Обычно при анализе причин, толкнувших человека на самоубийство, выделить одну большую, главную, очевидную практически невозможно. Их к этому моменту собирается целый ворох. И, вероятно, напору всей той негативной энергии, которая концентрируется в этом ворохе человек однажды уже не может внутренне противостоять и совершает суицид.
Впрочем, немаловажное значение при подобных обстоятельствах играет и характер самого человека, и внешний вид, и история его нравственного развития, и окружение...

Примером подобного комплексного воздействия, печальным итогом которого становится суицид, вполне могло бы стать самоубийство В. В. Маяковского.
Хотя о детстве Маяковского сведений очень мало, но бесспорно одно: именно в ту пору он приобрел массу комплексов, которые впоследствии составили основу его характера.
Его громадный рост, крупные черты лица, массивная, сильно выдвинутая вперед челюсть производили впечатление непреклонности и жесткости. На самом же деле физическая внешность Маяковского далеко не соответствовала его эмоциональному и душевному складу. По сути, это был большой ребенок, который, общаясь на равных со взрослыми, сам невыносимо страдал от типичных комплексов, присущих подростковому возрасту.
Более того, несмотря на свои геркулесовы габариты, он не только не мог похвастать своей физической силой, но и здоровьем. С молодых лет он часто болел, потерял практически все зубы, был постоянно простужен. По этой причине был очень мнительным в отношении своего здоровья. Во всяком случае, температуру он мерил без конца. Однажды разбил три градусника подряд.

Когда же Маяковскому стукнуло тридцать, его стала преследовать неотвязная мысль о надвигающейся старости. Он безумно боялся старения и смерти, и это тоже походило на патологию.
И вот финал — самоубийство: безумное и непонятное уже потому, что на него решился человек, больше всего опасавшийся смерти. И хотя суицид сам по себе всегда является актом неожиданным, но самоубийство Маяковского для всех тех, кто знал его, оказалось неожиданным вдвойне.
Естественно, начался поиск причин, которые толкнули Маяковского к такому завершению своего жизненного пути. И, как ни странно, их оказалось немало. Причем, как это обычно и случается, все они вдруг появились в одно и то же время, как грибы-поганки после дождя...
Весной он устроил свою персональную выставку, хотя друзья-рапповцы мечтали о коллективной. В знак протеста на ее открытие никто не явился, за исключением Осипа Брика и Бориса Шкловского. «От меня людей отрывают с мясом», — мрачно обронил Маяковский. Не осталось никого, а бывший друг Кирсанов даже опубликовал в газете такие строки: «Пемзой грызть, бензином кисть облить, чтобы все его рукопожатия с ладони соскоблить!».

Другим, возможно, даже более тяжелым ударом, чем раскол в отношениях с друзьями, для Маяковского оказался запрет на выезд в Париж. Это могло означать лишь одно: власть перестала ему доверять. Хотя раньше Маяковского время от времени и ругали, но он все равно оставался своим и мог беспрепятственно выезжать за границу. И действительно, к этому времени он уже девять раз побывал за рубежом. А тут первый отказ. У поэта пролетарских масс начала уходить из-под ног почва.
А тут еще неурядицы на литературном поприще. Маяковский попытался поставить в театре пьесу и провалился. Пьеса действительно оказалась слабой. Не исключено, что поэт и сам прекрасно это понимал, но газетные фразы типа «Исписался!» воспринимал крайне болезненно.
А каких нравственных мук и терзаний стоило для него выступление в Плехановском институте. В зале, куда поэт пришел усталый и больной, собралось новое студенчество пролетарского происхождения, решившее весело провести время. И они и вправду от души повеселились.

Маяковский считал себя единственным из всех современных поэтов, кто понятен широким массам. Оказалось, что это не совсем так. Когда он прочитывал отрывок из очередного стихотворения и спрашивал: «Понятно?», ему в ответ, явно издеваясь, говорили: «не-а, непонятно!».
И он снова читал под гогот аудитории. «Ну хоть кому-то из вас мои стихи понятны?» — выбиваясь из сил и преодолевая спазмы в горле, снова выкрикивал поэт. И снова хохот, правда, на этот раз вперемешку с поднятыми руками тех, кто пожалел поэта. Совсем ошалев от гвалта толпы, Маяковский бежал из зала, даже забыв свою трость.

