Знак судьбы может подстеречь нас в любом месте и в любое время. Счастливая и, можно сказать, судьбоносная находка подстерегла Льва Левинсона – известного иерусалимского фотографа – примерно десять лет назад в его собственном доме

 Моисей Наппельбаум. Автопортрет

Александр БАРШАЙ, Элазар, Гуш-Эцион

  Разбирая семейный архив жены, Лев неожиданно обнаружил в нем фотоработу Моисея Наппельбаума – выдающегося мастера портретной фотографии советской эпохи. Оказалось, что красивая еврейская девушка, запечатленная мэтром на снимке 1935-го года, это никто иная, как теща Левинсона, то есть, мама его жены Ирины – Софья Евсеевна Ласкина (Фельтейнштейн).

Любопытный и дотошный Лев, как и положено инженеру-испытателю, которым он был в Союзе, стал выяснять историю старого снимка. И вот, что удалось ему узнать. Рассказывает Л.Левинсон:

“Ранней весной 1935 года двое молодых людей – будущий писатель-юморист Борис Савельевич Ласкин и его старший брат Марк – прогуливались по улице Кузнецкий Мост в Москве. День был погожий, братья никуда не спешили и медленно двигались вниз к Петровке, постоянно заглядывая в витрины магазинов, киосков и ателье.

На пересечении Петровки и Кузнецкого Моста они остановились у дома номер 5. Этот дом был почти ничем не примечателен. Заведение, которое располагалось в нем, интересовало лишь тех, кому необходимо было сфотографироваться, восстановить старый снимок или получить другие услуги фотохудожника.

Братья Ласкины стали разглядывать витрину фотоателье, в котором трудился знаменитый М.Наппельбаум. Перед ними предстала череда многочисленных портретов. Внезапно их внимание привлекла фотография молодой девушки. Портрет назывался – “Невеста”.

 Должен сказать, что оба брата были известными московскими ловеласами. “Ба! – воскликнул один из них, – это как раз невеста для меня!”. “Нет, для меня!” – воскликнул другой. (Впоследствии каждый их них утверждал, что это именно он воскликнул “Ба!”). Но не в этом суть. Ласкины открыли громоздкую дверь и через тамбур попали в фотоателье. Оно работало в обычном режиме. Посетители получали квитанции в кассе, тут же фотограф быстро делал снимок, и клиентам оставалось только чуть подождать и забрать готовое фото.

“Могли бы мы получить адрес прекрасной девушки, портрет которой выставлен у вас в витрине?” – обратились молодые люди к женщине на кассе. Увы, та наотрез отказалась помочь братьям, и только появление самого Наппельбаума позволило решить проблему с именем и адресом “невесты”.

Ею оказалась некая Софа Фельтенштейн, студентка третьего курса Московского инженерно-строительного института. Дальше всё было, как говорится, делом техники, и уже в декабре того же 1935 года “Невеста” Наппельбаума вышла замуж за Марка Ласкина. А перед этим Марк также решил сфотографироваться в качестве уже официального жениха у своего “свата” М.С.Наппельбаума. И эта фотография тоже сохранилась в семейном архиве.

Молодые прожили долгую и счастливую жизнь и в 1985 году справили золотую свадьбу, а “Невеста” с витрины фотомастера дожила до 92 лет уже в Израиле, окруженная любовью дочери, внуков и правнуков.

Вот так знаменитый фотохудожник невольно стал сватом, а я почти через 30 лет после описываемого события оказался зятем той самой “Невесты” Наппельбаума. И только еще через 35 лет узнал подробности этой полудетективной истории”.

 Эта история и этот старый снимок дали толчок сильнейшему увлечению Льва Левинсона. Увлечению, которое переросло в душевную потребность, в дело жизни. Если когда-то он воспринимал Наппельбаума как некоего абстрактного Мэтра с далекой планеты, то сегодня творчество Моисея Соломоновича стало для Льва предметом тщательного и любовного изучения, увлекательного, порою захватывающего поиска. За несколько последних лет Лев Левинсон стал одним их лучших знатоков жизненного пути и творческого наследия Наппельбаума. А его коллекция фоторабот мастера, насчитывающая порядка 400 снимков, может считаться одним из крупнейших частных собраний произведений художника светописи. Причем, ценность левинсоновской коллекции, быть может, не только и не столько в том, что добрая половина собранных им фотографий была ранее не известна или забыта, а в том, что Лев сумел проследить судьбу многих людей, запечатленных на снимках знаменитого мастера.

