Существует анекдот. Однажды Пётр I приказал генерал-прокурору Сената Павлу Ягужинскому подготовить указ: “Всякий вор, который украдёт настолько, что верёвка стоит, без замедления должен быть повешен”. Ягужинский отказался. “Государь, – сказал он, – разве ты хочешь остаться без подданных? Все мы воруем, все, только одни больше и приметнее других”.

Самым “приметным” казнокрадом и одновременно наипервейшим поклонником роскоши в Петровскую эпоху был фаворит царя, “полудержавный властелин” Александр Данилович Меншиков (1673–1729). Знакомясь с его жизнью и судьбой, невольно подпадаешь под обаяние этой необыкновенно крупной исторической личности. Крупной – во всех своих проявлениях. Светлейший Римского и Российского государства князь и герцог Ижорский, рейхсмаршал и генералиссимус, тайный действительный советник, Военной коллегии президент, генерал-губернатор губернии Санкт-Петербургской, от флота вице-адмирал красного флага, кавалер Орденов св. апостола Андрея, Слона, Белого и Чёрного орлов (высшие ордена России, Дании, Польши и Пруссии) и св. Александра Невского, подполковник Преображенской лейб-гвардии и полковник над тремя полками, капитан-компании бомбардир – таков сухой перечень чинов, регалий и должностей Александра Меншикова.

На деле же он был самым заметным, талантливым среди сподвижников Петра, его левой “сердечной” рукой – отважным воином, блестящим организатором, крепким хозяйственником; человеком предприимчивым, напористым, трудолюбивым, творчески активным.

Сын царского конюха, продававший пироги на московских улицах, он через посредство адмирала Франца Якоба Лефорта стал лично известен царю, легко вписался в его свиту, приняв не только идеи Петра, но весь его образ жизни. Именно сердцем, а не страхом был привязан он к государю. Солдат, а затем и сержант Потешного Петровского войска, царский денщик – Александр был всегда рядом с монархом. В 1697–1698 гг. он сопровождает царя в составе Великого посольства, а по возвращении из Европы собственноручно рубит головы мятежным стрельцам, вместе с Петром I бреет бороды и обрезает ножницами старомодное платье дворянам, и сам наряжается в щегольской европейский костюм.

Задаётся и его военная карьера. Если в 1704 году, после взятия шведской крепости Ниеншанц он не без гордости подписывает письмо своей невесте Дарье Арсеньевой громким титулом – “Шлиссельбургский и Шлотбургский губернатор и кавалер”, то в 1709 году он уже и светлейший князь, и фельдмаршал. Все самые главные баталии петровских войн – Шлиссельбург, Нарва, Калиш, Батурин, Полтава, Переволочна – прошли при решающем участии Александра. Неоценимы заслуги светлейшего и в строительстве “парадиза” – Петербурга, о чём написал Николай Костомаров: “Новая столица обязана своим созданием столько же творческой мысли государя, сколько деятельности, сметливости и умению Меншикова”.

Занимался князь и предпринимательством, причём использовал свою власть весьма успешно. Основывал металлургические заводы в Карелии, организовывал кораблестроение на Ладоге – он был неутомим. Все эти свершения покажутся феноменальными, если учесть, что Александр Данилыч был совершенно неграмотным – он с трудом мог подписать своё имя. Какой же цепкой памятью надо было обладать, чтобы держать в голове столько многообразных сведений! Впрочем, неграмотность не помешала ему стать членом Лондонского Королевского научного общества, о чём свидетельствует соответствующий диплом от 25 октября 1714 года, завизированный самим сэром Исааком Ньютоном.

О роли светлейшего в жизни государства свидетельствовал английский посол Чарльз Уитворт: “В России ничто не делается без его согласия, хотя он, напротив, часто распоряжается без ведома царя, в полной уверенности, что его распоряжения будут утверждены”. Уверенность эта была обоснованна – монарх видел в Данилыче единомышленника. Достаточно указать на письма царя к Меншикову. Как только не называет его Пётр – “товарищ”, “май либсте камрат”, “май херцен кинд”!

