Бабушка… Самая знаменитая бабушка… Самая известная бабушка в русской литературе…
Однако в стихах внука нет даже её тени. Только письма. В письмах говорит он о том, что «бабушка была самым близким человеком». Но косвенные упрёки в своих стихах «железной старухе» всё же бросает:
Я никому не мог сказать
Священных слов «отец» и «мать».
Конечно, ты хотел, старик,
Чтоб я в обители отвык
От этих сладостных имён…

И уж не к ней ли, к бабушке, обращается устами героя своей поэмы сам великий внук? Не её ли называет «стариком» и укоряет в том, что детство его, несмотря на материальное благополучие, было ущербным и неполноценным именно в силу того, что семьи-то настоящей у него почти от рождения не был. И, возможно, именно поэтому семьи собственной так и не сложилось, хотя…

Хотя неполные двадцать семь лет жизни – это даже не половина срока, отпущенного человеку Богом. Остаётся только гадать и думать сослагательно: «Что было бы, если бы…

… Если бы, например, в семье пензенского предводителя дворянства Алексея Емельяновича Столыпина и супруги его Марии Афанасьевны, урождённой Мещериновой, в 1773 году не появилась на свет младшая дочь, которой при крещении дали имя Елисавета.

Девочкой была она милой, даже привлекательной в юности, но какой-то… приземлённой, хотя в первую молодость, вместе со старшими сёстрами играла даже в спектаклях домашнего театра отца, труппа которого состояла в основном из крепостных. Был, однако, в этом театре даже неплохо звучавший хор.

Всем наукам юную Елисавет обучали домашние педагоги. И, несмотря на некоторую однобокость и ущербность такого образования, она довольно хорошо разбиралась в том, что ныне называется «дисциплинами гуманитарного цикла» и впоследствии способствовало тому, что она довольно быстро находила общий язык с приятелями внука.

В 1794 году Елизавета Алексеевна вышла замуж за елецкого помещика, отставного капитана Михаила Васильевича Арсеньева. И вскоре после свадьбы на деньги, полученные как приданое за невесту, было приобретено в Пензенской губернии имение Тарханы – место очаровательное и премилое: дубовые рощи, липовая аллея, пруды, уютная тёплая речка Милорайка. Но если молодого мужа пленяла поэтичность этих мест, то юная супруга видела во всём этом источник будущего материального благополучия семейства.

Такая приниженность духовных устремлений жены способствовала тому, что муж всё более и более охладевал к ней. А после рождения через год единственной, как оказалось, дочери Марии, они окончательно отдалились . В итоге у него случился длительный роковой роман с соседкой–помещицей А.М.Мансыревой, который полностью прекратил супружеские отношения в семье Арсеньевых.

После возвращения с военной службы супруга Мансыревой, в начале 1810 года Михаил Васильевич покончил с собой, приняв яд.

Впоследствии Елизавета Алексеевна тепло вспоминала о муже, говоря, что «хотя была молода и некрасива», муж всегда с нежностью к ней относился. Думается, что в этом признании есть доля кокетства.

Современники, знавшие её лично, утверждали, что была она «среднего роста, стройна, со строгими, решительными, но весьма симпатичными чертами лица. Важная осанка, спокойная, умная, неторопливая речь подчиняли ей общество…» Так, по крайней мере, писала о ней мать историка литературы Михаила Логинова, знавшая Арсеньеву лично.
Оставшись вдвоём с дочерью, которая и в детстве, и в юности производила впечатление «больного и весьма нервного создания», Елизавета Алексеевна обрушила на неё всю силу своей любви. И известие о том, что Мария Михайловна желает сочетаться узами брака с отставным армейским офицером Юрием Петровичем Лермонтовым, с которым она познакомилась на одном из вечеров у соседей, вызвало в матери невероятный протест. Да это и понятно!..

Вообразите себе этакого потомка обрусевших шотландцев, когда-то приехавших в Россию «на ловлю счастья и чинов», у которого за душой, кроме смазливой внешности «несколько встрёпанного петушка», ничего не было.

Тем не менее, свадьба состоялась. После чего молодая чета поселилась в Тарханах, где осенью 1814 года на свет появился мальчик – «вылитый дед», – как утверждала Елизавета Алексеевна.

Именно он и стал любовью всей её последующей жизни…

Это именно «ради будущего Мишеля» Елизавета Алексеевна, после смерти матери мальчика, выдала его отцу вексель на 25000 рублей с тем, чтобы тот избавил её с внуком «от своего присутствия навсегда».
Его, слабенького от рождения, она трижды возила на Кавказ, на Кислые Воды и, тем самым, буквально заставила жить дальше.

Ради него дом в Тарханах был наводнён детьми. Это были отпрыски бедных соседей–дворян, которые нужны были лишь для того, чтобы внук рос в детском коллективе.

Пол же в его комнате был выстлан дорогим английским серым сукном. И повсюду лежали мелки, с помощью которых юный Мишель рисовал на том сукне и записывал первые рифмы, приходившие ему в голову. А специально для этого приставленная горничная, всякий раз, как только он покидал комнату, тщательно щёткой удаляла с пола эти пометки.
Для него крепостной плотник соорудил в довольно большом зале ширму для кукольных представлений, а бабушка, вдвоём с внуком, лепила из воска головки для кукол, расписывала их специальными, привезёнными из Англии красками и шила для кукол одёжки. Потом кукольные спектакли разыгрывались лишь для одного зрителя, бабушки. Но если юному актёру нужен был помощник, то бабушка удалялась за ширму. И спектакль шёл при пустом зале.

Когда юный поэт своим бисерным почерком стал записывать первые стихи, бабушка вместе с ним из веленевой бумаги, присланной из Голландии, сшивала красивые тетради в ярких, синих, красных и жёлтых обложках, куда стихи эти и заносились. Всего сохранилось двадцать четыре таких тетради.

Когда же Мишелю пришло время поступать в университет, то выбран бабушкой был Московский. А для того чтобы обожаемый внук не жил в пансионе при университете, в Москве, в переулке, недалеко от Садовой – Самотёчной, был куплен дом, куда бабушка, разумеется, переехала вслед за внуком…

… Когда же в июле 1841 года старухе сообщили о гибели её сокровища на дуэли…

Она, прямая, как трость, на которую тогда уже опиралась, удалилась к себе в комнату, откуда не выходила трое суток. Робко пробегавшие мимо двери слуги слышали лишь глухие рыдания, доносившиеся из-за двери. Когда же она вышла из тех дверей, то мышцы, поднимавшие веки глаз её, работать уже не могли. До конца дней своих Елизавета Алексеевна, для того чтобы посмотреть на Мир Божий вокруг, который с этого дня перестал быть для неё интересен, вынуждена была пальцами поднимать веки.

Своего Великого внука пережила Елизавета Алексеевна Арсеньева на четыре года. Согласно пифагорейской магии чисел, число «4» – число неуверенности, сомнения, рефлексии…

Когда я стану умирать,
И, верь, тебе не долго ждать –
Ты перенесть меня вели
В наш сад, в то место, где цвели
Акаций белых два куста…

Автор: Олег Букач