Но в памяти такая скрыта мощь,
Что возвращает образы и множит...
Шумит, не умолкая, память-дождь,
И память-снег летит и пасть не может.
Д. С. Самойлов
В мае 2015 года во дворе знаменитого питерского дома Мурузи на перекрестке улицы Пестеля и Литейного проспекта собралось много друзей и почитателей творчества Бродского: литературный мир отмечал его 75-летие. Поэт вырос в этом доме и в этом дворе, отсюда он вынужден был уехать в эмиграцию.
Дом Мурузи, где жила семья Бродских
Этот двор и этот дом знают его поклонники и друзья. Но на этот раз сюда пришел человек, который оказался здесь впервые, — его дочь Анна-Мария (1993 г.р.). Она была его счастьем, он звал ее Нюшей. Его не стало, когда Нюше не исполнилось и трех лет.
Что она могла запомнить об отце?
Разумеется, ее окружили журналисты, задавали ей кучу вопросов, в том числе интересовались, что она читала из Бродского. Дочь ответила достойно - прочитала далеко еще не все, но будет впредь читать понемногу и медленно, чтобы продлить общение с отцом на всю оставшуюся жизнь. Это ее собственный способ сохранения памяти о нем. Мудрое решение. Поэзию Бродского залпом не осилишь: нужно много размышлять над каждым стихотворением, пока не произойдет процесс насыщения ею, а следовательно и понимания сказанного.
Многие жители и гости Петербурга проходя мимо дома Мурузи, смотрели на балкон Бродских и мечтали об открытии в их бывшей квартире музея знаменитого поэта.
У окна квартиры с видом на Спасо-Преображенский собор. 1956 г. Фото А. И. Бродского. Из архива М. И. Мильчика.
Наконец ожидаемое сбылось. Получил музей широко известное название «Полторы комнаты». "В полутора комнатах (если вообще по-английски эта мера пространства
имеет смысл), где мы жили втроем, был паркетный пол, и моя мать решительно
возражала против того, чтобы члены ее семьи, я в частности, разгуливали в носках. Она требовала от нас, чтобы мы всегда ходили в ботинках или тапочках", - именно этими словами начинается эссе Бродского с аналогичным названием. Для многих этот день оказался настоящим праздником. Очередь желающих побывать в музее Бродского растянулась до Литейного проспекта.
Анна-Мария на балконе квартиры Бродских
А теперь вспомним стихотворение Бродского, которое он посвятил дочери. Написано оно было в 1994 году на английском языке, поэтому существует несколько широко известных его переводов. Вначале работа поэта Григория Кружкова, который в свое время перевел на русский язык стихи любимых Бродским поэтов - Джона Донна и Роберта Фроста:
Дайте мне еще одну жизнь, и я буду петь
В кафе «Рафаэлла». Или просто сидеть,
Размышляя. Или у стенки стоять буфетом,
Если в том бытии не так пофартит, как в этом.
И поскольку нет жизни без джаза и легкой сплетни,
Я еще увижу тебя прекрасной, двадцатилетней —
И сквозь пыльные щели, сквозь потускневший глянец
На тебя буду пялиться издали, как иностранец.
В общем, помни — я рядом. Оглядывайся порою
Зорким взглядом. Покрытый лаком или корою,
Может быть, твой отец, очищенный от соблазнов,
На тебя глядит — внимательно и пристрастно.
Так что будь благосклонна к старым, немым предметам:
Вдруг припомнится что-то — контуром, силуэтом.
И прими, как привет от тебя не забывшей вещи
Деревянные строки на нашем общем наречье.
Трогательная забота, не правда ли? Отец согласен пребывать в любом обличье, но только рядом с дочерью. Чувствуется перекличка с рождественскими стихами: "...из глубины Вселенной, с другого ее конца,/звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца". Теперь это же стихотворение в переводе Андрея Олеара:
TO MY DAUGHTER / МОЕЙ ДОЧЕРИ
Дай мне другую жизнь — и я буду петь
в кафе «Рафаэлла». Или просто сидеть
там же. Хоть шкафом в углу торчать до поры,
если жизнь и Создатель будут не столь щедры.
Всё же, поскольку веку не обойтись
без джаза и кофеина, я принимаю мысль
стоять рассохшись, лет двадцать сквозь пыль и лак
щурясь на свет, расцвет твой и на твои дела.
В общем, учти — я буду рядом. Возможно, это
часть моего отцовства — стать для тебя предметом,
в особенности когда предметы старше тебя и больше,
строгие и молчат: это помнится дольше.
Так что люби их, даже зная о них немного, —
пусть призраком-силуэтом, вещью, что можно трогать,
вместе с никчёмным скарбом, что оставляю здесь я
на языке, нам общем, в сих неуклюжих песнях.
Свой стихотворный ответ отцу написала и Анна-Мария Бродская. К сожалению, она не владеет русским языком. Ее будущее в выборе профессии пока четко не определилось. Все время она уделяет маленькой дочке. Может быть она последует по стопам отца? Хотя пока мечтает стать иллюстратором.
TO MY FATHER / МОЕМУ ОТЦУ
Касаюсь запотевшего стекла,
и тень в ночи за краткий миг тепла
вдруг сделается ближе, дрогнет нить…
Воображенье? Может быть…
Ты поплотнее запахнул пальто,
бренча в кармане рифмами, зато
покой обрёл на дальних берегах.
Как там дышать? Там страшно? Этот страх
неведом мне сейчас, раз жизнь — дары,
паденья, взлёты, правила игры,
но с той, застывшей, стороны стекла
ты ждёшь, я чувствую. И я к тебе пришла.
Вся память — голоса внутри и вне —
тобою откликается во мне.
Звонок последний в колледже звенит,
но ты не здесь, ты там, где твой гранит.
Тоски, любви и голоса во мгле
мне никогда не хватит на земле.
<2015>
Перевод Анастасии Кузнецовой и Андрея Олеара
Остается лишь добавить, что в переводе стихов помимо известного томского переводчика и знатока поэзии Бродского Андрея Олеара, приняла участие Анастасия Кузнецова — первая дочь поэта (1972 г.р.), постоянно живущая в Питере. В этом же дворе сестры познакомились, обнялись и наплакались. Но это уже отдельная история.
По материалам статьи Юрия Лепского. Часть фото взята из книги Л. Лосева.