Царь щедро одаривал своего фаворита. “И награждён был таким великим богатством, – говорил князь Борис Куракин, – что приходов своих земель имел по полтораста тысяч рублей, также и других трезоров великое множество имел, а именно: в каменьях считалось на полтора миллиона рублей…”. Кроме того, Меншиков был вторым после царя “душевладельцем” России.

Но Пётр баловал любимца не только вотчинами и крепостными. В 1706 году, после победы под Калишем, например, он подарил светлейшему драгоценную трость, изготовленную по собственному эскизу царя. Её золотой набалдашник был усыпан алмазами, “а между алмазами три места финифтных”; верх набалдашника был украшен крупным изумрудом. Подарки европейских венценосных особ отличались не меньшей изысканностью. Датский орден Слона украшали шесть крупных бриллиантов; а польский король Август II Сильный подарил князю саблю с золотым эфесом, усыпанным алмазами; прусский король – запонку с большим алмазом.

Однако Александра Данилыча отличали не только великие заслуги перед Отчизной, но и не менее великие… пороки. Ему были свойственны высокомерие, тщеславие, стяжательство, бахвальство (парадным ли камзолом, орденами, чинами или богатством). Подобные отнюдь не привлекательные черты Меншикова были непосредственно связаны с его неукротимой тягой к роскоши.

Несмотря на то, что награды сыпались на него, как из рога изобилия, Меншиков был ненасытен – он всё увеличивал и увеличивал своё состояние, не гнушаясь недозволенными средствами. Принимал взятки от просителей, грабил польскую шляхту, закрепощал малороссийских казаков, отнимал земли у граничивших с его имениями помещиков. Но главное – он запускал руки в государственную казну. Светлейший был, пожалуй, самым значительным казнокрадом в истории России; он был взяточником высшей пробы, поскольку брал дань с других лихоимцев и взяточников рангом пониже, преступления которых он покрывал…

Но обратимся к истокам. Приверженность к роскоши обнаружилась у Александра довольно рано. Уже в 1697–1698 годах Меншиков был настолько приближен к царю, что, выполняя обязанности казначея, расходовал деньги не только на него, но и на себя. Сохранился любопытный документ – запись издержек на различные покупки для царя и его фаворита. В 1702 году для Петра I были куплены два парика стоимостью 10 рублей, в то время как для Меншикова – восемь на 62 рубля. В 1705 году общие расходы царя и Меншикова на экипировку составили 1225 рублей. Пётр довольствовался 40 аршинами ивановского полотна на порты. Остальные деньги были израсходованы на покупку штофов, тафты, кисеи, кружев, сукна, предназначавшихся для Меншикова и его близких.

Зная приверженность светлейшего к капризам европейской моды, 6 марта 1711 года Пётр прислал ему “в презент кафтан здешнего сукна” и прибавил: “Дай Боже на здоровье носить”. А позже царица решила порадовать Александра Даниловича наимоднейшим камзолом, сшитым по её заказу. Свой подарок из Амстердама 1 мая 1717 года Екатерина сопроводила письмом: “Посылаю к Вашей светлости камзол новой моды, которая ныне недавно вышла. И таких камзолов только ещё четыре персоны имеют, а именно один у царского величества, другой у цесаря, третий у короля английского, а четвёртый Вы иметь будете”.

О том, сколь роскошны были модные наряды Меншикова, свидетельствует опись его гардероба. Здесь среди прочего числятся 147 рубах без манжетов и с кружевными манжетами из голландского полотна, 50 кружевных и кисейных галстуков, 55 пар кружевных и шёлковых чулок, 25 париков, огромное количество простыней, подушек, скатертей и т. д.

