«Бродячая собака»
И тем ты хороша,
Что всякая со всякой
Здесь встретится душа»
В.Городецкий
В художественной жизни Петербурга десятых годов заметным явлением стало литературно-художественное кабаре «Бродячая собака». Владельцем и душой его был Борис Пронин, энтузиаст-театроман, успевший поработать и в МХТ, и в театре Комиссаржевской.
Борис Константинович Пронин. Фотография. 1904.
«Бродячая собака» открылась под новый 1912 год в подвале дома на углу Итальянской улицы и Михайловской площади. Кабаре было задумано в рамках Общества интимного театра. В нем устраивались концерты, вечера поэзии, импровизированные спектакли, в оформлении которых художники стремились связать зал и сцену. Помещение «Бродячей собаки» расписывали С. Судейкин, В. Белкин, Н.Кульбин, А. Яковлев, Н. Сапунов, Б. Григорьев. Здесь бывали Хлебников, Маяковский, Мейерхольд, Таиров, во время ежегодных гастролей МХТ заходил Вахтангов.
Современники так описывают обстановку «Собаки»: «Окон в подвале не было. Две низкие комнаты расписаны яркими, пестрыми красками, сбоку буфет. Небольшая сцена, столики, скамьи, камин. Горят цветные фонарики. В подвале душно, накурено, но весело».
В кафе у входа лежала огромная книга, переплетенная в кожу синего цвета (так называемая «Свиная книга»), в которой оставляли свои имена, автографы и отзывы известные посетители.
Борис Садовской посвятил этому ночному кабаре свой иронический экспромт:
Прекрасен песий кров, когда шагнуло за ночь,
Когда Ахматова богиней входит в зал,
Потемкин пьет коньяк, и Александр Иваныч
О майхородусах Нагорской рассказал.
«Цех поэтов» облюбовал подвал с самого его возникновения. Уже 13 января 1912 года на вечере, посвященном Бальмонту, выступали Гумилев, Ахматова, Мандельштам, В. Гиппиус.
А. Ахматова рисунок С. Судейкина
Б. Лившиц, пришедший в «подвал» уже на втором году его существования, очень красочно описывал приход А. Ахматовой и Н. Гумилева: «Затянутая в черный шелк, с крупным овалом камеи у пояса, вплывала Ахматова, задерживаясь у входа, чтобы по настоянию кидавшегося к ней навстречу Пронина вписать в «свиную» книгу свои последние стихи. <…> В длинном сюртуке и черном регате, не оставлявший без внимания ни одной красивой женщины, отступал, пятясь между столиков, Гумилев, не то соблюдая таким образом придворный этикет, не то опасаясь «кинжального» взора в спину».
Об Ахматовой в «Бродячей собаке» писал и Г. Иванов: «Ахматова сидит у камина. Она прихлебывает черный кофе, курит тонкую папироску. Как она бледна! <…> Ахматова никогда не сидит одна. Друзья, поклонники, влюбленные, какие-то дамы в больших шляпах и с подведенными глазами».
О том, что Ахматова всегда была окружена в «Собаке», вспоминает и Г. Адамович, участник «Цеха поэтов» и частый гость кабаре: «Анна Андреевна поразила меня своей внешностью. Теперь, в воспоминаниях о ней, ее иногда называют красавицей: нет, красавицей она не была. Но она была больше, чем красавица, лучше, чем красавица. Никогда не приходилось мне видеть женщину, лицо и весь облик которой повсюду, среди любых красавиц, выделялся бы своей выразительностью, неподдельной одухотворенностью, чем-то сразу приковывавшим внимание. Позднее в ее наружности отчетливее обозначился оттенок трагический: Рашель в «Федре», как в известном восьмистишии сказал Осип Мандельштам после одного из чтений в «Бродячей собаке», когда она, стоя на эстраде, со своей «ложноклассической», «спадавшей с плеч» шалью, казалось, облагораживала и возвышала все, что было вокруг. Но первое мое впечатление было иное. Анна Андреевна почти непрерывно улыбалась, усмехалась, весело и лукаво перешептывалась с Михаилом Леонидовичем Лозинским, который, по-видимому, наставительно уговаривал ее держаться серьезнее, как подобает известной поэтессе, и внимательнее слушать стихи. На минуту-другую она умолкала, а потом снова принималась шутить и что-то нашептывать. Правда, когда, наконец, попросили и ее прочесть что-нибудь, она сразу изменилась, как будто даже побледнела: в «насмешнице», в «царскосельской веселой грешнице», — как Ахматова на склоне лет сама себя охарактеризовала в «Реквиеме», — мелькнула будущая Федра. Но ненадолго. При выходе из семинария меня ей представили. Анна Андреевна сказала: «Простите, я, кажется, всем вам мешала сегодня слушать чтение. Меня скоро перестанут сюда пускать…» — и, обернувшись к Лозинскому, опять рассмеялась».
Здесь же состоялось знакомство Ахматовой с художником Ю. Анненковым, автором портретов многих деятелей серебряного века.
