Пережить Ноябрь

найти - понадобится карта: в себе запрячусь и запрусь. смотри - зима начнется завтра, а я, пожалуй, не начнусь.

( Кукла Саша)

У нас ноябрь. В нем надо спать.
Под звук закипающего чайника.
На топчанчике в кухне, когда слышно, как шипит газ, как вода собирается с силами, чтоб забурлить, как гудит металл и как пузырьки цепочками устремляются вверх… И кто-то дожидается кипятка и заваривает чай, и кидает веточку чабреца прямо в чашку. Запах дикого поля разливается в воздухе. И ты засыпаешь окончательно.
Под шум прибоя.
Если спишь рядом с морем, слышно как волны колышат гальку и как деликатно позвякивают в воде ракушки, трутся друг об друга. Будто попискивают.

Под разговор посторонних женщин о бытовом и житейском, вполголоса, рядом, в дороге, в поезде. «В этом году огурцов мало засолила — приболела в сезон, да и внучку привезли — не до банок было…» «А мои не приезжали, я пока ждала, наварила варенья — из абрикос, из белой черешни, скоро айвой займусь… Ох, косынка сползла». И вздохи.

Под тихий спор двух незнакомых мужчин за стенкой — об умном, например, о книге, которую точно никогда не прочтёшь. «Не понимаю, что тебе там понравилось? Анализ слабый, поверхностный, сплошное выпячивание собственного мнения… Я, я, я! А фактов — минимум». «Согласен, много субъективного, но как блестяще изложено! Рисковано, на грани скандала, а спорить не хочется…» И выходят курить.

Спать, спать

Под стук дождя о подоконник, когда некоторые капли крупнее и грохаются с высоты, а другие сыпятся манкой, часто-часто. А мимо изредка ездят машины, попадают колесами в лужи и вода разливается длинным звуком.

Под треск поленьев, сгорающих в камине и прочую тишину, а за стенами вокруг чтоб деревья во множество заградительных рядов, качаются, переплетаются ветвями, мокнут…

Под свист и шелест крыльев ночной птицы, пролетающей мимо форточки. Чтоб как в английских романах: «Было слышно, что сова вылетела из леса и задела когтями живую изгородь».

Под мерные завывания ветра, который гуляет по свету, выносит душное, сносит лишнее, заставляет беречься, дует и запрещает выходить из дому, запирает крест накрест двери — надолго, надолго.

Под звук колыбельной, которую поют ребенку, или читают сказку, а ребенок возится, что-то спрашивает, смеется, роняет игрушки и одеяло.

Под шелест переворачиваемых страниц, когда кто-то читает рядом бумажную книгу, хихикает, старается не шуметь, хмыкает, шуршит карандашом — делает заметки.

Как хорошо засыпать, когда в ногах или у живота крутится юлой кошка или собака, устраивается поудобнее, а потом начинает так облизываться, что аж качает кровать.
Когда в соседней комнате кто-то молится без надрыва, или утюжит пододеяльник и напевает, или целуется в сумерках.

И пусть идут дожди — они всему придают неопределенность и законченность одновременно.

Пусть нависают свинцовые небеса — придавливают, как бабушкино ватное одеяло.
И низкие облака пусть плывут — отгораживают от суеты, в них — как в перину, в кокон, в объятия, в пледы. В компостную яму. В берлогу. Зарыться и замереть. Ведь с самого утра начинаются сумерки, а значит, ничего обязательного. И так на ближайшие полгода. Пока не рассветет.
Осень, когда она серого цвета, это как свобода, как жизнь за тем, когда подведена черта; как пауза, когда что-то закончилось, а новое не началось; как момент, когда ты уже попрощался с теми, кто здесь, но еще не сел в самолет и не улыбнулся тем, кто там: как чистый лист, на котором все можно нарисовать по-своему.
Но это потом, потом, завтра, все завтра или весной…
© Полина Санаева