Наутро, проснувшись, я обнаружил, что проспал все на свете. Болел то ли желудок, то ли печень. От голода, что ли? Сейчас я был бы вовсе непрочь позавтракать даже полунесъедобными «котлетками с макарончиками», но, конечно, не срослось: даже через закрытую дверь были слышны дикие вопли мамахена: «ты мне всю жизнь испортил!» «опять бухать будешь на своей рыбалке!». «Да ничего я, твою мать, не буду бухать! Не ори!» - отзывался тонкий голос папахена. Я в раздражении вскочил с кровати. Придурки, делать нечего! Вечно в доме, когда надо, жратвы ни крошки, зато шекспировские страсти! Тьфу!
В результате из дома я вывалился поспешно и без завтрака, а на улице оказалось так холодно, что будь здоров – недаром была поздняя осень. Дорожки обледенели и посыпались мелким снежком, дул ледяной ветер. Надо ли говорить, что я совсем не обрадовался, увидев, как ко мне радостно мчится Ксюшка с портфелем. Этот второй я во сне точно псих. Это меня надо охранять от нее.
- Здрасьте! – рявкнула она, налетев, как вихрь. Сегодня у меня не было никакого настроения общаться с детьми, поэтому я отвернулся и буркнул:
- Привет.
- Тоже опаздываете? И я школу проспала! – сообщила она оживленно. Я промолчал и ускорил шаги.
- А вы сейчас в каком фильме снимаетесь? – допытывалось громогласное дитя, - он получше, чем тот, который я видела? Он вообще про что?
- Да отвяжись ты от меня! – цыкнул я на нее. Она обиженно выпятила губы и, наклонив голову, заморгала. Черт, если еще разревется, совсем финиш будет! Я ускорил шаги, чтобы побыстрее удалиться от неприятного зрелища, но она убыстрилась тоже и вдруг спросила безо всякой обиды, даже сочувственно:
- У вас, наверное, чего-то случилось такое, что жуть вообще?
- Да нет, - я невольно хмыкнул, - но я опаздываю на съемки, так что пока: потом пообщаемся.
- Пока! – откликнулась она охотно и побежала в сторону школы, размахивая портфелем. Вот если бы все мои пассии так легко отвязывались и имели так мало претензий! Нет, не зря все-таки мой братан в альтернативной реальности выбрал Ксюшку...
* * * * * * *
...Скользкий линолиум, в котором отражается тусклая коридорная лампочка. Надо идти на работу. Замок открывается, дверь отходит, и вдруг раздается легкое шипение. Казалось бы, чего особенного, но дыхание у меня перехватывает, я не могу двинуться, а в глазах темнеет так стремительно, что становится понятно: с большой вероятностью мне пришел злой каюк. Это же какой-то нервно-паралитический газ! Нужно ее предупредить! Крикнуть «Ксюшка, не дыши, беги на улицу!» Интересно, как крикнуть, если нельзя вдохнуть? А может, я уже что-то ей сказал? Сказал или нет?! Сказал или нет?.. Белый потолок коридора. Лампочка гаснет. Чернота.
* * * * * * *
Прочухавшись, я обнаружил, что сижу на грязной обледенелой скамейке, хватая ртом воздух. Кошмар-то какой! Нет, это уже ни в какие ворота просто не лезет! К черту съемки, честное слово, пойду к врачу. Заодно и справочку-больничный себе добуду...
Меня, недолго думая, по моим жалобам отправили к психиатру. Это оказался безбородый морщинистый старик со спокойным как пуговица лицом. Выслушав мои рассказы про альтернативную реальность и про сны о газовом отравлении наяву, он что-то вяло черкнул в карте и поинтересовался:
- Кем работаете?
- Актер.
- Ага... Хорошо высыпаетесь?
- Не особенно. В последнее время вообще не высыпаюсь. Днем съемки, а ночью сны.
- Угу... Дома обстановка спокойная?
- Обычная. Мои родоки всю жизнь лаялись, а у меня никогда такого не было.
- Эге... Ну что ж: нервное истощеньице. Попейте валерьяночки...
- Мне нельзя себя удалбливать на съемках!
- ...Валокординчика...
- Я же вам говорю, вы что, глухой?!
