Надо так надо. Мы в автобусах. Дорога монотонна, а потому рождает разговоры — так ни о чём. И вдруг (так из ничего) рождается старая песня о главном. Фееподобная (37 кг флюидов) балерина Лидочка произносит:
— Я слышала, что в Тирасполе продаётся коньяк «Фокушор». То есть, конечно, это не коньяк, потому что стоит трояк, но, кто пробовал, говорят: отличить нельзя.
— Кто пробовал и выжил? — острит театральный любимец Виля Шулимов, который вечером должен превратиться в венского любимца Штрауса.
Кто пробовал, потому что сумел достать! — уточняет флюидоносительница и, демонстративно достав кошелёк, начинает пересчитывать деньги.

Тут народ понимает, что небесное создание Лидочка собирается скупить все тираспольские запасы «Фокушора» (она такая!), и народ начинает нервничать.
Как прошла утренняя репетиция, даже описывать стыдно — нервно, суетливо. Оркестр загонял музыку. Потому что оркестр подъехал чуть позже, и слухи про «Фокушор» и про намерения Лидочки дошли до оркестра уже в гипертрофированном виде. А в театре все знали, что, борясь с излишками веса, Лида более всего облегчила свою очаровательную головку, так что шутить никогда даже не пыталась.
— Не хватит, ох, не хватит на всех продукта! — надрывались в оркестровой яме валторны, а скрипки им подпевали: — Да уж, эта Лидка всё заметёт, она такая!
Инспектор балета Женя Нуждина даже объявить перерыв не успела — некому было объявлять, всех как ветром сдуло.

А мирный город Тирасполь жил мирной жизнью. Но чувствовалось, что в нём что-то назревает — местное население насторожилось: с прилавков таинственно исчез «Фокушор». Лично я с трудом нашёл одну бутылку, чтобы было чем удивить Одессу. Но Одессе не суждено было удивиться. Зайдя в ближайшую столовую перекусить, я встретил своих театральных коллег числом двое, перед которыми на столике уже стояли бутылки с «Фокушором», числом тоже двое. «Третьей будешь?» — спросил я свою бутылку, и она не возражала.

До спектакля оставались всего два часа. Уже опустился вечер, зажглись весёлые огоньки. Но мы были грустны и подавлены: три бутылки «Фокушора», вложенные в дело, вернее, в тело, не принесли желаемых дивидендов. То есть эффект был абсолютно нулевой — ни в одном глазу. Когда тебя предаёт друг — уже тяжело, но когда тебя игнорирует коньяк — вообще невыносимо.

Размышляя обо всём этом, я сидел в гримуборной и готовился выйти на сцену в бессмертной роли администратора некоего венского сада увеселений, где после успешного дебюта Штрауса, я должен был подписать с ним контракт. Я встал и вдруг понял, как был неправ, усомнившись в преданности своему делу молдавских виноделов. Ровно через два часа после приёма, минута в минуту, «Фокушор» взыграл. Причём, терапевтический эффект был поразительный: голова чиста и работоспособна, а ноги как бы отсутствуют.

По стеночке я добрался до кулисы. Здесь, вцепившись в металлическую конструкцию бокового портала, я обречённо размышлял: «Сейчас надо выйти на самую авансцену подписывать контракт. Контракт готов, но и я тоже. Дойти и подписать — как совместить эти два простых глагола?». В голову лезли нереальные проекты: а если ползком?.. Нет, как-то неловко, всё же звучит бессмертный венский вальс, будь он неладен с его тремя четвертями такта. Ползти на три четверти ещё никому не удавалось…

Нуждина похлопала меня по плечу:
— Через 20 секунд. Ты готов?
— Не то слово! — честно признался я.
20 секунд — это немного. Но это и немало, скажу я вам, когда на карту столько поставлено. В противоположной кулисе я увидел Вилю Шулимова, сильно похожего на Штрауса, и понял: сейчас спасти может только друг. Проверим, каков Виля друг. Голова, вы помните, была ясна, и я, сдавший физику на пять, стремительно начал считать массы и ускорения. Получалось, если оттолкнуться от портала, сила инерции должна (а иначе на фига она нужна!) донести меня до центра сцены, а там схватить Вилю и держаться. Потому что не найдётся в мире силы, способной вырвать у меня соломинку, неважно что похожую на Штрауса.

В оркестре сменилась тема. Трижды качнувшись, как бобслеист, я оттолкнулся и устремился на трассу. Учтено было всё, я даже выставил вперёд обе руки, чтобы не промахнуться и поймать Вилю. Звучал неподражаемый вальс «Триумф артиста», а я шёл, увы, не к триумфу, а в неизвестность. Причём особый осадок оставляла походка, которой это всё совершалось. Вы скажете: как я мог видеть это всё со стороны? А вот видел! И пусть экстрасенсы отдыхают — не отделился я от своего тела. Просто другое тело, той же походкой также, выставив две руки для точности наводки, двигалось мне навстречу, и это было тело, очень напоминающее Штрауса. Стыковка произошла мягко, а радость встречи не снилась никаким космонавтам.

