Море играло на рояле.
Лениво перебирало черно-белые клавиши, пытаясь собрать все, что помнило в одну мелодию.
Мелодия получалась странная.
То робкая, нежная, слегка наивная, как солнце, встающее рано утром над горизонтом.
То вдруг переходила в резкие звуки надвигающейся бури, накатывающихся волн и гоняющего тучи ветра.
А то вновь откатывалась к романтическим мечтам звездного неба нежным менуэтом.
Звуки переходили из одного в другой, мягко качая на своих волнах прислушивающихся дельфинов.
Дельфины пытались вплести в мелодию свои звуки, напоминая морю, что его память - это и их память тоже.
Море соглашалось и добавляло в рисунок мелодии и песни дельфинов, и шепот звезд, и прощание заката.
Ветер подхватывал каждый новый аккорд, разнося его далеко-далеко от моря.
И птицы останавливали полет, вдруг понимая, что слышат мелодию о себе, о своих полетах, о своих крыльях.
И люди вдруг замолкали на полуслове, оглядываясь вокруг себя в удивлении, слыша как зов моря поднимается откуда глубоко-глубоко изнутри.
И бросали дела, покупали билеты и ехали к морю.
Приходили на берег, садились на берег, обняв колени, и слушали, не замечая текущих по щекам слез.
А море играло.
Бесконечно.
Не уставая.
Не замолкая.
Прощая и отпуская.
Зная, что никто не сможет захлопнуть крышку его рояля.
Никогда.
Мелодия не уходила далеко, но и не останавливалась.
Образы сменялись один за другим, и складывалась картина, которая была удивительно похожа на те, что рисовал Айвазовский.
Казалось, что вот-вот, и выйдет из тумана корабль с порванными парусами, израненный в битвах, забытый всеми.
И в этот момент на утесе показалась женская фигура.
В длинном платье, с прижатыми на груди руками.
Это она ждет парусник.
Это она готова ринуться вниз с утеса, едва увидит сломанные мачты.
Это она ждет.
Это она верит морю и проклинает его.
Это ее музыка звучит у меня в наушниках.
Ожидание, вера и надежда.
И любовь.