- ...Пустырничка спиртовой растворчик. Вот я вам легкое снотворное выписал... На ночь попьете и спокойно поспите.
- А что со мной было?
- Да ничего.
- Как это ничего?!
- Высыпаться надо, тогда и не будут сны наяву сниться, - посоветовал старичок, - а так вы своему мозгу другого выбора-то не оставляете. Вы идите. Не волнуйтесь, ничего страшного нет. Справочку я вам выпишу...
Я молча взял «справочку» и вышел из кабинета с четким ощущением, что меня держат за полного придурка. Валерьяночка-пустырничек! На съемки уже идти не имело смысла, тем более, что я предупредил, что не приду, домой тоже не хотелось, так что я отправился бездумно бродить по окрестностям.
Хорошего настроения это мне, конечно, не добавило – на улице продолжало отвратительно вьюжить. Я всегда терпеть не мог две вещи – ветер и снег, а сегодня они словно сговорились, чтобы довести меня до ручки. В парке неподалеку от нашего дома, куда я отправился, было три с половиной собачника и несколько сумасшедших парочек, слипшихся на скамейках. Вот этого я никогда не понимал, при всем моем интересе к женскому полу. Чего бы вот не посидеть в тепле и комфорте – ну или, если дома места нету, хотя бы не на таком ветру? Романтика с большой дороги... Тут я вдруг понял, что все это время пытаюсь представить себя на месте своего второго экземпляра из альтернативной реальности и понять, что бы он сейчас думал... В принципе, наверное, то же самое. Холод я не любил с рождения, и вряд ли профессия как-то могла на эту нелюбовь повлиять. А вот кстати о профессии – прикинуться милиционером внешне у меня получалось, а внутренне – не особенно. Впрочем, я и не пытался. Вообще, если начать судить о милиционерах по наших дурацким сценариям, можно убрести на километры от истины.
Кстати, может, раз уж так сложилось, накрапать самому сценарий по своим снам? Выйдет у меня, конечно уж, получше, чем у штатных сценаристов, так что, может, и в дело пустят. Добавлю каких-нибудь душераздирающих подробностей, чрезвычайных ситуаций вроде висения героя на одном пальце на краю крыши... Хотя нет, еще заставят опять сниматься без дублера. Лучше пусть висит героиня... Героиней, конечно, ребенка сделать нельзя, хотя жаль – было бы умнее. Но, зная нашу киношную индустрию, придется соорудить из нее нормальную раскрашенную фифу-героеву любовницу и объект для спасения. Сделаю деньги на неврозе...
Настроение, несмотря на погоду, даже несколько улучшилось. Продолжая раздумывать над возможным сценарием, я пришел домой, открыл дверь квартиры и отпрянул, оглушенный офигительным скандалом – мамахен с папахеном шли на рекорд – двадцать четыре часа беспрерывного лая. Сеструхи наверняка не было, а то бы она попыталась их помирить, и ее примиряющие крики тоже были бы слышны. Подумав, я просто закрыл дверь обратно и пошел по лестнице на крышу. Гипотетический сценарий пока что занимал все мои мысли, хотелось еще обдумать его в тишине. А родокам я все-таки чего-нибудь подсуроплю, что мало им не покажется. Милицию на них вызвать, что ли?..
На крыше мела такая же поземка, то есть, учитывая место дислокации, покрышка. А посреди опять стоял раскладной стульчик с сидящей на нем фигуркой в красной курточке. На этот раз Ксюшка вызвала у меня не раздражение, а оживление, как возможный герой сценария, поэтому я громко окликнул ее:
- Привет! Чего опять тут мерзнешь?
- А что, разве холодно? – сказал этот замечательный в своем роде ребенок, поворачивая ко мне красную, как у деда Мороза, физиономию и потирая синие руки. – Ух ты, а я даже не заметила.
- И чем это ты была так занята? – поинтересовался я, подходя.
- Думала, - сообщила она доверительным тоном, - ну, не так, как обычно, в смысле, я сочиняла всякое такое. Ну, вообще. Для себя.
- Про принцев и замки? – сказал я, вспомнив девичьи мечты сеструхи.