Вот несколько “фотографических” историй, связанных с творчеством Моисея Наппельбаума. Они, эти истории или почерпнуты Львом из общения с коллегами из разных стран, или “открыты” им самим.

 МИХОЭЛС, ИДИШ, ПАПИРОСЫ

Это фото Соломона Михайловича работы Наппельбаума я получил от дочери Михоэлса – Натальи Соломоновны. Фотоснимок, а вернее, плохая его копия, был в довольно плачевном состоянии. Пришлось изрядно потрудиться, чтобы его восстановить. А вот о том, как была сделана эта фотография, мне рассказал живущий в Америке книгоиздатель Илья Рудяк:

Михоэлс много курил… Когда его пригласил к себе в фотоателье Моисей Соломонович, то знаменитый актер запасся папиросами, зная, что фотомастер долго ищет нужный ракурс, усаживая “натуру” в легендарное кресло. Кресло, в котором в разное время перед фотокамерой сидели Станиславский и Мейерхольд, Качалов и Ойстрах, Ахматова и Пастернак, Шостакович и Козловский… и много других выдающихся деятелей культуры.

Михоэлс разговаривал с возвышающимся над ним бородатым фотографом на великолепном идише, с хохмами и притчами, как только он один умел. Но все что-то не устраивало Наппельбаума: то поза не та, то руки не на месте. Наконец, Соломон Михайлович попросил разрешения закурить. И то, как он доставал пачку из кармана брюк, и то, как вынимал из нее папиросину, как прикуривал, как держал ее между пальцами, как “смачно” затягивался и выпускал дым, все это не ускользнуло от опытного глаза Мастера и вмиг решило композицию портрета.

“Жаль, что вы не курите, Моисей Соломонович, а то бы мы до ночи разыгрывали пьесу “О пользе табака в искусстве фотографии”, – пошутил актер.

Дочь Михоэлса – Наталья, хорошо знавшая Наппельбаума, говорит о нем так: “Моисей Соломонович Наппельбаум для меня – это целая эпоха. Этот человек был не просто фотографом, но, мне кажется, он умел видеть и передавать сущность своих героев. У него был добрый взгляд, и он умел отразить свою любовь и свое видение. Его портреты отличаются особой выразительностью”.

 ПАСТЕРНАК, ИЗГНАННЫЙ ИЗ КНИГИ

 Умолк вчера неповторимый голос, И нас покинул собеседник рощ, Он превратился в жизнь дающий колос, Или в тончайший, им воспетый дождь. А.Ахматова

М.Наппельбаум очень любил фотографировать Бориса Леонидовича Пастернака.

 Снимая поэта, он не уставал повторять: “Жаль, не умею лепить. Вас надо немедленно переводить в мрамор, бронзу, дерево”.

В свою книгу “От ремесла к Искусству”, ставшую квинтэссенцией творчества Мастера, Наппельбаум поместил один из лучших портретов Пастернака – шестидесятилетний поэт со слегка поседевшей прядью над высоким лбом, с юношески яркими глазами, с твердо сжатыми губами… “Лицо коня!”

Но именно этот портрет помешал книге вовремя дойти до читателя. Дело в том, что она готовилась к выходу в годы, когда над опальным поэтом сгустились нешуточные тучи из-за романа “Доктор Живаго”, опубликованного за рубежами СССР. Чтобы спасти книгу-альбом Наппельбаума, пришлось пойти на то, чтобы вырвать из уже отпечатанного в 20 тысячах экземплярах тиража двадцать тысяч “лиц” какого-то там Пастернака, бывшего члена Союза советских писателей…

 Вместе с портретом Бориса Леонидовича “невинно” пострадали еще три. На обратной стороне листа с изображением Пастернака была известная фотография Анны Андреевны Ахматовой, которую тоже не очень-то жаловали советские власти. – “И поделом ей!”- решили чекисты. А связанная с этим листом следующая страница потянула за собой и фото Соломона Михоэлса. Сам Моисей Соломонович Наппельбаум, к сожалению, а, может быть, и к счастью, не дожил до выхода в свет своей изуродованной “органами” книги.

