До преклонных лет она курила, выпивала, смачно выражалась, заразительно хохотала, стремительно передвигалась и говорила только то, что хотела. Она была свободным человеком, не обремененным ни семьей, ни страхом перед завтрашним днем. Ее уважали и боялись, любили и завидовали, терпели и преклонялись. Для многих поколений зрителей Татьяна Ивановна Пельтцер и сегодня остается лучшей бабушкой советского киноэкрана. 
Текст Сергей Капков

Тайна родословной

Татьяна Ивановна могла позволить себе выбирать и роли, и режиссеров. К этому она шла долго. Капризной звездой Пельтцер стала в пятьдесят лет, пережив обиды, унижения, скитания по театрам, угрозу репрессии и многое-многое-многое... Она прославилась уже как старуха, молодой Татьяну Пельтцер никто и не помнил. Молодость этой уникальной женщины долгие годы оставалась загадкой для ее поклонников, а родословная — и вовсе тайной за семью печатями. Для всех. А правда такова. Актриса тщательно скрывала свое дворянское происхождение. Никто из коллег Татьяны Ивановны даже не подозревал, что среди ее многочисленных предков такие известные личности, как английский писатель Вальтер Скотт и светская красавица Варвара Беккер, подруга Наталии Гончаровой. Активная коммунистка и столичный депутат предпочитала умалчивать о том, что древний род фон Пельтцер известен аж с XIV века. Родственники Татьяны Ивановны недавно показали мне перевод «Дворянской грамоты», которая восстанавливает их титул, утерянный неизвестно когда и неизвестно по какой причине. Вот текст:

«Мы, Хайнрих двадцать второй, с Божьей милости, старшей линии самодержавный князь Ройс, граф и владелец города Плауен, владелец городов Грайц, Кранихфельд, Гера, Шлайц и Лобенштайн и т.д. и т.д. и т.д.

удостоверяем и заявляем сим: После того как Мы, на основании Нам предъявленных и подтвержденных документов о роде Пельтцер и на основании сделанного Нам Тайным Кабинетом доклада, Мы убедились в том, что братья Эдуард Карл Пельтцер, рожденный 28 января 1837 года в Москве, и Doctor philosophie Роберт Карл Пельтцер, рожденный 4 января 1846 года в Нарве, происходят из старого дворянского рода, который в прошлом по несчастному случаю потерял свое дворянство, и Мы соблаговолили, по почтительному прошению вышеуказанных братьев Пельтцер, возвести их в дворянство Нашей Земли. Мы хотим вследствие этого в силу Нашего суверенного всемогущества, чтобы братья Эдуард Карл Пельтцер и Doctor philosophie Роберт Карл Пельтцер и их прямые наследники обоих полов по нисходящей линии принадлежали к дворянству Нашей Земли, и чтобы их как таковых признавали, почитали и уважали... Герб показывает серебряный щит с тремя зелеными листами кувшинки, на щите покоится серебряный открытый, украшенный золотой оправой и дужками шлем, на котором находится пятиконечная корона, и между правым серебряным и левым зеленым орлиным крылом виден зеленый лист кувшинки. Попоны шлема зеленые и серебряные... Мы приказываем вышеназванных братьев и их потомков считать настоящими дворянами, их уважать и их защищать, как ни будь каждому приятно избежать Нашего гнева и карания, если же кто преступит против этого, он будет обложен штрафом...» «История и генеалогия рода Пельтцер» регулярно переиздается с 1901 года. В книгу вносятся любые изменения и дополнения в жизни представителей этой фамилии: разводы, замужества, даты смерти и дни рождения новых Пельтцеров. В Советском Союзе был единственный экземпляр «Истории», но о его судьбе — чуть позже. В России первые Пельтцеры появились в XVIII веке: из Голландии в Москву прибыли братья Фридрих и Георгий, владельцы многочисленных мануфактур. У Георгия здесь родились сыновья Сигизмунд и Роберт. Чем они занимались, сегодня установить достаточно сложно, но сохранился документ, где сказано, что Семен и Роман Пельтцеры занесены в книгу почетных граждан России. У Романа родились одиннадцать детей. Двое из них — Ханс и Георгий — были особенно дружны. Ханс переписал свое имя на «Иван» и стал знаменитым российским актером, а Георгий — военным инженером, построившим множество мостов по всей стране. В 30-е годы бывший белый офицер был репрессирован, одна из его дочерей от греха подальше уничтожила родословное древо — ту самую книгу «История и генеалогия рода Пельтцер». К счастью, Георгий Романович пробыл в тюрьме недолго, и теперь его потомки пытаются восстановить историю своего рода. Георгий Пельтцер стал отцом пятерых детей, Иван (Ханс) Пельтцер — двоих, Татьяны и Александра. Несмотря на то что Иван Романович, а затем и его дочь увлеклись актерством, в семье Георгия Романовича эту профессию не одобряли и даже осуждали. Неожиданно в театр подался только его сын Константин. Вот, пожалуй, и все, больше актеров в этом роду не появлялось. Две ветви одной семьи дружили, общались, но полное взаимопонимание было только между Татьяной Ивановной и Константином Георгиевичем. Они постоянно уединялись, обсуждали творческие идеи, спорили. «Ее всегда было много», — вспоминают сегодня родственники. Громкая, веселая, раскрепощенная, Татьяна Ивановна органично вписывалась только в актерскую стихию.