- Неее, - отозвалась она шепотом, - я про всякое. Ну, например, сейчас – про собаку. Это такой большой королевский пудель, он жил у хозяйки и вдруг научился говорить. А еще он хотел петь, ну, в театрах всяких...
- Выть?
- Не, петь. У него был хороший голос. Но ему все мешали. И вообще ему петь было нельзя, потому что он мог даже говорить перестать...
- Узелки на голосовых связках появятся, что ли?
- А, ну наверное, - она кивнула, - ну вот, я про него думаю. А еще я придумывала про лошадей, которых заколдовал злой волшебник Мерз Пятнадцатый, который жил в шкафу... Ой, чего, так смешно, да?
- Да так, не особенно, - сказал я придушенным от смеха голосом, - Мерз Пятнадцатый?
- Ну да, от слова Мерзкий.
- А почему он жил в шкафу?
- Ну, ему так удобнее было. Там из шкафа был ход в его мир.
- А, все поднятно: ты начиталась Хроник Нарнии.
- Ага. Я вообще люблю читать.
- Заметно по полету фантазии...
- А вы сюда для чего пришли?
- Ты знаешь, тоже подумать. Над сценарием.
- Вы тоже, значит, сочиняете? Не только играете?
- Сочиняю, а чего такого? Мало у меня талантов, что ли? Главное, если даже сочинишь, чтоб в работу взяли. Надо туда побольше кровищи набухать, тогда авось прокатит – сейчас чернуху любят. И плохой конец...
- Не надо плохой! – испуганно запротестовала Ксюшка.
- Тогда не возьмут.
- Пусть лучше не берут!
- На фиг тогда манаться с сочинением-то, если брать не будут? – я передернул плечами от холода и убрал руки в карманы.
- А ну и что. Для себя можно сочинить. Или вам кому-то показать хочется, чтобы похвалили?
- Ну, ясное дело, хочется, - отозвался я откровенно, - ну и денег еще тоже хотелось бы. Это ты в своем возрасте можешь себе позволить мечтать задарма.
- А про что вы сочиняете?
- В некотором роде про себя. Альтернативная реальность. Короче, два варианта жизни одного человека. В одной он тот, кого я сейчас играю, - милиционер, а во второй... Неохота делать его актером. Надо еще подумать.
- Вы милиционера играете? Класс вообще! – восхитилась Ксюшка, - я про милиционеров тоже люблю придумывать.
- Ну-ну. Надеюсь, они у тебя проживают не в шкафу, как Мерз Пятнадцатый, а хотя бы под кроватью.
Она рассмеялась и сказала:
- Не в шкафу. А вас там в фильме как зовут? А где вы там живете? А чего вы расследуете?
- Слушай, на столько вопросов я до завтра не отвечу. Хочешь – приходи на съемочную площадку и смотри все сама.
- Честно можно?!
- Да почему нет. Если я скажу, чтобы пропустили.
На меня уставились круглые, полные восхищения глаза.
- А когда?.. – прошептала Ксюшка.
- Когда хочешь. Хоть завтра.
- Да? А вы в субботу снимаетесь?
- У нас выходных в нормальном виде нет.
- Правда можно пойти?
- Да правда, правда.
Ответом мне был громкий восторженный визг. Ребенок вскочил с места и затараторил:
- Вы завтра во сколько всегда пойдете? Я вас у дома подожду, да? Надо маме с папой сказать, но они, наверное, согласятся.
- Да уж, ты лучше отпросись заранее, - я кивнул, вынул руки из карманов и подышал на них. Никакого эффекта это не оказало. – Слушай, ты как хочешь, а я отсюда сваливаю. Скоро в ледышку превращусь уже.
- Я тоже пойду! Рассказывать! Ой, класс вообще! До свидания!
Выкрикнув все это, она стремглав ринулась вниз по лестнице.
Я сошел следом. У нас в квартире, наконец-то, настала тишина, только на кухне демонстративно вздыхала мамахен. Я решил от греха подальше не заходить туда, чтобы не портить себе настроение, которое от общения с соседкой весьма улучшилось. Вспомнил, как говорится, молодость... Вымыв голову и приняв душ, я брякнулся в постель и немедленно уснул. Никаких снов на этот раз мне, слава богу, не снилось.