А какой изысканной роскошью отличались экипажи светлейшего! Когда он выезжал, шестёрик лошадей в сбруе малинового бархата с золотыми и серебряными украшениями влек его золочёную в форме веера карету, на дверцах которой красовался его герб. Впереди шли скороходы и лакеи в роскошных ливреях, а сзади – пажи и музыканты, одетые в бархатные, расшитые золотом камзолы; шесть камер-юнкеров гарцевали около дверей кареты, и взвод драгун довершал процессию.

Царь невольно поощрял разгульную жизнь Меншикова с открытыми столами, приёмами, весельем и дорогостоящими фейерверками (хотя в то же время выговаривал ему за расточительность). Обеды у князя в торжественные дни состояли не менее чем из двухсот кушаний! Рассказывают, что Пётр, наблюдая из своего домика пир в роскошном доме Меншикова, всегда с удовольствием говорил:

– Вот как Данилыч веселится!

Это именно царь склонил светлейшего к тому, чтобы княжеский петербургский дом в стиле петровского барокко, стал представительским. Впрочем, то был не дом – дворец, который, как в своё время дворец покойного Лефорта в Москве, был одновременно и дворцом Петра – царь часто им пользовался. (О размерах дворца говорит тот факт, что впоследствии в нём разместился Сухопутный кадетский корпус). Свадьбы карликов, женитьба престарелого князя-папы Аникиты Зотова, пиры в викториальные дни – всё это проходило во дворце Меншикова. Светлейший изо всех сил старался подражать роскоши французских и английских аристократов: держал лучшую в столице кухню, множество иностранных слуг, отменный оркестр, пышно обставленные покои.

Столь же притягательным был Большой дворец Меншикова в Ораниенбауме. В солнечные дни на его террасах выставлялись в кадках деревья с “золотыми шарами”, сиречь апельсинами. А рядом с усадьбой раскинулось “малое увеселительное море”. Для этого на мелководной речке Каросте были сделаны специальные запруды. Александр Данилович особенно умилялся, когда по этому миниатюрному морю шли парусные суда.

Князь обладал поистине бесценными сокровищами. Как сообщает в своей книге “Повседневная жизнь русских щеголей и модниц” Елена Суслина, “ в его владении находились и усыпанные драгоценными каменьями шпаги, трости, пряжки, запонки, орденские кресты и звёзды, портреты в золотых рамах, золотые табакерки, украшенные алмазами, бриллиантовыми пуговицами, пояса с бриллиантовыми искрами и головные уборы – изумрудные перья с алмазами, какие в то время носили на шляпах, а также куски литого золота, жёлтые алмазы, красные лалы, белые и лазоревые яхонты, нитки жемчуга.”

На самом пике своего могущества князь имел свыше 150 тысяч душ крестьян. Его владения находились в 42 уездах Европейской России, а также в Прибалтике, Белоруссии, на Украине, в Пруссии и других местах. В “империи” Меншикова было свыше 3 тысяч сёл и деревень, 7 городов. По некоторым данным, он владел капиталом в 13 миллионов рублей, а также ему принадлежало более 200 пудов золотой и серебряной посуды.

Пётр узнал о злоупотреблениях Меншикова в 1711 году, однако специальная следственная комиссия была назначена только спустя несколько лет. Светлейшему пришлось вернуть в казну часть похищенного капитала, а также испробовать на своей спине знаменитую дубинку Петра – этим его наказание и ограничилось. Немаловажно, что в царском дворце у князя была надёжная и верная союзница – жена Петра, царица Екатерина Алексеевна. Ведь это Меншиков решил когда-то её судьбу, познакомив пленную лифляндку Марту Скавронскую с российским самодержцем. Она всегда стояла за князя горой. Однажды в ответ на ходатайства жены в пользу светлейшего Пётр в сердцах сказал: “Меншиков в беззаконии зачат, во грехах родила его мати, в плутовстве скончает живот свой. И если, Катенька, он не исправится, то быть ему без головы”. Однако в окружении царя было слишком мало людей, которым он доверял: приходилось прощать Данилычу его “неистовства и плутовства”. Показательно, что в 1720 году царь, несмотря на то, что уже знал о лихоимстве Меншикова, сделал его Президентом Военной коллегии.

