городок близ Тарусы в Калужской области; Велилы – село на реке Пола, западнее Осташкова; Вележево – село на реке Восьма, восточнее Пущино; Велино – деревня близ станции Шатурторф в Московской области; верхнее и нижнее Велино – сёла на реке Велинке, близ Бронниц в Московской области; Вельцы – деревня на правом берегу Волхова; Волот – город на речке Волот близ Тулы; село Волотово в Лебедянском районе Липецкой области; село Волотово в Чернянском районе Белгородской области; село Волотово в Лежневском районе Ивановской области; Волошута – деревня на реке Кердь близ Пронска в Рязанской области; Волошово – село близ Городца Нижегородской области; Волоша – село в Ровненской области; деревни Велеша и Вельца в Волховском районе Ленинградской обл. и т.д.
 
Топонимов от волот/велет, наверняка, намного больше, но для данной статьи вполне достаточно, чтобы продемонстрировать их явно особую значимость для русской традиции. К вопросу об этой значимости я еще вернусь. Теперь же важно провести сравнение (хотя бы в самом кратком виде) преданий о чуди и о волотах, как они сохранились в русской устной традиции.
 
На Русском Севере сохранилось немало преданий о чуди, сходных с рассказом, приведенным в начале статьи, о чуди, ушедшей или заживо захоронившей себя в землю. Вот что сообщает одно из преданий, записанных в поселке Афанасьево Кировской области: «…И когда стали появляться по течению Камы другие люди (христиане), эта чудь не захотела общаться с ними, не захотела поработиться христианством. Вырыли они большую яму, а потом подрубили стойки и себя захоронили. Это место так и называется — Чудской берег». Иногда говорится, что чудь ушла жить в другие места, но уходя, оставила много кладов. Клады эти заговорённые, «заветные»: на них наложен завет, найти их могут только потомки чудского народа. Чудские духи в разных обличьях (иногда в облике богатыря на коне, иногда зайца или медведя) охраняют эти клады. В тексте другой старинной записи в селе Зуйкаре Вятской губернии рассказывается про «чудской клад» в Чудской горе на правом берегу Камы, про чудáков ужасного вида, охраняющих клад, про чудские могилы (ссылка). О чудских могилах упоминается и в рассказе Н.Рериха (см. первую часть статьи) о чуди на Алтае. Рерих описывает их как погребения, уставленные большими камнями (Рерих Н.К. Сердце Азии // Избранное.М., Советская Россия. 1979. С. 178-198).
 
По теме преданий о чуди в Вятском крае имеется важная статья кировского историка В.В. Низова. Он приводит данные из «Повести о стране Вятской», составленной в конце XVII в. В этом источнике рассказывается о том, что новгородские дружинники «слышаху о Вятке реке и иже по ней живущихъ чуди, отяковь», пошли вниз по Вятке реке «узревше на правой стране на высокой прекрасной горе устроенъ град чудской…», называемый чудью «Болванский городок». Новгородцы решили остановится на Вятке и построить «общей един град», чтобы защищаться «от нашествия супостатъ иноверцевъ чуди, отяков, черемис и иныхъ народовъ».
 
Предания о заселении Вятки чудью как первопоселенцами этих мест, стали записываться в конце XIX в. Краеведы отмечали, что даже в XIX в. жители многих сел и деревень верхнекамских Кайской (Кайгородской), Трушниковской волостей Слободского уезда и Зюздинской волости Глазовского уезда Вятской губернии вели свою родословную от местной чуди, оставившей «чучковники» (могильники чуди), куда они приходили (обычно в семик) поминать родителей, городища (Шудья-кар у деревни Харинская Зюздинской волости) и полузасыпанные ямы. У села Зюздино-Воскресенское в Каму впадала река Чудь. Большинством населения названных уездов было русское население, но были там и коми-пермяцкие приходы.
 
По преданиям, как сообщается в статье Низова, чудь населяла также земли по верхнему течению реки Кобры (правого притока Вятки) и ее притокам Черная, Соз, Лебедка и правым притокам Вятки Березовка и Подрезчиха. В Сырьяновском стану того же уезда на реке Нижней Осетровке (Лысковке) находилось Чудское городище. Выше по течению в Вятку впадала слева река Чудовка. В 1883 г. пермские жители починка Булатовского Слудковской волости Орловского уезда рассказывали, что в давние времена в этих местах по берегам реки Летки в лесных землянках жила «чюдя», которая «пням молилась». «Чудя» при распространении христианства отказалась «веру свою в воде смывать» и ушла в глухие леса. Когда миссионер Стефан Пермский пришел туда с вооруженными людьми, то чудь выкопала ямы, покрыв их жердями, укрылась в них и подрубила кровельные подставы. Крыша упала и всех чудских людей задавила. Так и пропала слудковская чудь.
 