Утром меня разбудило Тильдино урчание: она терлась своей щекой о мою, усевшись ко мне на подушку.
- Кыш, животное, - сказал я полусонно и потрепал ее по полосатой шкирке. Впрочем, все равно надо было вставать. Чувствовал я себя сегодня гораздо лучше, чем в предыдущие дни, да и на улице, судя по теням на задернутых шторах, было солнечно. Я подошел к зеркалу, принялся расчесываться и по ходу вспомнил, что меня у дома ожидает юная кавалериха. Ну, протащить ее на съемки – дело плевое, наши то и дело туда своих знакомых и родственников таскают, чем я-то хуже?..
Когда я вышел на улицу, явно давно ждущая меня Ксюшка вскочила с лавочки. Сюрпризом для меня оказалось то, что по обеим сторонам от нее, как суровые стражи, сидели ее родители – интеллигентно-очкастого вида мужик и баба. Видел я их до того всего несколько раз, мы как-то не пересекались, но благодаря хорошей зрительной памяти узнавал их на улице. А вот они меня, судя по тому, с каким сомнением и подозрением уставились, вообще не помнили.
- Здрасьте!!! – как всегда на полной громкости выдала Ксюшка. Я невольно приложил руку к уху.
- Ну чего, ну мы пойдем, ну можно? – она быстро подняла глаза на родителей. Они посмотрели на меня, и я выдал им в качестве приветствия рекламную улыбку, вызывающую доверие покупателей.
- Вы, значит, с собой на съемочную площадку ее пригласили? – подала голос мать Ксюшки, на которую, похоже, эта улыбка немного подействовала.
- Ну да, - кивнул я радостно, - да вы не беспокойтесь, ничего такого ужасного у нас там нет. Погуляет, посмотрит, потом я ее обратно провожу...
- Точно проводите? – подозрительно уточнил папа. Я с терпеливой улыбкой заверил:
- Конечно, точно. Я и сам каждый день домой ухожу, так что куда я денусь. Вы чего, думаете, что все актеры алкоголики и за себя не отвечают? Я вообще не пью.
- Ну ладно. А чего это за фильм? – продолжал допрашивать меня папец.
- Это не фильм, это сериал. Дурацкий, примитивный, ничего не скажу, но ей все равно будет интересно, поскольку ей не нужно играть милиционера, который беспрерывно говорит глупости и банальности...
Лицо папы помягчело: я попал в точку, предполагая, что он не любит современное киноискусство, и поругать его при нем, значит завоевать его расположение.
- Ну, можно мы пойдем? – подпрыгнула Ксюшка.
Мама ее оглянулась на папу и сказала:
- Ладно. Только не позже семи будь дома. Если Колин Александрович задержится, позвони нам оттуда, мы тебя заберем.
- Ага! – Ксюшка, явно готовая пообещать чего угодно, вскочила с лавочки и подбежала ко мне.
- Ну, пошли, - сказал я ей и снова, для закрепления обаяния, улыбнулся родителям:
- До свидания.
Острый слух моя беда: уже когда мы отошли на порядочное расстояние, ветер донес до меня обрывок реплики папы: «не доверяю я этому смазливому хвастуну. Хорошо там другие люди будут...» Ну конечно: видел бы он этих «других людей», быстро приткнулся бы. Настроение у меня от этой реплики несколько упало, поэтому всю дорогу я по большей части отмалчивался, но Ксюшка, которая сама не закрывала рта, этого не замечала.
На съемочной площадке царил обычный каварбардак. Бегали, толкаясь, осветители и операторы, на полу вились провода. Режиссер встретил меня и, не обращая внимания на Ксюшку, сообщил, что сегодня кровь из носу надо доснять падение машины с моста, для чего мы сейчас отправимся на этот самый мост, поскольку он как раз очень удачно пока не открыт после ремонта.
- Хрен я вам буду с моста падать. Опять на каскадера денег жалко? – сказал я нелюбезно. Режиссер отмахнулся:
- Ладно тебе, не вопи. Тебя снимем только за рулем. Каскадера мы взяли. Кстати, вон она.