Увы, многие из фотопортретов Пастернака, сделанные Наппельбаумом в разные годы, не дошли до нас, а те, которые сохранились, – невысокого качества.

Но мне все же повезло. Я получил ряд копий от израильского издателя Леонида Юниверга, к которому они попали от другого издателя – Ильи Рудяка, а что-то мне прислали наши читатели.

 ДРУГ ОРЛОВОЙ И ЕГО ДРУЗЬЯ

На аукционе Russian Art and Books я обнаружил фотографию под названием “STANISLAVSKY TRIO”, сделанную Наппельбаумом в Москве в 1929 г. По моим изысканиям, на ней изображены молодой пианист Лев Николаевич Миронов, скрипач Михаил Каревич (заслуженный артист РСФСР) и виолончелист Владимир Адаматский.

В музыкальных кругах Лев Миронов был известен не только тем, что выступал в составе академического музыкального трио имени Станиславского, но и тем, что в течение многих лет был аккомпаниатором Любови Петровны Орловой.

 Любовь Петровна получила классическое воспитание и испытывала особое уважение и тягу к классической музыке, к “высокому искусству”, к академическому стилю исполнения. Именно поэтому она была заинтересована в таком высокопрофессиональном аккомпаниаторе и партнере как Лев Миронов. Со временем их сотрудничество стало постоянным, а “Левушка” превратился в незаменимого спутника и помощника. Он был с ней в эвакуации, на концертах в госпиталях и на фронте. Он сопровождал ее в бесчисленных гастролях по стране, помогал выдерживать стрессы и нагрузки, ограждал от назойливых поклонников. Он был скромным, немногословным, но преданным и надежным человеком. В каком-то смысле он отказался от своей индивидуальной карьеры и остался “в тени” своей знаменитой партнерши. Но трудно переоценить его значение в жизни великой актрисы. Левушка и его жена, тоже Любочка, были почти что членами семьи Орловой и Александрова.

К сожалению, сведений о двух других участниках трио, запечатленных на снимке, – Каревиче и Адаматском – мне пока не удалось найти. Если кто-то из читателей что-то знает об этих людях, я был бы очень благодарен за новые сведения.

 ЛЮБОВНАЯ ЛИНИЯ МАННЕРГЕЙМА,

или Тайна советской балерины Екатерины Гельцер

Есть в моей коллекции снимок Наппельбаума, быть может, один из самых опасных в его жизни.

Снимок, который хранит большую любовную тайну знаменитой советской балерины, народной артистки РСФСР, лауреата Сталинской премии Екатерины Гельцер и не менее знаменитого барона Карла Густава Маннергейма – того самого легендарного финского маршала, не сломленного Сталиным.

Фотографию балерины, сделанную Наппельбаумом в ночь ее венчания с Густавом в январе 1924 года, мне любезно преподнес племянник Екатерины Васильевны Вениамин Залманович Додин, живущий ныне в Маале-Адумим. Он же рассказал – по воспоминаниям своей мамы ( кузины Гельцер ) Стаси Фанни ван дер Менк – некоторые детали этой таинственной истории.

Сразу оговорюсь: никаких документальных свидетельств, подтверждающих или опровергающих эту историю, мне найти не удалось. Естественно, что ни в одной официальной биографии Екатерины Гельцер вы не найдете никакого упоминания о любви блистательной советской балерины и блестящего царского генерала, а затем главнокомандующего финской армией и президента Финляндии. И это понятно, ведь главарь “белофинов” генерал Маннергейм был одним из самых лютых врагов сталинского режима. Любое упоминание о знакомстве, не говоря уже о любовной связи с ним, было смертельно опасно в СССР. С другой стороны, на свой запрос по этому поводу в музей Маннергейма в Хельсинки я не получил ни подтверждения, ни, что очень показательно, опровержения этой таинственной истории. И это тоже можно понять. Фельдмаршал, национальный герой Финляндии, имевший горячо любившую его до конца своих дней жену Анастасию и двух дочерей, и вдруг какая-то странная любовная интрига с русской балериной! Конечно, эта тема в Финляндии – табу.

И все-таки, судя по всему, эта романтическая история, как говорится, имела место быть.

Я же доверюсь рассказу Вениамина Додина, первым приоткрывшим завесу тайны своей тетушки.