По наблюдениям местных краеведов, продолжает Низов, в VII-X вв. чудь жила довольно густой массой по течению реки Чепцы и ее притокам. В этих местах, а также на правом берегу реки Вотки, по преданиям, «издревле обитала чудь белоглазая». В удмуртских легендах рассказывается еще об одной чуди – чуди светловолосой, которая в древние времена поселилась на Каме. Вверх по Каме чудские люди заселяли левобережные прикамские Очерский, Оханский, Добрянский и Соликамский районы современной Пермской области, Кудымкарский район Коми-Пермяцкого округа, низовья реки Чусовой и бассейн Вишеры (Низов В.В. Биармия и вятская чудь // Шведы и Русский Север: историко-культурные связи. Материалы Международного научного симпозиума. Киров, 1997. С. 161-162).
 
Как видим, предания о чуди в Вятско-Пермском крае распадаются на два типа. Овеянные фантазией народных сказителей таинственные истории о заговоренных кладах чуди, охраняемых чудскими духами – это мифопоэтическая традиция, народная поэзия, художественный вымысел анонимных сочинителей из народа. Но четкая локализация расселения чуди по Вятке и Каме, выявленная местными краеведами – это уже достоверные исторические сведения, из которых мы узнаем о чуди как народе, жившем бок о бок с отяками и черемисами, но бывшей отдельным от них народом.
 
С чудью связывалось возведение городов, в которых проживали и представители других народов. Но как и было сказано в статье Соболевского (см. первую часть статьи), в памяти данных народов сохранилось, что они заселяли эти края, как уже освоенные чудью. Очень важны данные краеведов о том, что жители части русских сел в Прикамье вели свою родословную от местной чуди. Не менее важно подчеркнуть, что враждебность новгородцев и чуди основывалась, очевидно, не на межэтнических противоречиях, а на межконфессиональных или религиозных: новгородцы несли с собой христианство, а чудь была привержена каким-то языческим верованиям, от которых она не хотела отказываться.
 
Но даже и наиболее мифологическая часть преданий о чуди содержит свое историческое зерно, поскольку по словам исследовательницы преданий русского Севера Н.А. Криничной, мотив погружения чуди в землю («чудь в землю ушла») либо мотив самозахоронения («чудь живьем закопалась»), определяющих специфику преданий о чуди, в основе своей содержат мифологему, соотносимую с погребальными сооружениями – своего рода «домиками мертвых» (Криничная Н.А. Предания русского Севера. СПб.: Наука. 1991)
 
Чрезвычайно существенной информацией являются рассказы о том, что в городах чуди проживали и финно-угорские народы: например, в «Повести о стране Вятской – это отяки или предки удмуртов и черемисы или предки марийцев. Это наверняка, и определило то, что предания о чуди, как отмечают современные этнографы, характерны для разноэтничных традиций (русские, финны, вепсы, коми-зыряне, коми-пермяки). Но для историка важно определить этнический исток этих преданий, т.е. выяснить, кто выступал донором культурных традиций в полиэтничной среде древней Руси, поскольку данный факт важен для понимания генезиса российской полиэтничности.
 
Известный этнограф Е.С. Данилко, проводившая полевые исследования среди зюздинских и язвикских коми-пермяков, отметила, что у них предания о чуди обнаруживают связь с культом предков, отмеченную еще краеведами рубежа XIX-XX вв. Культ предков выражался в специальных ритуалах, которые проводились на местах древних захоронений и городищ, приписываемых чуди. И.Н. Смирнов в конце XIX в. описывал бытование традиции поминания «чуди» как предков у зюздинских пермяков таким образом: «В с. Зюздино Глазовского уезда в семик и прочие поминальные дни носят на чудские могилы еду в берестяных коробочках. Вешают коробочки на сосны и ели и говорят: «Помяни, Господи, чудака NN» и называют имя, передающееся из рода в род» (Данилко Е.С. Историческая память в устных преданиях зюздинских и язвинских коми-пермяков / Этнографическое обозрение. Март 2007,ссылка).
 