Он ткнула пальцем себе за спину. Я поглядел и увидел потрясную девушку с обтянутой спецкостюмом обалденной фигурой, с тугим длинным хвостом светло-русых волос на затылке. Она посмотрела на меня большими серыми глазами и улыбнулась. Ну, наконец-то жизнь начинает налаживаться!
Каскадерша подошла ко мне и подала низкий голос:
- А, значит, я за вас буду падать с моста?
- Неужели же правда упадете? Жаль такую красоту, - улыбнулся я ей. Она польщено хмыкнула и сообщила:
- Да нет, конечно. Врежусь в спецкостюме в ограждение, а потом падать будет машина с манекеном.
- И как вы ее из реки-то обратно выудите? – заинтересовался я, зная о всегдашних проблемах с реквизитом.
- А она в реку падать не будет, - рассмеялась девушка, - мы там подвесим сетку из стальных тросов, она в нее и свалится. Тем более, машина у нас специальная, каскадерская – она легкая, в ней ни мотора, ни сидений. Так что тросы выдерживают...
- Почти всегда? – сказал я.
- Ну да, - она опять рассмеялась, - вы, значит, Колин, а меня Вика зовут. Ой, только не надо говорить, что Виктория – это победа.
- В данном случае Виктория – это каскадерша, - я небрежно провел рукой по ее плечу и сказал:
- Хороший костюмчик.
- Ну-ну, - усмехнулась она, но я видел, что ей мои действия вполне пришлись по душе.
После всего этого мы загрузились по нашим раздолбанным съемочным автомобилям и направились к месту съемки. Ксюшку взял на попечение наш оператор, любящий детей и сам, видимо поэтому, имеющий их пять штук, а я очень удачно оказался рядом с симпатичной Викой-каскадершей, и имел возможность всю дорогу охмурять ее. Вика охмурялась охотно – впрочем, почему бы и нет, лицом меня бог не обидел. Мне она тоже нравилась, да к тому же с ней еще можно было интересно поговорить об особенностях ее слабо известной для меня профессии. Она рассказала мне несколько воодушевляющих случаев из будней каскадеров вроде оборвавшихся страховок, сплющивающихся машин и бутафорских бомб, которые, несмотря на это, успешно взрывались, проторивая каскадеру и так наезженную дорогу в больницу. Представляя себя на месте жертв этих несчастий и подбивая клинья под Вику, я не заметил, как мы уже доехали.
Тут же началась суета. На отремонтированном мосту было, конечно то же время года, что и везде, то бишь, поздняя осень, а в сериале события происходили летом. Нам к такому было не привыкать – тут же подсобные рабочие схватили веники и принялись выметать покрывающий асфальт тонкий слой снега, а за ними бежал еще один работник с электрическим чайником в руке, заливая попадающиеся на пути обледенелые лужи кипятком. Каскадеры – Вика и ее два помощника, невзрачные хмурые парниши, развернули свое оборудование: на мосту встало два мерседеса одной модели. Первый выглядел неплохо, а вот второй был смят чуть ли не в гармошку, не имел стекол и сидений – такому только и падать с моста. Упомянутые Викой стальные тросы удалось натянуть довольно хорошо – по крайней мере, облегченную машину они должны были выдержать.
- А что будут снимать? – раздался внизу голос Ксюшки, про которую я успел совсем забыть, - вы правда с моста падать будете?
- Упаси боже, - рассмеялся я, не глядя на нее, - падать будет пустая машина... Иди посиди с оператором, мне сейчас некогда.
Ребенок громко вздохнул и утопал.
- Это что, ваша дочка? – поинтересовалась Вика.
- Я настолько старо выгляжу? Это дочка моих соседей, взял ее на съемки, пусть девчонка порадуется.
- Да, на вас, наверное, часто радуются девчонки, - Вика подмигнула мне и ушла, потому что нужно было быстро снимать первый эпизод, пока не пошел снег – его-то на лету не подметешь.
