Константин Сомов. Портрет Александра Блока. 1907

 

Стихи Александра Блока сопровождали мою юность. Читала и перечитывала его двухтомник, изданный в 1955 году. В первый том включены стихи и поэмы, второй содержит не менее важные для меня сведения из дневников и записных книжек. Стимулом служил папа, который был наполнен блоковской лирикой и часто цитировал отдельные строфы. Передалось мне по наследству его увлечение поэзией. Вчитывалась долго и упорно, но мучительно и напряженно. И все же многие его стихи знала наизусть. Еще и сейчас помню некоторые, осевшие на донышке памяти. Однако увлечение оказалось недолгим. Почему? Тяжелым он оказался для меня поэтом. Не совсем понятным и созвучным душе. Это была моя первая встреча с культурой Серебряного века. 

 

 

Молодая Марина Цветаева с большой щедростью посвятила Блоку целый цикл под названием «Стихи к Блоку», которые датируются 1916-1921 годами.  Приведу всего два из них, позволяющих определить ее стихотворное восприятия Блока. Как светло и звонко первое из них:

Имя твое — птица в руке,

Имя твое — льдинка на языке.

Одно единственное движенье губ.

Имя твое — пять букв.

Мячик, пойманный на лету,

Серебряный бубенец во рту.

 

Камень, кинутый в тихий пруд,

Всхлипнет так, как тебя зовут.

В легком щелканье ночных копыт

Громкое имя твое гремит.

И назовет его нам в висок

Звонко щелкающий курок.

 

Имя твое — ах, нельзя! —

Имя твое — поцелуй в глаза,

В нежную стужу недвижных век,

Имя твое — поцелуй в снег.

Ключевой, ледяной, голубой глоток.

С именем твоим — сон глубок.

 

Звучат и переливаются радостью три строфы, особенно если читать их вслух. Чуть позже, всего через 17 дней, появляется иная интонация, ибо стихотворение построено на образах православной молитвы «Свете тихий…», входящей в Великую Вечерню. От переполняющего сердце удивления и восхищения она переходит к возвеличиванию и поклонению:

 

Ты проходишь на запад солнца,

Ты увидишь вечерний свет.

Ты проходишь на запад солнца,

И метель заметает след.

 

Мимо о́кон моих — бесстрастный

Ты пройдешь в снеговой тиши,

Божий праведник мой прекрасный,

Свете тихий моей души!

 

Я на душу твою — не зарюсь!

Нерушима твоя стезя.

В руку, бледную от лобзаний,

Не вобью своего гвоздя.

 

И по имени не окликну,

И руками не потянусь.

Восковому, святому лику

Только издали поклонюсь.

 

И, под медленным снегом сто̀я,

Опущусь на колени в снег,

И во имя твое святое

Поцелую вечерний снег —

 

Там, где поступью величавой

Ты прошел в гробовой тиши,

Свете тихий, святые славы,

Вседержитель моей души.

 

Следует уточнить, что по старой орфографии фамилия поэта писалась Блокъ. Цветаева не была с ним лично знакома, но видела и слышала, присутствуя на нескольких публичных выступлениях поэта.  Зрительный образ и манера чтения Блока надолго запечатлелись в ее сердце. Было ей в то время 24 года, ему – 36. Всего через четыре года оборвется его жизнь. Именно поэтому основной корпус стихов «восхищенной и восхищённой» Цветаевой был написан в 1916 году, а затем дополнен в год смерти поэта, но воспринимаются  они совершенно иначе:

 

Други его – не тревожьте его!

Слуги его – не тревожьте его!

Было так ясно на лике его:

Царство мое  не ль мира сего.

 

 

И совпадение: Блок, и Цветаева ушли из жизни в имперском месяце августе.  

 

 

С большим уважением отношусь к Лидии Яковлевне Гинзбург (1902 - 1990), доктору филологических наук, видному советскому литературоведу, писателю и мемуаристу.  В эссе «Человек за письменным столом» она написала:

«Великие поэты — это не те, которые пишут самые лучшие стихи. Совмещаться это может (Пушкин, например), но необязательно.

Великий поэт — это тот, кто шире всех постиг «образ и давление времени» (как говорил Шекспир). Для русского XX века это Блок — как для XIX-го Пушкин, — и никто другой в такой мере. Можно больше любить стихи других современников Блока. Не в том дело. Блок вообще не поэт отдельных стихов; он явление в целом.

Он замыкает собой ряд русских писателей, которые отвечали на все и за все — Пушкин, Толстой, Достоевский, Чехов…».

Вот так, любить стихи поэта не обязательно, но следует понимать, что был он феноменом серебряного века, которому многие продолжают поклоняться, и по сей день. К мнению Лидии Яковлевны всегда прислушиваюсь. Она для меня как серый кардинал истории литературы, человек, охвативший эпоху, ибо имела возможность общаться с талантливыми людьми того времени, но при этом совершенно неизвестный широкому читателю,. Своего рода весомая тень литературы XX века. Хотя могла бы заслонить присущим ей масштабом личности многих встреченных, о которых оставила свои заметки.  Жизнь была долгой – 88 лет. Хотя сейчас имя ее стало звучать все чаще.