Хорошо известно, что основным моментом в семично-троицком цикле у русских, украинцев, белорусов были поминальные обряды, при этом особенно широко этот цикл отмечался у русских. Конечно, можно предположить, что русская традиция поминальных обрядов в семик могла быть воспринята пермяками в лоне христианства. Но такой атрибут как берестяная коробочка в качестве посуды для ритуальной еды говорит о том, что эти поминальные обряды на чудских могилах уходят в дохристианскую древность. Известно, что береза является древнейшим объектом поклонения для многих носителей индоевропейских языков, а также для народов, на культурогенез которых они повлияли. Известный индолог Н.Р. Гусева писала, что самое древнее слово санскрита, означавшее «дерево», буквально переводится как «береза». Вследствие этого и береста сделалась частью этого культа берёзы. Гусева писала о том, что «некоторые брахманские группы, имеющие предков-арьев, соблюдают обычай написания на бересте брачных договоров… На путях арьев в Индию – в Средней и Центральной Азии – обнаружены сотни рукописей на бересте, относящиеся к I-му тысячелетию до н.э. Их содержание связано с традициями не только буддизма, который распространялся здесь, но и индуизма, в той его части, которую привнесли в Индию арьи» (Гусева Н.Р. Славяне и арьи. Путь богов и слов. М., 2002. С. 65-66).
 
Культ поклонения березе и особое уважение к бересте, как его части, арии унести из Восточной Европы. Это значит, что береза была для древних русов и ариев деревом деревьев – Деревом. Отсюда и явно сакральное значение, которое, видимо, придавалось ариями записям на бересте и вообще – бересте. Эта традиция сохранилась в Индии, принесенная туда ариями со своей восточноевропейской прародины, и законсервировалась там в буддизме и индуизме. Буддийские произведения на бересте обнаруживаются во многих буддийских странах, куда буддизм распространился из Индии, а затем из Тибета. Но в Тибете известны также талисманы и ладанки с тибетскими текстами молитв и заклинаний против злых духов, сделанными из бересты. Береста рекомендовалась как наилучший материал для магических текстов (Воробьева-Десятовская М.И. Фрагменты тибетских рукописей на бересте из Тувы // СНВ. Вып. XXII. М., 1980. С. 124-131). Следовательно, береста рассматривалась носителями ИЕ, начиная с их пребывания еще в Восточной Европе как священный материал, необходимый при совершении важных или ритуальных действий.
 
Из приведенного видно, что поминальные традиции зюздинских пермяков, включавшие предметы из бересты, были связаны с сакральными ценностями духовной жизни ариев и древних русов. Попробуем проследить пути развития этой связи, продолжив сравнительный анализ преданий о чуди и преданий о волотах. Сразу надо отметить, что в русских преданиях о волотах мы не наблюдаем той историчности, которая была отмечена в преданиях о чуди. Поэтому на основе преданий о волотах трудно воспринять их как этническую группу, как народ, хоть в некоторых преданиях они и обозначаются «народ волотов». Однако культ предков, отмечаемый этнографами в преданиях о чуди и чудских захоронениях, встречается и в преданиях о волотах, причем чаще всего в связи с курганными могильниками.    
 
В первой части статьи обращалось внимание на особое значение топонимов с названием Чудская гора. Например, в Пермской области Чудская гора была связана с преданием о самозахоронении чуди («чудь живьем закопалась»), а Чудская гора в Омской области, предположительно, была культовым местом для проведения обрядов в честь умерших предков. Особая атмосфера окружает и топонимы с названием Волотова гора. На севере Ивановской области есть Волотова гора, которая имеет правильную курганную форму и признана как памятник истории и культуры IX-XII вв. Сохранилось предание, что под курганом зарыт великан или богатырь Волот. Известны несколько случаев наречения Волотовыми могилами скоплений новгородских сопок. Во Владимирской области есть Волотовы горы близ Мурома и Волотовы могилы за Клязьминским городком. Известны Волотова могила у Переславля – Залесского и Волотова могила в устье реки Красивая Меча при впадении в Дон. Считается, что по названию этого кургана названо и село Волотово близ города Лебедянь в Липецкой области. Это село – одно из древнейших селений в регионе. В писцовых и межевых книгах первое упоминание о нём встречается 1627-28 гг., как слобода Волотова Могила, ссылка.
 
Известны погребальные насыпи с терминами волотовка. Они исследовались З.М. Сергеевой, которая приводит в своих работах и результаты собственных исследований, и обстоятельную историографию вопроса (частично будет здесь названа). Так, З.М.Сергеева отмечала, что погребальные курганы, называемые волотовками, в большом количестве зафиксированы в пограничной зоне на уровне среднего течения р. Оболи, районного центра Городок и оз. Вымно (Сведения 1873 г. о городищах и курганах // ИАК. СПб., 1903. Вып. 5. С. 10), а также распространены вдоль Западной Двины, включая основную часть бассейнов рек – Лужесянки, Оболи, Лучесы, Березы, Лукомки (Штыхов Г.В. Археологическая карта Белоруссии. Минск, 1971. Сведения о местных назначениях курганов в Витебской области собраны во время разведочных обследований Витебским областным отрядом ИА АН СССР). Всего, отмечает Сергеева, учтено 30 пунктов, где народ называет курганные могильники волотовками. Наибольшая концентрация таких названий отмечается в Витебском районе. Довольно часто они располагаются на берегах водоемов. На северной окраине своего распространения терминволотовка встречается совместно с термином сопка, а к югу от Западной Двины погребальные насыпи чаще называют курганами.
 