Съемки пошли в быстром темпе: вначале засняли меня, едущего в каскадерском мерседесе. Точнее, ехать было особо некуда, поэтому я только тронулся и остановился, причем и то и то рывком, потому что никогда не мог нормально поймать нажатие педали газа ни на одной машине – благо все думали, что я просто выпендриваюсь. После меня в мерс сразу заскочила Вика в моем костюме и темном парике. Машина с диким ревом разогналась на ограниченном пространстве моста, завизжала тормозом, резко свернула влево и с хрустом вмазалась носом в бутафорское ограждение, от которого полетели эффектные куски. При этом она остановилась в миллиметре от края моста, на котором, между прочим, в этом участке настоящее ограждение еще не поставили. Ну и девица! То ли очень крута, то ли больна на всю голову – каждый день таким заниматься. Ну, впрочем, за несколько свиданий она, думаю, меня раздражать не начнет, а дальше посмотрим...
Из неожиданно приехавшей тучи вдруг повалил густой снег, и сцену падения машины решили снимать по окончании снегопада, тем более, что на небе виднелись обещающие просветы. Подготовленную машину расположили в некотором отдалении от края. Мост в этом участке шел на спуск, так что, чтобы машина не уканала раньше времени, ее поставили на ручник, который, как это ни странно, работал. Вслед за этим был объявлен перерыв, и мы с братьями-киношниками занялись любимым делом – поеданием принесенных из дома запасов и распиванием напитков разной градусности. Я продолжал обхаживать Вику и ничего не ел, поскольку рот у меня был занят разговорами. Ксюшку, небось, покормит оператор... Впрочем, вскоре он сам подошел к нам с бутербродом и стаканом, распространяя алкогольный запах, и принялся жаловаться на все еще не прекратившуюся метель.
- А где вы Ксюшку забыли? – поинтересовался у него я.
- Да тут она где-то по съемочной площадке гуляла, - оператор махнул рукой и благодушно улыбнулся. На том мы и распрощались. К Вике подошли двое ее бесцветных помощников, мрачно сообщили, что они, пока суть да дело, пошли за сигаретами, и утопали.
- Ой, кстати, я бы тоже покурила, - сказала Вика, ежась, - ты не куришь?
- Редко, не особо люблю.
- А я такая курильщица! Ой, вспомнила, в машине сигареты были. Щас я приду и тебе дорасскажу, что с Федотовым нашим было, когда он с крыши прыгал.
Она ушла, впечатляюще покачивая бедрами. Я, скрестив руки на груди, прислонился спиной к съемочному фургону и бездумно уставился вперед, на готовую спрыгнуть с моста разбитую машину. Возле нее мелькнула какая-то неразборчивая фигурка. Это же Ксюшка. Вот она где. Ну конечно, как ей не заинтересоваться такой штукой...
Я на секунду отвел глаза. А когда перевел их обратно, то увидел, что разбитая машина, медленно набирая скорость на спуске, катится к краю. Что, уже начали снимать? Да не должны были... Покореженные дверцы машины распахнулись, как крылья, производя странное впечатление. И вдруг откуда-то из-под одного крыла выкатилась детская фигурка в красной курточке. Похоже, эта хулиганка отпустила машине ручник. Она-то отскочит, а я теперь отдувайся за нее перед каскадерами...
Но Ксюшка не отскочила. Она зачем-то обогнала еще довольно медленно катящуюся машину и уже почти на краю моста попыталась придержать ее за дверь. Машина спокойно сшибла ее вниз, перевалилась через край и со звоном рухнула следом. Кто-то из съемочной группы громко взвизгнул.
Первым моим побуждением было, как и у всех, подбежать к краю моста, но уже где-то на полдороге я понял, что это не имеет смысла. У меня нет никакой сноровки, если я полезу туда, то не помогу, только напорчу, и сам сверзнусь... И кому там помогать?! В голове крутились странные мысли – про альтернативную реальность, про вещие сны, про Ксюшкиных родителей, а сам я застыл в оцепенении. И вскоре мысли сменила звенящая тишина. А в ней мой же собственный полный ненависти голос прошипел:
«Сволочь! Трус паршивый!»
И тут случилось что-то странное. На меня нахлынул поток воспоминаний. Я вдруг увидел Ксюшку уже выросшей, семнадцатилетней, увидел нашу квартиру, где мы жили, вспомнил, что у меня не кошка, а собака, которую зовут Тобик. И с чего я взял, что мне двадцать четыре года? ...Что теперь будет с Ксюшкой?!