В манере Меншикова одеваться было что-то вызывающее, дразнящее. Вот как описывает его Владимир Дружинин в романе “Именем Ея Величества”: “…Предстал в полном параде. Дразнит вельмож, закутанных в серое, тусклое, дразнит богатым узорочьем кафтана, а паче редким обилием наград… Все четыре ордена сияют, режут глаза завистникам”.

Зная это желание светлейшего выделиться, быть значимее и могущественнее других, многие царедворцы откровенно потакали и льстили ему. Один литературный подёнщик, получивший за работу 500 ефимков, после двухмесячных бдений представил опус “Заслуги и подвиги Его Великокняжеской Светлости”. В нём бывший пирожник изображается отпрыском древнего, некогда славного княжеского рода, который, однако, оказался в упадке и пребывал в безвестности, пока Провидение не послало миру его, Александра. Автор не скупился на похвалы своему герою, сравнивая его то с пророком Моисеем, то с римским императором Юстинианом. Неграмотный Меншиков преображается в почтенного учёного мужа: “Князь, – пишет автор, – одарён большой охотой и талантом к архитектуре гражданской и военной, равно как к математическим и механическим наукам.” (Тут очень кстати панегирист ввернул диплом Английского научного общества).

Но апофеоза беспринципности сочинитель достигает в обращении к сыну прославляемого им героя. Он призывает его брать пример со своего достойного отца и прибавляет: “Суетная гордость, роскошь и прочие низкие страсти да не овладеют тобою!”. Однако, как мы видели, эти страсти были присущи именно Александру Данилычу, причём в поистине непомерных масштабах. А ведь Меншиков был не только знаком с этим панегириком, но и оплачивал его! Что ж, значит, не ведал или не хотел ведать, что творил.

Герб Меншикова с княжеской короной сопровождался девизом: “Virture dure comite Fortune”, что означает: “Ведёт доблесть, сопутствует удача”. И действительно, удача долгое время сопутствовала светлейшему. И во время царствования своей “давней подруги сердца” Екатерины I он стал практически единоличным правителем империи. Умирающая государыня дала своё согласие на брак будущего 12-летнего императора Петра II с дочерью Меншикова Марией.

Когда вступил на престол Петр II, он осыпал будущего тестя новыми милостями – орденами, подарками, увеличил домашний штат прислуги Меншикова до 322 человек, предоставил ему 22 гребца и 39 матросов (это если его светлость пожелает передвигаться по воде). Казалось, всё было на руку самовластью светлейшего. Но здесь он совершил роковую ошибку – приблизил к Петру II Долгоруковых, которые воспользовались этим, чтобы вместе с канцлером Андреем Остерманом настроить юного императора против временщика и самим занять место рядом с самодержцем.

Однако в то время, когда Долгоруковы старательно чернили Меншикова перед августейшим юнцом, Александр Данилович тяжело болел, а поэтому ничего не знал об их интригах. Он пережил клиническую смерть. Не знаем, что именно открылось тогда князю (тайну он унёс с собой в могилу), но это полностью изменило его жизненные ориентиры и ценности. Поняв, что оказался на пороге смерти, он покаялся в грехах своей прежней “роскошной” жизни. Он вдруг стал другим – смирил гордыню, перестал цепляться за власть. И даже собственными руками подготовил своё низложение – покаявшись, он распустил всю свою личную охрану. А его охранял элитный Ингермандландский полк, для которого генералиссимус Меншиков всегда был кумиром. С такими-то богатырями не справились бы со светлейшим никакие клевреты Долгоруковых! Но сделал он это совершенно осознанно – чтобы все поняли: никаких честолюбивых помыслов у него больше нет. Изменилось и его отношение к щегольству, которое он теперь почитал суетным.