З.М. Сергеева обращает внимание на то, что больше всего известно топонимов, производных именно от термина волотовка. И почти всегда рядом с таким топонимом зафиксированы и сами курганы. В бассейне р. Оболи у д. Волотовки раньше были курганы-волотовки, но теперь они распаханы (Романов Е.Р. Заметка о дополнительных археологических местонахождениях // Труды Виленского отделения Московского предварительного комитета по устройству в Вильне IX АС. Вильна, 1893. С. 44). На берегу оз. Лосвидо у д. Волотовки имеется курганный могильник. Урочища Волотовки, где имеются и курганы, зафиксированы в низовьях Лужесянки у д. Каховка, южнее Западной Двины, к западу от Лукомского озера. В верховьях Лучесы отмечено название хутора Волотово. Восточнее Лучесы у д. Жерносеки имеется урочище под названием Волотовки, где также имеются курганы. В окрестностях Витебска XVII-XVIII вв. упоминались слобода Волотовка за Двиною и урочище Волотовки. Курганы здесь названы «волотовки великие».
 
Кроме того, продолжает З.М. Сергеева, термин «волотовка» и топонимы от него были неоднократно встречены в Полоцком Подвинье, единично указаны в восточных районах Латвии, обильно зафиксированы к югу от Западной Двины, включая северные районы Минской области. Также они единично отмечены к северу от региона в бывших Луцком и Невельском уездах и в некоторых районах Смоленской области. Местные названия с основой «волот» или «велет», кроме Белорусского Подвинья, встречаются и в других районах Восточной Европы. Некоторые из них, такие как Волотово поле, Болотова улица у Новгорода, упоминаются в летописи с XIV-XV вв., что свидетельствует о древности таких названий (Сергеева З.М. Народные названия курганов на северо-востоке Белоруссии // Древности славян и Руси. М.: Наука, 1988. C. 67-72).
 
О топонимах, произведенных от волотов, в Буйском уезде Костромской области в 1919 г. был записан следующий рассказ «Близ именья Г.Н.Глаголева «Ивановское» есть Волотовы горы… они, по преданию, накопаны были жившими здесь великанами по имени Волоты. Они были так велики, что, занимаясь кузнечным делом, передавали друг другу топоры на другой берег реки» (ссылка).
 
Но в русских источниках сохранились сведения о том, что в старину на Русском Севере имя Волота использовалось и как имя мифических первопредков, в честь которых отправлялись культы и жертвоприношения: «Волоты. Некоторые летописцы объявляют, что в древние времена около Вологды и Кубенского озера… прежде просвещения крещением обитали народы, сим именем называвшиеся по тому, что почитали за богов Волотов, великанов…коим и жертвы приносили» (Географический словарь Российского государства. М., 1801. Ч. I. С. 1023). С этим преданием взаимодействует и другое сказание, которое связывает с волотами и основание Вологды: «…От баснословных каких-то Волотов, подобно греческим гигантам, якобы они перед… крещением тут жили и построили сей город, назвали оный так, как и реку по имени своему Волотой или Володовой» (ссылка).
 
Другую легенду, в которой волоты выступали родоначальниками местного населения, приводил в своей книге М.Л.Серяков: «…до XIX века в часовне деревни Сидорок, находящейся на границе русской и белорусской территории, как священная реликвия хранилось гигантское топорище от топора волота Сидора, считавшегося предком крестьян этой деревни» (Серяков М.Л. Указ. соч. С. 99). Русская этимология слова волот как «великан» не может вызывать сомнений, а это уже достаточное основание определить и русское происхождение легенд о волотах-первопредках. Но очень схожие предания о предках фиксируются, например, у зюздинских и язвикских коми-пермяков.
 
В вышеприведенной статье Е.С. Данилко сообщаются, в частности, такие сведения: «Предки-первопоселенцы в устных преданиях наделяются большой физической силой и выносливостью. Распространены сюжеты, в которых описывается, что два основателя соседних поселений, расположенных на приличном расстоянии, иногда даже на разных берегах реки, пользовались из-за нехватки инструментов одним топором, перебрасывая его друг другу. Подобные рассказы были записаны нами в ходе полевых исследований, а также содержатся в рукописи П.И. Варанкина, хранящейся в районном краеведческом музее: «Между деревнями Харинской и Аверинской есть небольшая речка и овраг. Два первых жителя, Аверинский – Степан и Харинский – Андрон, строились одним топором, перекидывая его через овраг и речку».
 