Протанцевав пару сезонов в Мариинке, прима-балерина Катя Гельцер вернулась в Москву, в Большой театр. Здесь ее боготворили: “Блистательна!” – были единодушны московские газеты. “Московская школа танца есть школа Гельцер”, – восхищался признанный знаток балета Аким Волынский. Посмотреть на искусство Катерины приходили Ермолова, Станиславский, Немирович-Данченко.

За кулисами Большого судьба свела Гельцер и с Карлом Густавом Маннергеймом. Давали “Спящую красавицу”. Гельцер выходила в небольшой, но эффектной партии Белой Кошечки. “Вы не кошечка, вы пантера!” – заявил в антракте, приложившись к её ручке, статный офицер с внешностью викинга. Он и был потомком викингов – сын шведского барона и финской графини. Среди балерин его считали ухажером “так себе”. Во-первых, беден. Маннергейм-отец разорился, пытаясь заниматься коммерцией. Сыну пришлось искать счастья в Петербурге: он поступил в Николаевское училище, потом в драгунский полк. Чтобы успешно продолжать военную карьеру, Густаву пришлось рано жениться. Его избранницей стала девушка с богатым приданным – дочь генерал-майора Арапова Анастасия. Увы, брак по расчету не принес ему счастья, и обожаемый женщинами молодой статный кавалергард ищет утешения на стороне. Из балерин Маннергейм опекал Тамару Карсавину. Так что у Гельцер была масса причин отразить наскок барона-кавалериста. Но бравый драгун лишь заглянул в глаза – и она пропала! Уже скоро Гельцер брала у Маннергейма – одного из лучших наездников Европы – уроки верховой езды, и оказалась способной ученицей, отличившись в конном па-де-де с цирковым артистом Труцци.

Революция круто изменила жизнь влюбленных. Бурные события тех лет развели их в разные стороны. Она успешно, хотя и не без труда, вписалась в новую жизнь, продолжая танцевать уже в советском балете и пользуясь покровительством новых властителей страны. А где же Маннергейм – ее Ясноглазый Рыцарь, как называла его Катерина?

А он уже генерал от кавалерии финской армии, успешно сражается с “красными”, которые намерены захватить власть в его родной и теперь независимой Финляндии. Он – враг советской власти, враг большевиков.

А она в большевистской Москве замечательно танцует в Большом театре, тайно мечтая о встрече с возлюбленным. Хотя и не очень верит в реальность такой встречи.

 Но в студеные январские дни 24-го года, сразу после смерти Ленина, в Москве тайно, под чужим именем появился Маннергейм. Он приехал за Екатериной. Они должны немедленно обвенчаться. Невесте было под пятьдесят, жениху – около шестидесяти.

“Третьего дня ночью, как снег на голову, свалился укутанный в башлык Густав Маннергейм”, – рассказывает по воспоминаниям мамы Вениамин Додин. “Вошел и с порога объявил: – Фанечка! Извини… Я – за Катериной… Нам с нею – обвенчаться надо! В церкви или браком гражданским… Но непременно!”.

Решили венчаться в церквушке на Поварской. В церковку пробирались ночью, тайком. Екатерина в наброшенной белой шали и шиншилловой шубке поверх бального платья. За ней след в след тропки – ноги не поставить, – Густав в длинной старой уланской шинели. Треух до глаз. Крепко держит откинутую к нему Катину руку. За ним – вся тепло укутанная, – Фаня… будущая мама моя – она “на сносях”, вскорости предстоит родиться мне – Вениамину Додину. Из церквушки на Поварской Катя и Густав вышли за полночь.

“Вот фотографию бы еще, – вдруг мечтательно произнес Густав. – Хорошо бы снимок сделать… На память… Полагается так. Ясно?”. Тут самый немногословный участник сборища – будущий мой отец – Залман Додин – предложил: “В получасе хода, на Кузнецком, устроился Наппельбаум….”. С Наппельбаумом мои родители познакомились и подружились еще в Петербурге.

В двухэтажном доме, что на углу Кузнецкого моста и Петровки, разбуженный нежданными ночными гостями, Моисей Соломонович и сделал фотографии новобрачных с компанией. Из тех снимков сохранился только один – Екатерина Гельцер в день свадьбы с Густавов Маннергеймом. Когда фотографии были готовы, их негативы мастер уничтожил. Наппельбаум, будучи “придворным” советским фотографом, не стал рисковать и даже не подписал снимки, сделав всего по два отпечатка с каждого негатива.

