"Ключ легко повернулся, замок щелкнул, дверь открылась. Мэри вылетела вон — да так и замерла. Кругом снег! Утро погожее, но как холодно! Поглядела вниз — и невольно засмеялась. Мостовая вокруг дворца была замощена деревянными плитами, гладко пригнанными одна к одной. Ее это всегда забавляло — ну прямо паркет в бальной зале, а не улица. Ужасно хотелось здесь потанцевать, но разве можно было? И она не удержалась — выскочила, крутнулась на одной ноге, замерла, сделала несколько вальсовых па… ах, как хо-лод-но! И вон какой-то человек стоит, пялится на нее… Нет, надо убегать!

Мэри опрометью бросилась назад и принялась запирать дверь..."

"Гриня засмотрелся было на них, потом обернулся на государев дворец. Ох и домина!!! Сколько окон! И за каждым небось мебель из золота и серебра… и каменья драгоценными горами насыпаны… Вот бы хоть глазком поглядеть на такие чудеса, увидать государя, государыню и царевен с царевичем Александром…

Громадное здание смотрело на него сотней окон, словно сотней презрительных, немигающих глаз, мол, где тебе, деревенщина! Ишь размечтался о чем! Ступай со своим свиным рылом, да не в калашный ряд!

И вдруг… Вдруг распахнулась маленькая дверка в стене. Снаружи ее и не видно — не знаешь, что там дверка, так мимо и пройдешь. В двери показалась тонкая фигурка. Девка! Платьице беленькое, короткое, не достает до щиколоток, из-под него тоненькие ножки торчат. Сама невысока, но не тоща… Говорили, в городе все бабы и девки тощие, заморенные, однако Грине ни одна такая не попадалась, и эта была кругленькая, ладненькая… легкая ткань платья обвила ее стан — не стан, а загляденье! Выскочила на мостовую — а та, лишь теперь заметил Гриня, вся была сложена из деревянных плит, плотно, искусно подогнанных одна к другой… Выскочила, поскользнулась, вдруг крутнулась на одной ноге, понеслась было, раскинув руки, словно в пляске, еще раз крутнулась…

Гриня и дышать перестал, глядя, как взметнулся подол платья, открыв множество нижних юбок… ноги ее в легких башмачках, чудилось, окружала кружевная пена, темно-русые кудельки дрожали вокруг румяного лица, а сверху головка была причесана гладко-гладенько, аж блестели волосы в лучах слабого зимнего солнца…

Повернулась к нему, глянула большими голубыми глазами — словно бы в душу заглянула, да еще и коснулась ее, души, словно бы прильнула к ней…

— Ох, — хрипло сказал Гриня, — ох, Боже мой…

Девчонка зябко поежилась — еще бы, в зимнюю стужу выскочила в чем была, в одной какой-то белой невесомой шалюшке на плечах! — и снова исчезла в дверце, которая закрылась — и слилась со стеной, и не скажешь, коли не знаешь, где она…

Кто это? Кто она?!

— Царевна, не иначе, — пробормотал Гриня. — Царевна-королевна… Звездочка ясная…

Он еще долго стоял на том же месте… стоял, пялился на дверцу. Вдруг да откроется? Вдруг да снова мелькнет звездочка в белом платьице, легконогая, ладная, светлоокая?..."

Елена Арсеньева "Звезда моя единственная"

Судьба старшей дочери Николая I — великой княжны Марии, казалось, сложилась удачно, ей повезло — все получилось, как она хотела: брак по любви, выходя замуж, Россию не нужно покидать, не придется расставаться с родными.

Герцог Максимилиан Лейхтенбергский, избранник княжны Марии, был человеком широких познаний в минералогии, ботанике, искусстве. И, что самое важное, он готов был переехать в Петербург на постоянное жительство.

Со своим будущим мужем, старшим сыном Евгения Богарне и внуком французской императрицы Жозефины, великая княжна Мария познакомилась в 1837 году, когда он приезжал в Петербург на кавалерийские маневры. Год спустя во время второго приезда герцога между молодыми людьми возникла взаимная симпатия. Несмотря на происхождение Максимилиана и его вероисповедание — он был католиком, — император Николай I дал свое согласие на брак дочери.