За большой любовью

Ее единственным учителем стал отец. Иван Пельтцер много играл в кино («Белеет парус одинокий», «Медведь», «Большая жизнь»), до революции снимал немые фильмы, ставил спектакли и колесил по России с антрепризами. В одном из таких спектаклей на сцену впервые вышла и Татьяна. Было это в Екатеринограде в 1914 году. Дебютантке еще не исполнилось и десяти лет. Первая роль Татьяны — мальчик Авдий в «Камо грядеше» Синкевича. А уже в следующем сезоне в Киеве начинающая артистка получала по три рубля за спектакль. Играла Леночку в «Дворянском гнезде» в окружении звезд антрепризы. В Харькове к труппе присоединились молодые Утесов и Смирнов-Сокольский. Татьяна блистала в «Белоснежке» и «Красной Шапочке». И, наконец, вершина творчества юной Пельтцер — Сережа Каренин в «Анне Карениной». В сцене прощания матери с сыном впечатлительных барышень уносили из зала в истерике... А потом — революция, голод. Антрепризы закрылись. Иван Романович преподавал в одиннадцати местах, получал красноармейские пайки. Татьяна вместе с младшим братом Сашей выступала в различных клубах, но учебу в гимназии пришлось бросить. Больше она нигде не училась. И начались скитания: Нахичевань, Ейск, Москва... Странные труппы, бессмысленные постановки, безликие роли... В 1930 году Татьяна Пельтцер решилась на отчаянный шаг — она уехала в Германию, на родину предков. За большой любовью. Казалось, навсегда... Его звали Ганс Тейблер. Коммунист и философ, он познакомился с Татьяной в Москве и без памяти влюбился. Эксцентричная русская актриса (с гремучей немецко-еврейской кровью) ответила взаимностью и даже согласилась бросить родину со всей ее нестабильностью и бесперспективностью. В Берлине фрау Тейблер устроилась на должность машинистки в советском торгпредстве и даже вступила в компартию Германии. Узнав, что Татьяна — актриса, известный режиссер Эрвин Пискатор пригласил ее в свой театр. Но при всем благополучии заграничной жизни, при всей любви к мужу и даже несмотря на собственные немецкие корни не смогла Татьяна долго оставаться вне родины. Не клеилась ее судьба вдали от дома. Прожив с Гансом в общей сложности четыре года, она уговорила его расстаться. Театральные легенды гласят, что причина разрыва была другой. Якобы у Татьяны Тейблер завелся поклонник, и Ганс обнаружил в кармане ее пальто любовную записку. Поссорившись, Татьяна хлопнула дверью и взяла билет на поезд. Оставим эту историю на совести сплетников, поскольку никто из биографов актрисы при этом не присутствовал и поручиться за достоверность этих событий не может. В 1931 году Татьяна вернулась в Советский Союз и вновь взяла фамилию отца — Пельтцер.