 Тут бы – сразу после венца – и в Европу, но Маннергейму непременно хотелось проститься с Ильичом – лютым врагом, даровавшим его стране свободу. В траурной череде они промаялись почти сутки. Морозы стояли небывалые. Задержались на какой-то миг у гроба, и, сделав несколько неверных шагов, новоявленная баронесса Гельцер-Маннергейм упала без чувств. Думали – обморок, оказалось – двусторонняя крупозная пневмония. Она слегла, и Карлу пришлось отправиться в Финляндию одному, не мог он провести с Катериной в Москве ни одного лишнего дня – ЧК не дремлет!

Ему, царскому генералу, еще предстояло сыграть свою роль в истории – стать фельдмаршалом, главнокомандующим армией, а потом и президентом Финляндии. А советским войскам – безуспешно штурмовать в 1940-м “линию Маннергейма”.

Больше Екатерине Гельцер и Карлу Густаву Маннергейму встретиться не пришлось, хотя она прожила после тех событий еще 38, а он – 27 лет.

 А ТЕПЕРЬ – ИСТОРИЯ САМОГО ЛЕВИНСОНА

Собиратель фотографий Наппельбаума и связанных с ними интересных, а порою и удивительных историй Лев Левинсон и сам человек интересной судьбы. Моя краткая беседа с ним, думаю, подтвердит это.

 - Лёва, по имени-отчеству ты, прям, как Лев Толстой – Лев Николаевич. Почему так? Ведь твоего отца, кажется, звали Гирш. Или это советская мимикрия?

- Нет-нет, ни в коем случае. Моего родного отца действительно звали Гирш Иосифович Левинсон. Он, как и Левинсон из романа Фадеева “Разгром”, был большевиком- подпольщиком, правда, не в Сибири, а в дореволюционной Латвии. В 1928 году во избежание ареста уже в независимой Латвийской Республике отец нелегально перешел границу и оказался в СССР. Когда он легализовался, то сумел забрать и маму. Подробностей этого я не знаю. По специальности Гирш был часовым мастером, он даже успел поработать на втором Московском часовом заводе.

А я родился там же, в Москве, в апреле 1935 года. Но 7 декабря 1937 года (мне тогда не было и трех лет) отца арестовали, и уже 28 февраля 1938 года он был расстрелян, хотя в официальном приговоре, с которым была ознакомлена моя мама, значилось: “10 лет без права переписки”. Впоследствии он был посмертно реабилитирован. Во время войны моя мама – Ида Гиршевна Штейн – вышла замуж за прекрасного русского человека – Николая Ивановича Тинякова. Он относился ко мне, как к собственному сыну, и ему я многим обязан. Я никогда не называл его отчимом, а всегда – отцом. Николай Иванович меня вырастил и поставил на ноги. Не у многих в то время хватило бы мужества на то, чтобы поддержать жену репрессированного, а потом и жениться на ней, воспитывая неродного сына. Вот почему, переехав в Израиль, я вернул себе фамилию родного отца – Левинсон, – но в знак благодарности к моему отчиму оставил себе отчество Николаевич.

 - Так, с этим все более-менее понятно. А теперь расскажи, пожалуйста, где учился, где трудился, чем занимался?

- В 1958 году я окончил Московский Институт Инженеров Городского Строительства, а затем – в 1965-м – получил диплом МЭИ, Московского Энергетического Института. Моя специализация – обеспечение безопасности атомных электростанций. По этой теме в 1986 году, через несколько дней после аварии на Чернобыльской АЭС, с которой я уехал за день до катастрофы, защитил диссертацию на степень кандидата технических наук. Возглавлял техническое руководство одного из разделов проекта, реализация которого позволила сохранить Армянскую АЭС от разрушения во время страшного землетрясения 1988 года.

В Советском Союзе меня знали как одного из ведущих специалистов по сейсмозащите и часто приглашали на различные конференции, связанные с сейсмобезопасностью зданий и сооружений. Свой последний доклад на английском языке я сделал в октябре 2007 года в Ариэле, уже будучи гражданином Израиля, куда репатриировался в мае 1990 года.