Все это время я продолжал очень медленно ковылять вперед, так что наконец споткнулся и упал на колени. Асфальт как-то знакомо спружинил подо мной, как линолиум в нашем коридоре... Я посмотрел вперед широко открытыми глазами, понимая, что не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. То, что случилось, просто не вмещалось в сознание, отзываясь тупой болью по всему телу, которая усиливалась до потемнения в глазах. Ксюшка, господи, что я сделал?! Ничего! Вот именно, ничего! Что мне теперь сделать, когда ничего не исправишь? ...А может, исправишь?!
Подстегнутый этой надеждой, я в одно движение вскочил на ноги и за секунду уже очутился в плотной толпе, свесившейся с края моста и испуганно галдящей. В отличие от моего второго отвратного я, я высоты не боялся уже давно, а людей не любил так же, поэтому не церемонясь растолкал их локтями в разные стороны и посмотрел вниз.
Фиговенькая сетка из стальных каскадерских тросов выдержала и машину, и Ксюшку. Более того, Ксюшка не была придавлена машиной. Ее фигурка с безвольно повисшими руками и ногами лежала на тросах под дверцей машины, которая просто прикрывала ее, не сдавливая: это я понял сразу. Но также я понимал, что один плевок может разрушить эту относительно благополучную конструкцию – машина двумя колесами болталась над рекой, а сама сетка шаталась от ветра. Я понимал, что Ксюшка, в лучшем случае, без сознания от удара дверцей, и что промедление смерти подобно, но, наклоняясь и подхватывая с асфальта толстый провод, я сам не заметил, как несколько раз позвал ее. Наверное, голос мой был громким и срывающимся, хотя для меня самого он звучал как-то тускло, но зато это возымело эффект: она вдруг приоткрыла глаза и посмотрела на меня. И тут я обнаружил, что все-таки могу дышать.
Ко мне вернулась часть необходимого в таких ситуациях хладнокровия, и я четко понял, что если она мне не поможет, обвязав себя веревкой, сам я ее никак не достану. Но Ксюшка снова закрыла глаза, и помощи от нее ждать не приходилось. Мешалась машина! Нужно ее убрать к чертям собачьим, любой ценой!
Думая это, я уже закрепил два длинных провода на бетонном блоке. Кто-то при этом пытался мне помешать, но я не глядя отбросил его в сторону. Я наверняка знал, что в такой сложной ситуации обычные люди только мешаются, а пока прибежит эта каскадерша, фиг знает, что случится. Наскоро я закрепился сам на одном проводе и сделал что-то вроде лассо на другом, и в таком виде съехал под мост. Провода были скользкие, меня раскачивал ветер, Ксюшка глаз не открывала и не двигалась, но в данный момент мне это было и нужно. Непонятно как изловчившись, я отчаянным усилием накинул на нее лассо и протащил через ноги до колен. Дальше мешалась машина, но это лучше, чем ничего: если она начнет падать, петля еще больше затянется, она повиснет на проводе. Она легкая, он ее выдержит, раз такой же выдерживает мои девяносто килограммов.
Ну а дальше я пошел в буквальном смысле на таран.
Быстро, спасибо цирковому училищу с полетами на трапеции, раскачавшись, я полетел на проводе вперед с приличным ускорением и врезался ногами в машину.
Кажется, я это сделал под нужным углом. Легкая машина скрипнула, подалась назад и, легко соскользнув с сетки, брякнулась вниз, в черную речную воду. Внизу плюхнуло. Я успел увидеть, что Ксюшка не упала, а лежит на месте и даже снова открыла глаза и смотрит на меня, прежде, чем понял, что, видимо, для моего веса провод не такой уж прочный. Он оборвался.
Мне не было страшно. Да, высоко, но я умею плавать даже в холодной воде. А если там сваи, камни или мель... Ну, что ж. Зато я смог хоть что-то исправить. Жалко, ничего Ксюшке на прощанье не сказал... Нет, все-таки сказал! Точно помню!
* * * * * * *
«Ксюшка, это газ! На улицу!..»
На большее нет ни сил, ни дыхания. Коротко, но она сообразит. Белый потолок коридора. Лампочка медленно гаснет. Чернота.