На мой взгляд, совершенно очевидно, что русские предания о волотах-первопредках были источником для приведенной пермяцкой легенды, и данный факт, таким образом, иллюстрирует, что имело место влияние русской мифопоэтической традиции на культурогенез зюздинских и язвикских коми-пермяков. Постараюсь раскрыть высказанную мысль с помощью следующих аргументов.
 
Выше были приведены сведения о том, что в древние времена около Вологды и Кубенского озера был культ Волотов как божеств, которым приносили жертвы. Необычайная распространенность топонимов от слова волот/велет и, в первую очередь, топонимов и терминов, связанных с могильными курганами, говорит о том, что слово волот/велет содержит отчётливый сакральный смысл и действительно могло быть связано с образом мифического обожествлённого первопредка, следы культа которого сохранились на Русском Севере до исторически верифицируемого периода. Устойчивость этого культа, а также широкие границы его распространения, фиксируемые топонимикой (от Русского Севера и Новгородчины до Верхнего Поднепровья на юге, охватывая Полоцкое Подвинье и северные районы Минской области на западе, а также заходя в Сибирь и т.д.) говорят о его значительной роли в жизни наших предков.
 
Следовательно, это божество известно нам, хотя, возможно, и под другим или изменённым именем, что для сакрально-мифологической традиции является известным феноменом. Полагаю, что по фонетической близости таким божеством выступал Волос/Велес – одно из самых древних божеств русского пантеона, культ которого прочно связан как раз с ареалом, очерченным приведённой топонимикой, причем там же имеется множество топонимов, образованных и от теонима Волос. Вот несколько примеров.
 
Волосово – село восточнее г. Кимры в Тверской обл.; г. Волосово в Ленинградской обл.; Волосово – деревня на р.Нудоль; Волосово – деревня близ ст.Шарапова Охота, между городами Серпухов и Чехов в Московской обл.; Волосово – село на р.Колочка, близ Владимира; Волосово-Дудино – село в Калужской области на р. Вытебеть, притока Оки; Волосово-Звягино – село на р.Жиздра, близ Козельска в Калужской обл.; Волосковцы – село близЧернигова; Волосковцы – село на р.Десна; Волосовичи – село на р. Березине в Белоруси; Каменка – Волосовка – станция близ Львова; Власово – село близ Шатуры в Московской обл.; Власово – деревня близ Павловского Посада в Московской обл.; Власово – село на р. Протва, близ Можайска в Московской обл.; Власово – деревня близ Электростали в Московской обл.; Власово – станция между г.Талдом и пос. Вербилки в Московской обл.; Власье – село близ г.Великие Луки в Тверской обл.; Власьево – село на юг от Рязани; Власьево – село в Луховском р-не Московской обл.; Волосатая – станция восточнее Мурома; Волосово – деревня близ станции Чисмена в Волоколамский районе Московской обл.; Волоста-Пятница – станция близ Вязьмы в Смоленской обл.; Волосово озеро – Белорусский озерный край, Браславские озёра, рядом озеро Богинское. Вариантами являются топонимы от Волох (по убеждению Иванова и Топорова, имя легендарного Волха/Волхва, перекликается с именем Волоса: волохатый или волосатый): река Волхов с притоками Волховец и Велия; дер. Волохов Яр в Чугуевском р-не Харьковской обл.; дер. Волохово – в Серпуховском р-не Московской обл.; дер. Волохово в Луховском р-не Московской обл.; дер. Волохово в Калужской обл. и др.
 
Божество Волос является древнейшим объектом поклонения русов – древность корней этого культа я уже исследовала в статьях на Переформате (здесь и здесь). В них было прослежено преемство культа Волоса с неолитическими медвежьими культами на территории Новгородского края, оставившими свой след в захоронении медвежьих лап. Культ медвежьей лапы под названием «скотьего бога» сохранялся у подмосковных крестьян еще в начале XX в. А «скотьим богом», согласно ПВЛ, князь Святослав величал Волоса («…да имъемъ клятву от бога, в его же въруемъ – в Перуна и в Волоса, скотъя бога…»). Отмеченная преемственная связь является хоть и косвенным, но очень важным подтверждением сведений «Сказания о Словене и Русе» о том, что славянорусы были насельниками на восточноевропейском севере, сменившими здесь палеоевропейское население.
 