Товарищ Пизнер

Вскоре ее выгнали из театра имени Моссовета «за профнепригодность», и она вновь села за пишущую машинку, только теперь уже на машиностроительном заводе — помог младший брат Александр, инженер-конструктор. Правда, там Татьяне посоветовали вернуться к актерской деятельности, поскольку машинисткой она оказалась неважной. Вместе с ней ушел и Александр. Дело в том, что ранее он — будучи студентом — отсидел два года по статье 58 (за контрреволюционную деятельность). Со временем Александр Пельтцер увлекся разработкой первых советских гоночных автомобилей «Звезда», сам испытывал их, стал трижды рекордсменом Советского Союза. Но в 1936 году тучи над «неблагонадежными» вновь начали сгущаться, и Александр спешно оставил работу на заводе, как написано в архивах, «по причине выезда из Москвы». Татьяна Пельтцер уехала в Ярославль, поступила в старейший российский драмтеатр имени Волкова. Вернувшись через год в Москву, сменила еще несколько сцен, а перед самой войной оказалась в труппе знаменитого Московского театра эстрады и миниатюр. С началом боев труппа фактически переселилась на маленький пароходик «Пропагандист», который курсировал по Волге, обслуживая военные части. Порой было очень страшно... Но угроза исходила не только со стороны оккупантов. В начале войны на места было спущено распоряжение: выявлять всех лиц немецкой национальности и высылать кого в Сибирь, кого — вообще из страны. В отделе кадров Театра миниатюр Татьяну Ивановну предупредили: «Высылать собираются ВСЕХ немцев, независимо от заслуг». Это означало, что семидесятилетнему лауреату Сталинской премии Ивану Пельтцеру и его дочери тоже не на что рассчитывать. Спасать Пельтцеров в Моссовет отправилась целая делегация: Борис Андреев, Петр Алейников, Рина Зеленая, Мария Миронова. Перед таким «созвездием» чиновники не устояли: отцу и дочери были выданы «охранные грамоты». В 1946 году Иван Пельтцер вошел в штат Театра-студии киноактера. Это позволило ему вступить в кооператив и получить наконец отдельную квартиру в доме у метро «Аэропорт». Каждое утро Иван Романович спускался во двор со своим любимцем — огромным попугаем на плече. Он чинно заводил беседу с кем-нибудь из соседей, а попугай, нетерпеливо раскачиваясь из стороны в сторону, пытался переключить внимание хозяина на себя: «Ваня! Ваня! Ваня!» Не находя отклика, птица взрывалась: «Пельтцер, мать твою!!!» Попугай пользовался в доме большой популярностью. Иван Романович чуть ли не в восемьдесят лет вновь женился. Его супругой на этот раз стала молодая актриса Ольга Супротивная. Он по-прежнему был энергичен, молод душой, галантен, до последних дней обожал кататься на подножке трамвая. Ну а Татьяна Ивановна нашла свой театр только в сорок пять лет. Она пришла в Театр сатиры и сразу ощутила себя дома. «Есть у нее жилплощадь в мире: Она прописана в Сатире», — вскоре увидела свет такая эпиграмма Дмитрия Толмачева. Первый успех — роль Лукерьи Похлебкиной в спектакле «Свадьба с приданым». Его сняли на пленку и пустили по кинотеатрам. В пьесе действовали молодые коммунисты и комсомольцы, велась борьба за урожай, а зрители почему-то полюбили картежницу и самогонщицу с куплетами: «Хороша я, хороша! Да плохо одета. Никто замуж не берет Девушку за это!..» Следом вышел «Солдат Иван Бровкин», и Пельтцер стала знаменитой. Но актриса поняла это не сразу, а благодаря случаю. Труппа Театра сатиры отправилась в Германию обслуживать советские войска. На первом же КПП какой-то строгий майор начал придираться ко всяким мелочам. «Товарищ майор, мы же артистов везем!» Офицер обошел машину, заглянул в кузов, и первое, что увидел, — лицо Татьяны Пельтцер. Он мгновенно расплылся в улыбке: «Ой, кого я вижу! Товарищ Пизнер!» С этой минуты Татьяна Ивановна поняла, что стала популярна.