9 сентября 1727 года государственная служба Меншикова завершилась. Он со всем семейством был сослан в город Раненбург (ныне Рязанская область), в 337 верстах от Москвы. Когда его великолепный экипаж в сопровождении длинной череды карет и огромного числа разодетых конных гайдуков с блеском и помпой выезжали из Петербурга, народ удивленно глазел, а вот недруги, среди коих был и сам отрок-император, злобились и негодовали. В довершение к сему, 24 марта 1728 года у Спасских ворот Кремля было найдено анонимное подметное письмо, в коем содержались упреки Петру II за эту ссылку, и настоятельно рекомендовалось вернуть Меншикову бразды правления. Нет сомнений, что сочинителем сей цидулки были враги генералиссимуса, во всяком случае, Долгоруковы не преминули ей воспользоваться, чтобы нанести сыну конюха последний решающий удар.

И вот свершилось – императорским указом от 27 марта 1728 года Меншиков был приговорён к ссылке в сибирское село Берёзов с семьёй. Первым делом, его лишили привычных парадных одежд, в которых когда-то он так любил щеголять. Очевидцы свидетельствовали, что с него сняли обыкновенное платье и вместо того дали ему мужицкое, а также одели и детей его в бараньи шубы и шапки, под которыми были сокрыты кафтаны грубого сукна.

Начался последний этап его жизни – жизни опального и ссыльного вельможи. Этот период совпал с его духовным восхождением.

Вот что говорит о нем мемуарист: “Суровый северный климат укрепил его здоровье, бывшее до того довольно-таки слабым; он был худым и зябким, а в ссылке прибавил в дородстве и закалился к холоду… Этот человек, столь испорченный во дни своего баснословного процветания, погрязший в пороках, спесивый, жестокий, лихоимец без стыда и совести, вдруг превратился в образец терпения, спокойствия и покорности”. На крутом берегу речки Сосьвы он, сам работая топором, построил с помощью слуг небольшой деревянный дом. Поставил и церквушку (она сгорит во время пожара в 1765 году) и во время службы часто исполнял обязанности псаломщика и церковного старосты, произносил проповеди. Диктовал детям воспоминания о собственной жизни; к несчастью, неизвестно, что с ними сталось.

Обратимся к известной картине Василия Сурикова “Меншиков в Берёзове” (1883). В маленькой комнате – предметы крестьянского сибирского обихода; шкуры белого медведя и оленей на полу. А в красном углу, на аналое, покрытом алым бархатом, киот с иконами. Лицо светлейшего одухотворено страданием и какой-то высшей стоической мудростью. Он сидит за столом, кутаясь в доху, – такой крупный для этой комнатёнки и такой обречённый. Рядом с ним 17-летняя Мария, бывшая наречённая невеста императора, – она завёрнута в чёрную меховую шубу. Уже видно, что она тяжело больна и её ожидает скорая смерть (она умрёт через шесть месяцев со дня ссылки). Годом моложе – средняя дочь Саша. Сыну Александру – четырнадцать. Саша склонилась над лежащей на столе ветхой Библией. Может быть, она читает вслух главу из Экклезиаста: “Кто любит серебро, тот не насытится серебром; а кто любит богатство, тому нет пользы от того. И это – суета!.. Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришёл…”

Александр Данилович достойно переносил все унижения и тяготы ссылки. Он скончался 12 ноября 1729 года в возрасте 56 лет, прожив в ссылке чуть более полутора лет. Похоронили в церкви, им же срубленной, в двадцати метрах от берега реки. Вот что сказал об этом историк: “Там успокоился этот воистину феноменальный человек, выдающийся своими талантами, омерзительный своими пороками во дни процветания; великий и обаятельный мужеством и стойкостью в своем несчастье; [ему] суждено было появиться в анналах истории нашей страны сияющим метеором – то благотворным, то злосчастным, но всегда лучезарным”. А в памяти потомства сохранились предсмертные слова князя Меншикова: “Бог, а паче моя вера, коей не всегда я следовал, с годами положили мне покой на сердце. И научили жить и умирать, не скорбя о суете мира сего”.