![PlyW2kQHuAs (604x471, 93Kb)](//img1.liveinternet.ru/images/attach/c/9/112/394/112394119_PlyW2kQHuAs.jpg)
Но вот однажды, это было в светлом апреле, я разложил все эти английские прелести в косом золотистом луче и только что отделал до глянца правую щеку, как ворвался, топоча, как лощадь, Егорыч в рваных сапожищах и доложил, что роды происходят в кустах у заповедника над речушкой. Помнится, я полотенцем вытер левую щеку и выметнулся вместе с Егорычем.
И бежим мы втроем к речке, мутной и вздувшейся среди оголенных куп лозняка, - акушерка с торзионным пннцетом и свертком марли и банкой с йодом, я с дикими, выпученными глазами, а сзади Егорыч. Он через каждые пять шагов присаживался на землю и с проклятиями рвал левый сапог: у него отскочила подметка. Ветер летел нам навстречу, сладостный и дикий ветер русской весны, у акушерки Пелагеи Ивановны выскочил гребешок из головы, узел волос растрепался и хлопал ее по плечу .
- Какого ты черта пропиваешь все деньги? - бормотал я на лету Егорычу. - Это свинство. Больничный сторож, а ходишь, как босяк.
- Какие ж это деньги, - злобно огрызся Егорыч, - за двадцать целковых в месяц муку мученскую принимать... Ах ты, проклятая! - Он бил ногой в землю, как яростный рысак. - Деньги... тут не то что сапоги, а пить-есть не на что...
- Пить-то тебе - самое главное, - сипел я, задыхаясь, оттого и шляешься оборванцем...
У гнилого мостика послышался жалобный легкий крик, он пролетел над стремительным половодьем и угас. Мы подбежали и увидели растрепанную корчившуюся женщину. Платок с нее свалился, и волосы прилипли к потному лбу, она в мученни заводила глаза и ногтями рвала на себе тулуп. Яркая кровь заляпала первую жиденькую бледную зеленую травку, проступившую на жирной, пропитанной водой земле.
- Не дошла, не дошла, - торопливо говорила Пелагея Ивановна, и сама, простоволосая, похожая на ведьму, разматывала сверток.
И вот тут, слушал веселый рев воды, рвущейся через потемневшие бревенчатые устои моста, мы с Пелагеей Ивановной приняли младенца мужского пола. Живого приняли и мать спасли. Потом две сиделки и Егорыч, босой на левую ногу, освободившись наконец от ненавистной истлевшей подметки, перенесли родильницу в больницу на носилках.
Когда она, уже утихшая и бледная, лежала, укрытая простынями, когда младенец поместился в люльке рядом и все пришло в порядок, я спросил у нее:
- Ты что же это, мать, лучшего места не нашла рожать, как на мосту? Почему же на лошади не приехала?
Она ответила:
- Свекор лошади не дал. Пять верст, говорит, всего, дойдешь. Баба ты здоровая. Нечего лошадь зря гонять...
- Дурак твой свекор и свинья, - отозвался я.
- Ах, до чего темный народ, - жалостливо добавила Пелагея Ивановна, а потом чего-то хихикнула.
Я поймал ее взгляд, он упирался в мою левую щеку.
Я вышел и в родильной комнате заглянул в зеркало. Зеркало это показало то, что обычно показывало: перекошенную физиономию явно дегенеративного типа с подбитым как бы правым глазом. Но - и тут уже зеркало не было виновато - на правой щеке дегенерата можно было плясать, как на паркете, а на левой тянулась густая рыжеватая поросль. Разделом служил подбородок. Мне вспомнилась книга в желтом переплете с надписью "Сахалин". Там были фотографии разных мужчин.
"Убийство, взлом, окровавленный топор, - подумал я, - десять лет... Какая все-таки оригинальная жизнь у меня на необитаемом острове. Нужно идти добриться..."
М.А. Булгаков. "Записки юного врача. Пропавший глаз".
К.А. Коровин. "Весна". 1915
geniavegas |
|
|
|
|
|
|
|
|
|