Согласно Сказанию, старший сын Словена чародей Волх в 3099 году от сотворения мира (2405 г. до н.э.) переселялся вместе со своим родом от «Евксинопонта» на север: «И в лето от сотворения света 3099 Словен и Рус с роды своими отлучишася от Ексинопонта, и идоша от роду своего и от братия своея, и хождаху по странам вселенныя,.. дондеже дошедше езера некоего велика, …И тогда волхвование повеле им быти населником места оного. И старейший Словен, с родом своим и со всеми, иже под рукою его, седе на реце, зовомей тогда Мутная, последи ж Волхов проименовася во имя старейшаго сына Словенова, Волхова зовома… Больший же сын оного князя Словена Волхв бесоугодник и чародей и лют в людех тогда бысть, и бесовскими ухищреньми мечты творя многи, и преобразуяся во образ лютаго зверя коркодила, и залегаше в той реце Волхове путь водный, и не поклоняющих же ся ему овых пожираше, овых же испроверзая и утопляя. Сего же ради людие, тогда невегласи, сущим богом окаяннаго того нарицая…».
 
Итак, начало распространения культа Волоса/Велеса в Восточной Европе соотносится в Сказании с началом расселения славянорусов, в силу чего этот теоним имеет не только фонетическую близость с именем легендарных предков Волота(ов)/Велет(ов) из древнерусских преданий. Между ними обнаруживается и историко-логическая связь: славянорусы провозглашают князя Волхва воплощением божества Волоса/Велеса в Приильменье, благодаря чему их сообщество скрепляется узами единого культа. А утверждение такого единого культа ведет к еще одному чрезвычайно важному результату: к культу могут присоединяться и инородные этнические группы, образуя тем самым уже полиэтническую общность, члены которой с помощью ритуалов начинают воспринимать себя «потомством» общего божественного «первопредка».
 
Приведенные наблюдения позволяют провести разграничительную линию между чудью и волотами. По всем имеющимся данным, чудь была исторически верифицируемым этносом, название которого имело южнославянскую этимологию, и это подсказывает, что он сложился в среде славянорусов в тот период, когда они после очередного запустения своих земель на севере Восточной Европы находились «на Дунаве». В силу каких обстоятельств произошло выделение новой этногруппы из среды славянорусов, мы пока не знаем, но если внимательно изучать произведения русской устной традиции, то возможно, ответ и найдется. Намёк содержится в названии вышеупомянутого трактата Каменевича-Рвовского, один из вариантов которого, согласно А.С. Мыльникову был таков: «Историчествующее и древнее описание и сказание… о начале родов: Московского рода и Славенороссийскаго превеликаго народа, и о преименовании их (выделено мной – Л.Г.)».
 
Естественный процесс этносоциального развития вызывает выделение новых родов и возникновение новых этнонимов. В ходе возвратных миграций, как следует из Сказания, чудь прибыла на бывшие земли славянорусов вместе с другими сородичами и образовала собственное княженье, управляемое князьями из рода Словена. Этот период совпал с миграциями в Восточную Европу носителей финно-угорских языков. Вероятно, на восточноевропейский север эти миграции осуществлялись сравнительно небольшими группами, предводители которых, естественно, были заинтересованы в союзе с правителями более крупных сообществ, уже имевших городские поселения в Восточной Европе. Подобные союзы в бесписьменную эпоху должны были заключаться через ритуалы «породнения» с привлечением матрилатеральных или патрилинейных традиций для ввода новопоселенцев в сообщество. Отсюда и должна была пойти у некоторых финно-угорских народов русского Севера и Урала традиция считать своими «предками» чудь.
 
Волоты/велеты выступали как одно из наименований божества Волоса/Велеса, поэтому в русской истории они образовали сообщества приверженцев культа Волоса и в этом смысле были «предками» для всех его полиэтничных последователей. Приведу в подтверждение следующий аргумент. Обязательным атрибутом во всех преданиях о волотах-великанах (иногда в обличье великанов выступает и чудь) является топор: либо это пребрасывание топора, либо хранение топора как реликвии. Многие исследователи обращали внимание на этот момент, справедливо видя в нем некие обрядовые реалии. Но привычка исходить из картины финно-угорского субстрата на севере Восточной Европы мешала определить топор как атрибут многих древних богов индоевропейских народов. Так, топор был важным атрибутом Перуна, и этот атрибут множился в виде амулеты-топориков.
 
В своей уже упомянутой статье я показала, что в какой-то из древних периодов истории славянорусов в Приильменье произошло слияние культов Перуна и Волоса в один культ. Слияние двух культов в один – явление в истории известное, которое может быть отмечено практически во всех древних культовых системах и религиях, причем в разных вариантах. Например, при переселении арьев в Индию (т.е. в будущую Индию) культ арийского бога Рудры слился с доарийским божеством Шивой, и новый бог стал носителем имен-синонимов Шива-Рудра, а впоследствии имя Рудра стало выступать только как одно из имен Шивы. А в результате слияния образа другого арийского божества, охранителя мироздания Вишну с культом Шивы, сложилось учение о единстве космической силы Вишну и Шивы, и в древнеиндийской иконописи и скульптуре стали появляться изображения двуединого бога, правая половина тела которого представляла Вишну, а левая Шиву, и каждому из них были приданы характерные атрибуты (Гусева Н.Р. Славяне и арьи. Путь богов и слов. М., 2002. С. 138, 140-141).
 