Проснись и пой

Ее тут же окрестили «матерью русского солдата». Предложения от кинорежиссеров посыпались, как из рога изобилия. Пельтцер получила звание заслуженной артистки и стала примой Театра сатиры. Когда, много лет спустя, к ней явился фотограф с просьбой поместить ее фото на рекламных сигаретах для заграницы, актриса философски заметила: «Милый, когда я была девочкой, то мечтала, чтобы мои портреты были на афишах и в витринах. А теперь... Можно и на сигаретах. Лишь бы не на туалетной бумаге». Конец 60-х и начало 70-х в Театре сатиры были для Татьяны Ивановны победны и радостны. Тогда она часто повторяла фразу «Я — счастливая старуха!» Она сыграла Прасковью в «Старой деве», мадам Ксидиас в «Интервенции», Марселину в «Безумном дне, или Женитьбе Фигаро», мамашу Кураж, фрекен Бок... Наконец, тетю Тони в фееричной постановке Марка Захарова и Александра Ширвиндта «Проснись и пой!». Эта роль стала бенефисной. Этим спектаклем Татьяна Пельтцер отметила семидесятилетний юбилей. На банкете по случаю праздника присутствовал патриарх эстрады Алексей Алексеев, который постоянно обращался к Пельтцер: «Танюша, а помните, в Харькове, когда ваша семья переехала в новый большой дом, Иван Романович устроил прием? Сидели за столом знаменитые артисты, а вы с тоненькими косичками вертелись вокруг нас и все старались обратить внимание на то, что тогда вас потрясло несказанно: вы убегали из комнаты, и вскоре раздавался шум, бульканье, страшные звуки, как будто начинал извергаться водопад — это вы приводили в действие чудо техники, унитаз! И хотели обратить наше внимание на эту новинку века». При этом сама Татьяна Ивановна сидела на столе, болтая ногами, и с упоением откусывала бутерброд с колбасой. В другой руке она держала рюмку, смотрела на Алексеева смеющимися глазами и вновь была той озорной девчонкой. Впрочем, не вновь. Она оставалась ею всегда. И в жизни, и на сцене, и в кино. Актерам быть интереснее, чем Пельтцер, было очень трудно. А моложе — просто невозможно. Молодость на сцене — это не отсутствие морщин, а состояние души, когда невозможно удержать бьющее через край жизнелюбие. Она никогда не была озабочена распространенной женской слабостью — казаться привлекательнее. И все равно ею любовались, восхищались. Александр Ширвиндт любит вспоминать, как после сдачи спектакля «Проснись и пой!» было решено сделать что-то неординарное, и Пельтцер предложила: «Полетим в Ленинград! К Миронову в „Асторию“! Он сейчас там снимается». И полетели. Два дня гуляли на ее деньги, потому что заначка оказалась только у Татьяны Ивановны. Ей всегда можно было позвонить в три часа ночи и сказать: «Поехали!» Она не спрашивала, куда. Могла только спросить, с кем. И если компания ее устраивала, отвечала: «Подъезжайте!» В Швеции, в туристической поездке, Пельтцер носилась впереди всех, неутомимая и любопытная. Гид, усталая женщина, русская эмигрантка, поначалу была просто шокирована, а потом покорена стремительностью и не всегда цензурной речью почтенной артистки. С нее постепенно сошло чувство превосходства обеспеченной «шведки» над нищими русскими, и, прощаясь с ними, она плакала и тоскливо обнимала Татьяну Ивановну. А потом долго стояла на дороге, не выпуская из глаз эту чудаковатую женщину, всколыхнувшую в ней неистребимую тоску по родине, и вспоминая захлебывающийся смех старой счастливой актрисы, непринужденной, как ребенок. С таким же упоением Пельтцер снималась в кино. Она почти не отказывалась, пытаясь наверстать упущенные годы. «Укротительница тигров», «Журавушка», «Чудак из пятого Б», «Ты — мне, я — тебе», «Вам и не снилось», «Формула любви», «После дождичка в четверг»... В 70-е годы Татьяну Пельтцер узнали и в Европе. Ее отчаянная бабуля из «Приключений желтого чемоданчика» принесла советскому кино Венецианского Льва. Кто еще из наших актрис мог бы в семьдесят лет танцевать на крыше, прыгать с забора, бегать с песнями по мостовым, кататься на крыше троллейбуса? Татьяна Пельтцер не боялась ничего, кроме... нищеты. Пожалуй, это был единственный ее настоящий страх. Потому она и не отказывалась ни от каких ролей, ни от каких приглашений — будь то радио или халтурка в сельском клубе.