 - Значит, твои знания пригодились и в Израиле? Ты работал здесь по специальности?

- Когда я с семьей приехал в Израиль, сразу же начались заботы о хлебе насущном. К сожалению, возможно, из-за того, что я с детства практически не слышу одним ухом, мне не удалось на достаточном уровне освоить иврит и, как следствие, закрепиться на работе по специальности. Но руки у меня всегда были на месте, и я начал работать в области эксплуатации технологических и энерготехнологических систем в израильской компании, что дало мне возможность совершенствоваться в языке моей страны.

В то же время я много фотографировал и, практически, не расставался с фотоаппаратом, который в некотором смысле стал моими ушами. В 1992 году меня пригласили работать внештатным корреспондентом в газету “Вести”, а в 1995 году, когда меня приняли в Союз фотожурналистов Израиля, встал вопрос о моем переходе в штат редакции. Но к тому времени я уже был ответственным за все техническое обеспечение компании, в которой трудился. К тому же я неплохо, даже по израильским меркам, зарабатывал, поэтому, к сожалению, был вынужден отказаться от заманчивого предложения редакции, но продолжал много фотографировать для газеты, участвовал в различных фотоконкурсах, посвященных людям и жизни Израиля.

Мне всё время не давала покоя мысль: как средствами фотографии передать ощущение человека у каменных стен града Давидова. В свое время на меня сильное впечатление произвела книга Харольда Вудхеда “Творческие методы печати в фотографии”, и я стал экспериментировать с компьютерной обработкой снимков. В результате появились мои фотосопереживания о Холокосте и графические зарисовки об Иерусалиме, которые стали основой прошедших в прошлом году трех моих персональных выставок – одной в Иерусалиме и двух в моем родном Маале-Адумим.

 - А как вообще ты увлекся фотографией?

- Наверное, как и у большинства мальчишек, вначале было просто желание “остановить мгновение” и потом, затаив дыхание, наблюдать, как постепенно в фотованночке из ничего возникает изображение.

Ну, а потом, мне по роду своей работы необходимо было фиксировать различные физико-технические процессы. До отъезда в Израиль занимался в основном прикладной фотографией, совмещая ее со своей производственной и научной деятельностью. В то время мои работы по прикладной фотографии публиковались в различных научно технических журналах, таких, как “Знание – сила”, “Техника – молодежи”, “Наука и жизнь” – и специальных ведомственных изданиях. Являюсь автором сценария и одним из операторов научно-технического фильма “Сейсмоиспытательный комплекс”, снятого по заказу МАГАТЭ на студии документальных фильмов в 1985 году.

Для меня фотография – это окно в мир. Бог дал человеку шесть чувств. А у меня с детства были проблемы со слухом. Для меня важно было найти компенсацию этой потери. Фотография – это строки из не услышанных мною песен, из несостоявшихся разговоров, из необсужденных книг. Фотография до бесконечности повторяет то, что никогда не может повториться. Фотография подарила мне возможность соприкосновения с большим кругом замечательных людей. Среди них общественные и государственные деятели, ученые, писатели, артисты, художники, барды и просто хорошие люди.

 - А как началось и продолжается твое увлечение Наппельбаумом?

- Мой особый интерес к этому выдающемуся мастеру проявился в тот момент, когда я узнал, что Моисей Соломонович некоторым образом “подарил” мне жену. Тогда же у меня возникла идея собрать разбросанные по всему миру работы М.Наппельбаума. Тем более, что к тому был и повод: в декабре 2009-го исполнялось 140 лет со дня его рождения.

Я активно включился в поиск, благо, что сейчас есть интернет, скайп, факс, телефон. Но главное: на мой призыв, на мои просьбы откликнулись десятки замечательных людей в разных странах, которые щедро делились и делятся со мной своими сведениями, фотоматериалами, воспоминаниями, за что я им очень признателен и благодарен. В результате мне удалось собрать и обработать огромный материал, относящийся к жизни и творчеству Моисея Соломоновича. Обнаружился и ряд ранее не известных и нигде не публиковавшихся работ Мастера, каждая из которых связана со своеобразной историей.

Каждая деталь жизни и творчества Моисея Соломоновича значительна и важна. И каждая фотография, будь то официальный портрет или фото из семейных альбомов, есть черточка того времени. Каждый раз, открывая для себя ту или иную работу Наппельбаума, я вижу за ней огромный пласт судеб и удивительных историй.