По моему мнению, в результате отмеченного слияния культов Перуна и Волоса создался культ, освященный именем Волоса, но вобравший в себя атрибутику культа Перуна, вероятно, наиболее полно воплощавшую божественную силу и мощь. Но интересно, что в словацком фольклоре известно такое наименование топорика как валашка. Причем топорик-валашка имеет особое значение в словацком фольклоре, он используется в народных танцах, что наводит на мысль о каких-то старинных священных истоках его происхождения. Если к этому добавить, что в Чехии есть река Влтава (Weletava у поляков), то возможно, эти разрозненные факты свидетельствуют о том, что славянорусы, спасаясь бегством «на Дунав», уносили с собой культ Волоса/Волота, в атрибутику которого уж входил топор.
 
Отметив, что пока неизвестно, при каких обстоятельствах произошло рождение нового рода, получившего имя чудь, можно признать, что оно было фактически южнославянским синонимом волота. А это предоставляет возможность проследить аналогичный процесс у русов в Восточной Европе, причем также с участием носителей имени волотов. Известно, что А.Н. Веселовский сопоставлял древнерусских волотов/велетов с западнославянскими велетами и с обширной славянской страной вильтинов, правитель которой звался Вильтин (из «Саги о Тидреке Бернском»). Упоминание о западнославянском народе велетов находим уже у Птолемея: «И снова побережье Океана вдоль Вендского залива последовательно занимают вельты, выше их осии…» (Свод древнейших письменных известий о славянах. Т. 1. М., 1994. С. 51).
 
В VIII в. велеты были известны как крупная этнополитическая общность (с X в. стали называться лютичи), занимавшая большую территорию между ободритскими землями и Польским Поморьем и дольше других политий на южнобалтийском побережье, вплоть до второй половины XI в., сохранявшая свою политическую независимость и сопротивлявшаяся христианизации (Седов В.В. Славяне в раннем средневековье. М., 1995. С. 54-56). Велеты/вильтины, которых немецкие источники называли вендами, в 560-600 гг. поселились во Фризии и возвели там крепость, названную по их имени Вильтабург (Wiltaburg), а местность вокруг крепости – Вильтения (Wiltenia). На галльском языке город назывался Утрехт (Holder A. Alt-celtischer Sprachschatz. III b. Leipzig, 1922. S. 319-320).
 
Помимо Вильтабурга во Фризии был город Славенбург и другие славянские города. Об этом рассказывает Гильфердинг со ссылкой на латиноязычный голландский источник под названием Утрехтская хроника, составленная в XV в. и сообщающая о поселениях вильтинов между фризами и саксами. Хроника, в частности, рассказывает о том, что голландские славяне обитают там с самых древних времен, и хотя воинственны, но живут в ладу с окружающими фризами и саксами: эти три народа избирают себе общих вождей, и славянский город Вильтенбург является у них как бы столицей; о том, что король франкский Дагоберт (нач. VII в.) покорил фризов и славян-вильтов и разрушил Вильтенбург; о том, что Пипин Геристальский, совершенно подчинив своей власти Славонию (т.е. Фризскую) и Голландию, превратил их в область, которая получила название восточной Франции.
 
Гильфердинг, со ссылкой на Шафарика, помимо Вильтенбурга и Славенбурга называет во фризских землях такие славянские города, как Вильта, Видениц (т.е. Воденец), Свята (Sueta), Камень. Кроме вильцев/велетов в Голландии были и велеты в Англии. Автор Утрехтской хроники рассказывает, что в стародавние времена славяне-вильцы, изгнанные из Англии, прибыли в Голландию и там обосновались. Гильфердинг полагает, что было, вероятно, наоборот, и добавляет, что согласно этому же автору, что вместе с саксами и англами легендарных Хенгиста и Хорсу сопровождали и славяне. Вильцы имели поселения не только в Голландии, но и в Баварии. Там они построили еще один Вильтенбург (Вильцбург) к югу от истоков реки Раданицы (Rednitz), между Нюрнбергом и Донаувёртом. «Какова была предприимчивость маленького племени, – восклицал Гильфердинг, – которое, обитая вблизи Рюгена, основывало поселения и строило города в Англии, Голландии, Баварии!» (Гильфердинг А.Ф. История балтийских славян. СПб., 2013. С. 116-119). Не знаю, такое ли оно было маленькое, как это представлялось Гильфердингу, но города велеты/вильцы возводили по всей Европе.
 