Настоящая любовь

Недавно на одном из центральных телеканалов показали документальный фильм о Татьяне Пельтцер, весь сюжет которого строился вокруг слова — «одиночество». Мол, актриса так страдала от одиночества, так переживала из-за отсутствия семьи, плакала в подушку по ночам... Будто авторы фильма подсматривали за ней из коридора или наблюдали через окно. Друзья и коллеги утверждают обратное. Никогда Татьяна Ивановна не сокрушалась по поводу своего одиночества. «Все ваши проблемы — из-за детей, этих неблагодарных, маленьких эгоистов! — басила она своим молодым подругам. — У меня их нет, и я счастлива!» Для Пельтцер важнее всего была свобода, и она наслаждалась ей в полной мере. Съемки, спектакли, телевидение, эстрада, вечера в Доме актера и Доме кино, преферанс с любимой подругой Валентиной Токарской и «кем-нибудь третьим»... О каком одиночестве можно говорить? Вот замуж больше не вышла, это правда. Романы были, говорят, очень красивые. С ожиданием у окошка в розовом, кружевном пеньюаре, со вздохами и печальными взглядами... Но настоящая любовь была одна, на всю жизнь. Милый Ганс. Он стал профессором, доктором философских наук, работал в институте Маркса — Энгельса. Иногда они встречались — на гастролях или в домах отдыха на море. В такие моменты весь театр, затаив дыхание, наблюдал за их трогательными прогулками — как в юности, взявшись за руки. Но все свидания бывших супругов неизменно сопровождались ссорами и обвинениями: кто же виноват, что они расстались?! А дальше — смех, примирение, новые звонки, телеграммы... Когда сын Ганса приезжал учиться в Москву, то часто гостил, а то и останавливался у Татьяны Ивановны. Новая фрау Тейблер страшно и небезосновательно ревновала мужа, устраивала скандалы, запрещала переписываться, но бывшие супруги оставались привязанными друг к другу всю жизнь. Если Татьяна Пельтцер кого-нибудь любила, то до беспамятства. Она обожала свою парикмахершу, которой везла подарки отовсюду. Боготворила Андрея Миронова, которого считала своим сыном и была неразлучна с ним с первых дней его жизни, поэтому всем надоела своими тостами за здоровье любимца и рассказами о его появлении на свет 8 марта 1941 года. За своим старым, слепым отцом она ухаживала до его последних дней, заботилась о своей одинокой матери, а потом — о брошенном брате Шуренке. Бывший инженер-гонщик остался без ног, и жена выставила его из дома... Полюбила режиссера Марка Захарова и больше не находила себе места с его переходом из «Сатиры» в «Ленком». Скучно ей стало в родных стенах. Валентин Плучек не ставил на нее спектакли, давал ей проходные роли, да еще и покрикивал на ведущую актрису. Долго терпеть Пельтцер не могла и не желала. На репетиции «Горя от ума» грубо огрызнулась. А потом — слово за слово — и такой скандал начался! Да еще и на весь театр — трансляцию со сцены не вырубили... Пельтцер назвала Плучека «старым дураком» и бросилась вон из театра! Едва ли не на следующий день она уже была у Захарова. Марк Анатольевич было растерялся, но принял легендарную актрису в свою молодежную труппу. Об этом поступке судачила вся Москва. Как можно бросить театр после тридцати лет звездной карьеры? Первая народная артистка СССР в истории «Сатиры», великая старуха, премьерша! В семьдесят лет променять академический театр на «комсомольцев»? Тут нужен очень цельный и азартный характер. И у Пельтцер он был. Бабка, Баушка — так звали Татьяну Ивановну в «Ленкоме». Играя эпизодики в модных спектаклях, Пельтцер не скучала. На репетициях по-прежнему ругалась с режиссерами, на собраниях заступалась за молодежь. Когда Александра Абдулова хотели уволить за нарушение дисциплины, она со свойственной ей прямотой обратилась к коллегам: «А на кого ходить-то будут? На тебя, что ли? Или на тебя? Или, может, на вас?!» Собрание тут же прекратилось, и Абдулов остался в труппе навсегда. А потом выводил ее под руку на последнем спектакле «Поминальная молитва». И шептал на ухо текст, который 88-летняя актриса уже не помнила. И ни у кого мысли не возникало, отправить Баушку на покой и лишить сцены. Зрители хотят ее видеть, коллегам важно ее присутствие, Захарову дорого ее имя на афишах.

И спектакль останавливался, когда на сцене появлялась великая актриса Татьяна Пельтцер. Зал вставал и несколько минут аплодировал. А она не понимала, за что... «Почему они хлопают? — спрашивала она у Абдулова. — Я же еще ничего не сказала, я только вышла!» За это и хлопали. Благодарили за то, что вышла. За то, что выходила на сцену почти восемьдесят лет, что снималась в любимых фильмах, что всегда вызывала только положительные эмоции, дарила улыбку, радость. За то, что была нашей общей Баушкой.

http://family-values.ru/familnye_tsennosti/tatyana_ivanovna_pelttser_5025.html