 - Лёва, проводятся ли в России и других странах фотовыставки и другие мероприятиях памяти Наппельбаума?

- К сожалению, крайне редко. Но вот хорошая новость: в эти дни в Берлине, в галерее Беринсона проходит выставка работ Наппельбаума “Portraits der sowjetischen Geisteswelt”, что примерно можно перевести как “Портреты советского духовного мира”. На ней представлены 50 работ мастера, в том числе портреты С.Эйзенштейна, Б.Пастернака, М.Горького, Д.Шостаковича, В.Татлина, С.Прокофьева. Недавно я получил официальное предложение от владельца галереи господина Беринсона – прислать ему некоторые из имеющихся у меня материалов о Наппельбауме с тем, чтобы дополнить экспозицию. Что я, конечно, с удовольствием сделаю.

Пользуясь случаем, еще раз хотел бы поблагодарить всех тех, кто согласился поделиться со мной своими сведениями, фотоматериалами и воспоминаниями о Наппельбауме. Буду признателен тем, кто пришлет мне новые материалы о жизни и творчестве Мэтра и поможет в организации выставки и издании его работ в Израиле.

 - Что ж, успехов тебе, Лев Николаевич, и твоим коллегам в этом интересном и нужном деле! 

Post scriptum от автора: я очень признателен Льву Левинсону за то, что благодаря ему мне удалось ближе познакомился с такой незаурядной личностью как Карл Густав Маннергейм. В одном из материалов о нем я нашел высказывание фельдмаршала и президента Финляндии, которое не худо было бы усвоить и всем нам – израильтянам. Вот эти замечательные слова Маннергейма:

“Я хочу, чтобы в сознании будущих поколений запечатлелся лишь один урок: разброд в собственных рядах смертоноснее, нежели вражеские мечи, а внутренние расхождения открывают двери иноземным захватчикам. Народ Финляндии показал в двух войнах, что единая нация, даже столь малая, насколько это вообще возможно, способна выдержать невиданное давление и благодаря единству пережить самые страшные испытания, какие только может уготовить судьба”.

 ОТ РЕДАКЦИИ

Уважаемые читатели, если у вас есть какие-либо материалы, относящиеся к жизни и творчеству Моисей Наппельбаума, то, пожалуйста, напишите об этом непосредственно Льву Левинсону levirene@gmail.com

 Еженедельник “Секрет” (velelens.livejournal.com)

http://isrageo.wordpress.com/2012/0...pel/#more-15694

 

Серия сообщений "ИСТОРИЯ ИЗРАИЛЯ В ФОТОГРАФИЯХ (ЧАСТЬ 1)":
Часть 1 - ИЗГНАНИЕ ЕВРЕЕВ ИЗ ИЕРУСАЛИМА 1929, 1936, 1949 ГОДА
Часть 2 - ВРАТА ИЕРУСАЛИМА В ПРОШЛОМ И СЕГОДНЯ
...
Часть 20 - КАК ТЕЛЬ АВИВ СТРОИЛСЯ. 1909 ГОД
Часть 21 - ЦИТАДЕЛЬ ЦАРЯ ДАВИДА
Часть 22 - МОИСЕЙ НАППЕЛЬБАУМ: ЗНАКОМЫЙ И НЕЗНАКОМЫЙ. ИСТОРИЯ С ФОТОГРАФИЕЙ
Часть 23 - В СТАРЫЙ ЯФФО ПРИХОДИЛИ КОРАБЛИ ... КАК ПРИБЫВАЮТ ПАРОХОДЫ ...
Часть 24 - ЧТО СКРЫВАЮТ ЗАПЕЧАТАННЫЕ ВОРОТА СТАРОГО ГОРОДА? ВОРОТА ХУЛЬДЫ И НЕ ТОЛЬКО
...
Часть 48 - АЛЕКСАНДР ТКАЧЕНКО: НЕТАНИЯ - САМАЯ ДРЕВНЯЯ СИКОМОРА НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ
Часть 49 - УНИКАЛЬНОЕ ВИДЕО 1933 ГОДА: ЕВРЕЙСКАЯ СВАДЬБА В МУКАЧЕВО
Часть 50 - АЛЕКСАНДР ПАСХОВЕР: ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