О расселении велетов/вильцев имеется интересный материал у Томаса Шора в книге «Происхождение англосаксоского народа». Стремясь выделить всех предков англичан, Шор большое внимание уделял славянским народам. Так, он отмечал, что древние народы Германии, жившие к востоку от Эльбы и упомянутые Тацитом, в период Карла Великого не обнаруживали ни единой «тевтонской черты». Поэтому, считал Шор, видеть в народах Германии Тацита представителей тевтонской расы (в современной науке говорят о германских племенах) ошибочно. По его убеждению, самыми древними обитателями в Германии к востоку от Эльбы являлись славяне, ибо не дошло каких-либо преданий о более ранних жителях в этой области, а все древнейшие топонимы сплошь славянские. Шор напомнил, что эти народы были известны римским авторам под именем венедов или вендов. Венды интересовали Шора как один из народов, участвовавших в создании английской нации.
 
В числе вендов Шор выделял упомянутых вильтинов/вильцев. Они ему были интересны также как один из народов, участвовавших в формировании английского народа. Вильтины/вильцы (Wilti) дали свое имя области Уилтшир (Wiltshire), а некоторые более ранние поселения, связанные с вильтинами, именовались Уилсэтен/Вилсэтен (Wilsaeten). Вильтины дали эти названия новым местам своего жительства таким же образом, как они назвали Вильтению и Вильтабург во Фризии. Уилтшир был заселен во второй половине VI столетия, и, по мнению Шора, вильтины могли переселиться туда как из поселений вильцев во Фризии, так и непосредственно из Приэльбской области или из Балтии, как исконные вильтины/Wilsaetas. (Так что автор Утрехтской хроники был, возможно, прав, описывая миграцию вильцев в Голландию из Англии, как одну из миграционных волн вильцев).
 
История расселения восточноевропейских велетов/вильтинов в Западной Европе – хороший пример того, что даже такие, казалось бы, явно мифологические сюжеты, как древнерусские предания о волотах, хранят реальное историческое содержание, но передаваемое языком символов и опоэтизированных образов. И еще несколько слов о другом имени велетов – лютичи. Рерих в своих поездках по древним местам России записал на Валдае легенду о Люте-великане: «На роге-крикуне под красным бором, на озере жил Лют-великан. Очень сильный, очень большой, только добрый. Лютый зверье гонял. Борода у Люта – на семь концов, шапка на Люте – во сто песцов, кафтан на Люте – серых волков. Топор у Люта – красный кремень. Копье у Люта – белый кремень. Стрелки у Люта черные, приворотливые. Лютовы братаны за озером жили. Но горе-городке избу срубили. С Крикуна-рога братанам кричал, перешептывал. Брату за озеро топор подавал, перекидывал. С братом за озером охотой ходил. С братом на озере невод тащил, с братом за озером пиво варил. Смолы курил, огонь добывал, костры раздувал, с сестрою гулял. Ходил в гости за озеро. Шагнул, да не ладно – стал тонуть; завяз великан Лют по пояс. Плохо пришлось. Собака скакнула за ним – потонула. Некому братанов повестить. Не видать никого и на день ходьбы. Озеро плескает. Ветер шумит. Осокою сама смерть идет… Пришли братаны, а Лют утонул. Сложили могилу длинную, а для собаки круглую. Извелась с тоски Лютова сестра за озером. Покидали великаны горшки в озеро. Схоронили топоры под кореньями. Бросили жить великаны в нашем краю. …Знает народ Люто озеро. Знает могилы длинные, длинные могилы великановы. А длина могилам – тридцать саженей. Помнят великанов плёсы озерные. Знают великанов пенья дубовые. Великаны снесли камни на могилы. Как ушли великаны, помнит народ. Повелось исстари так, говорю: было так (Рерих Н.К. Собрание сочинений).
 
Как видим, народные предания хранят историю рождения старинных этнонимов: название лютичей народная память производит от Люта-великана или от Люта-волота из Восточной Европы, что говорит о том, что в русской традиции именно Русская равнина воспринималась как родина «первопредков», откуда их потомки расселялись по Западной Европе вплоть до Британских островов.
 
На этом я заканчиваю вторую часть статьи о чуди как носительнице ИЕ. Но публикации по этой теме будут продолжены. Через некоторое время я представлю статью с подробным историографическим обзором, где будет показано, как летописная чудь стала «финно-угорскими племенами»…
 
Лидия Грот,
кандидат исторических наук

Источник:http://pereformat.ru/2015/06/chud-2/?utm_source=fe...pereformat+%28Переформат.ру%29