Здесь самое время объяснить одну вещь. Сидящий на спектакле зритель, конечно, забывает обо всём, особенно, что есть физика. А от неё никуда не деться. Звуковая волна, исходящая из оркестра, выстраивает такую мощную и прозрачную стену между сценой и залом, что на сцене вполне можно даже потрепаться. Зритель, увы, об этом и не догадывается. А мог бы услышать много интересного:
Супер-Эго моей личности растворилось в «Фокушоре», — доверительно сообщил мне Виля, держа меня мёртвой хваткой.

Я почтительно склонил голову, как требовала роль администратора, и откровенно, чего роль администратора не требовала, добавил:
— Виля, у меня Эго тоже не из бракованных! Чего будем делать — полная хрень!
— Ещё какая, пропойцы! — раздался похожий на колокольчик голос за нашей спиной.
Нежнейшее из существ, наша прима-балерина Сильва Вальтер, исполняющая согласно либретто главную роль в жизни Штрауса, вдруг встряла в доверительный разговор мужчин, стоявших на самой авансцене во фраках, при цилиндрах, но под наклоном в 30° друг к другу. Конечно, она напрасно это сделала. Ей бы держаться от нас подальше, потому что в тот же миг мы отпустили друг друга и вцепились в Сильву. Незамужней приме это, кажется, понравилось. Она кокетливо поинтересовалась:
— Танцевать будем?
— Непременно, если вы мне подымете веки, — тоном Вия, и уж никак не шутя, сообщил Виля.
А зал дома офицеров переполнял чарующий вальс, и жёны офицеров каждые три четверти такта всхлипывали, сопоставляя беспросветную судьбу семьи нищего венского артиста с судьбой тираспольской офицерской семьи, которая ничем была не лучше.
Что вам сказать, весь первый акт Штраус, его возлюбленная и администратор, нежданно замкнувший этот любовный треугольник, не расставались. Сильва таскала на себе по сцене двух алкашей, ласково называя их: «Ханыги!», и как-то мы продержались. Нет, что не говорите, а незамужняя баба — большая находка для усугубивших мужиков.

Ясное дело, вас мучает вопрос: а как всё это воспринимал зритель? Воспринимал с пониманием. Процентов на девяносто в зале были представители нашей доблестной армии. Как вы думаете, готовясь к встрече с большим искусством, они что же не приняли на грудь «Фокушора»? Не смейте плохо думать об армии! Так что, в тот вечер балет и армия были как никогда едины.

А в антракте, ровно через час, минута в минуту, действие «Фокушора» сняло, как рукой. Ну, и напиток, я вам скажу! Как в сказке про спящую красавицу, все проснулись, и одесские артисты всё же показали класс. Зал неистовствовал.

Но всех артистов, продегустировавших «Фокушор», т.е. практически всю труппу, мучил вопрос: будет ли инспектор Женя Нуждина писать рапорт? Уже в автобусе этот вопрос начали осторожно прояснять.
— Не знаю, мне кажется, всё прошло на уровне! — неожиданно изрекла всегда неумолимая Женя. — Правда, я перед спектаклем чуть-чуть выпила «Фокушора», и возможно, не всё воспринимала адекватно. У меня и сейчас в голове слегка шумит.
Это дело поправимое, — вдруг из глубины автобуса подала голос воздушная (37 кг флюидов) Лидочка. — Что-то в этом «Фокушоре» я сильно разочаровалась. Не думаю, что его стоит тащить в Одессу.

И, открыв две свои необъятные сумки, она пустила по салону обильные их запасы. Балетный народ так расчувствовался, что, оторвавшись от горлышка, хором даже продекламировал известные стихи про «хорошую девочку Лиду». А незамужняя Сильва Вальтер, приподняв голову с плеча не какого-то там венского Иоганна, а одесского мужественного и реального Вили, вдруг произнесла:
— Вот говорят, пьянка губит народ. И правильно — народ она губит, а одному человеку дарит надежду. Виля, у меня дома есть виски.
— Нет, теперь я пью только «Фокушор» — это напиток богов! Они пили, и уже ни одного из богов не осталось. Сильная вещь! — отхлёбывая дар Лидочки, был твёрд Виля. — Правильно говорил один умный человек: «От нечего делать пьют только недалёкие люди. Умный человек всегда найдёт повод».
Читатель, ты готов это опровергнуть? Интересно послушать…