А.А.Ахматова. Портрет работы Ю. Анненкова. Гуашь. 1921
Акмеисты любили «Собаку». Там устраивались их поэтические вечера и диспуты, там рождались шутки и экспромты. К «Собаке» относятся ахматовские строки:
Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.
Ты куришь черную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней.
Навсегда забиты окошки:
Что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.
О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.
<1913>
Позднее она написала еще одно стихотворение:
Да, я любила их, те сборища ночные, –
На маленьком столе стаканы ледяные,
Над черным кофеем пахучий, тонкий пар,
Камина красного тяжелый, зимний жар,
Веселость едкую литературной шутки
И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий.
Датировано оно 1917 годом и было опубликовано в «Белой стае» с посвящением Артуру Сергеевичу Лурье.
В марте 1922 года он уехал в заграничную командировку в Берлин; в Россию больше не вернулся. Впоследствии Ахматова была вынуждена снять посвящение. Однако именно в «Бродячей собаке» они и познакомились. Он был одним из завсегдатаев этого заведения. Здесь исполнялись его первые музыкальные произведения. В 1914 году А. Лурье написал цикл романсов на стихи Ахматовой из книги «Четки»
С «Бродячей собакой» связано возникновение одного из лучших стихотворений
Мандельштама.
А. М. Зельманова. Портрет О. Мандельштама. 1913. (1914?)
Вот что рассказывает Ахматова: «В январе 1914 г. Пронин устроил большой вечер «Бродячей собаки» не в подвале у себя, а в каком-то большом зале на Конюшенной. Обычные посетители терялись там среди множества «чужих» (т. е. чуждых всякому искусству) людей. Было жарко, людно, шумно и довольно бестолково. Нам это наконец надоело, и мы (человек 20–30) пошли в «Собаку» на Михайловской площади. Там было темно и прохладно. Я стояла на эстраде и с кем-то разговаривала. Несколько человек из зала стали просить меня почитать стихи.
Не меняя позы, я что-то прочла. Подошел Осип: «Как вы стояли, как вы читали» и еще что-то про «шаль». Так возникло «Вполоборота, о, печаль...»
Вполоборота, о, печаль!
На равнодушных поглядела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль.
Зловещий голос – горький хмель –
Души расковывает недра:
Так – негодующая Федра –
Стояла некогда Рашель.
<1914>
Пророчески предсказав трагическую судьбу Ахматовой, поэтически воплотив историческую монументальность ее фигуры, Мандельштам сближает ее образ с окаменевшей расиновской Федрой через посредничество третьей героини – актрисы Рашель. Своей игрой в пьесах Корнеля и Расина она способствовала реабилитации классицистической трагедии и ее победе над романтической драмой; в 1843 году Рашель сыграла Федру, и эта роль стала самым прославленным ее созданием.
Позднее Ахматова в «Листках из дневника» писала: «Таким же наброском с натуры было четверостишие «Черты лица искажены» Я была С Мандельштамом на Царскосельском вокзале (10-е годы). Он смотрел, как я говорю по телефону, через стекло кабины. Когда я вышла, он прочел мне эти четыре строки».
Черты лица искажены
Какой-то старческой улыбкой:
Кто скажет, что гитане гибкой
Все муки Данта суждены?
<1913>
Самой же А. Ахматовой судьбой были уготованы еще две встречи с «Собакой» — реальная и творческая.
«В новогоднюю ночь 1941 г., спустя почти 30 лет после ночи 1913 г., тени близких и таких далеких современников явились к ней накануне пришествия в Россию другой мировой войны и навсегда остались в «Поэме без героя»: «Полночной Гофманианой» пронесся перед ней весь серебряный век: Мейерхольд, Гумилев, Блок, Глебова-Судейкина и Вс. Князев, — пронеслось все, в том числе и «Бродячая собака», вошедшая в поэму такими строками:
«На Исакьевской ровно в шесть...»
«Как-нибудь побредем по мраку,
Мы отсюда еще в "Собаку"...»
«Вы отсюда куда?» —
«Бог весть!»
Реальная же встреча с «Собакой» произошла в августе 1941 г., когда уже шла война. Ахматова вместе с Б.В. Томашевским ехали через Михайловскую площадь, где «их застала воздушная тревога, и все из трамвая бросились в подворотню, поглубже, налево, в подвал». Этот подвал и оказался помещением «Бродячей собаки».
Встреча с тенью прошлого произвела сильное впечатление на Ахматову. Можно сказать, что ей повезло: память пришла к ней в реальном, осязаемом виде в отличие от других посетителей кабаре. Но все равно все они помнили, так или иначе, о «Собачьем» приюте во втором дворе на Михайловской площади, где разыгрывались нешуточные страсти, рождались и умирали произведения искусства и гибли люди, именно тогда, когда:
…серебряный месяц ярко
Над серебряным веком стыл.
По мотивам эссе Б.А.Школьника «Мандельштам в Петербурге», В.Ю. Рыженкова «Во втором дворе подвал» и воспоминаниям современников Ахматовой.