На любовном фронте поэт тоже стал терпеть неожиданные поражения. Весной 1929 года он познакомился с Вероникой Полонской. Она была молода и прелестна, непосредственна и искренна, и Маяковский влюбился в нее. Хотя в то же самое время он продолжал роман в письмах с Татьяной Яковлевой, которая в это время находилась в Париже, куда осенью собирался отправиться и Маяковский.
Отказ в разрешении на выезд обернулся для Маяковского тем, что Яковлева вышла замуж, а Полонская, у которой он потребовал немедленно узаконить их отношения, с ответом не торопилась. Она, как и все женщины поэта, тоже оказалась несвободной. Ее мужем был актер Яншин, которого Вероника если и не любила, то уважала и, несмотря на скандалы и угрозы Маяковского, бросать не спешила.
Да и грипп, который в начале апреля свалил Маяковского, тоже, как считали некоторые, подтолкнул поэта к катастрофе...
Из всех этих осколков бытия Маяковский выстроил для себя весьма и весьма безрадостную картину: он не нужен государству, он не нужен народу, он не нужен женщинам.
И 14 апреля 1930 года поэт решает одним махом развязать этот гордиев узел. Перед этим он пишет предсмертное письмо (пунктуация автора сохранена):

«ВСЕМ! В том, что умираю не вините никого и пожалуйста не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите — это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет. Лиля — люби меня. Товарищ правительство, моя семья — это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь — спасибо. Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.

Как говорят —
«инцидент исперчен»,
любовная лодка
разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете,
и не к чему перечень
Взаимных болей,
бед
и обид.

Счастливо оставаться. Владимир Маяковский. 12.IV. 30 г.
Товарищи рапповцы — не считайте меня малодушным. Сери-озно — ничего не поделаешь. Привет. Ермилову скажите, что жаль — снял лозунг, надо бы доругаться. В. М. В столе у меня 2000руб. — внесите в налог. Остальные получите с ГИЗа. В. М.».

Утром к нему приехала Полонская, и Маяковский потребовал от нее не ехать на репетицию, а остаться с ним навсегда. Но Полонская решительно отказалась, отложив разговор до вечера. Едва она прикрыла дверь, как раздался выстрел. Полонская бросилась назад и увидела страшную картину: Маяковский лежит на полу, он еще жив и даже пытается поднять голову. Через несколько минут на место трагедии приехали чекисты, комнату опечатали (скорее всего, по этой причине была придумана версия, которая циркулирует до сих пор, что убийство Маяковского якобы организовали чекисты)...

Итак, мотивы вроде бы налицо: холодок в отношениях с властью, запрет на поездку в Париж, провал юбилейной выставки, пьесы и вечера в Плехановке, пробоина в «любовной лодке», затяжной грипп...
Но очень трудно предположить, что лишь эти мотивации могли побудить Маяковского выстрелить из револьвера в собственное сердце, стук которого он так любил.
Как оказалось, причины трагедии лежат намного глубже и дальше. Уже с раннего возраста в творчестве и поведении Маяковского появлялись суицидальные мотивы. Многие его стихи буквально заряжены агрессией, направленной то вовне, то — в депрессивные периоды — на самого себя («А сердце рвется к выстрелу, а горло бредит бритвою...»).

Лиля Брик вспоминала: «Мысль о самоубийстве была хронической болезнью Маяковского, и, как каждая хроническая болезнь, она обострялась при неблагоприятных условиях... Всегдашние разговоры о самоубийстве! Это был террор».
В молодости, по собственным словам, он дважды играл в «русскую рулетку». Есть основания предполагать (об этом говорила и Л. Брик), что 14 апреля поэт решил попробовать и в третий раз — то есть не столько убить себя, сколько сыграть в самоубийство.
Для суицида оснований было слишком мало. А вот для проверки судьбы — хватало. Маяковскому, оказавшемуся в бытовом цейтноте, необходимо было выяснить: отвергла ли судьба его окончательно, или просто на время отвернулась. И осуществляет он это с помощью испытанного метода: крутит револьверный барабан, нажимает на курок и...

Хотя оснований для такой гипотезы немного, но все же они имеются. Одно уже было названо — два предыдущих сеанса «русской рулетки». Второе: странный, не соответствующий масштабу личности тон предсмертной записки, ненужные, суетливые детали — «товарищи рапповцы... Ермилову скажите, что жаль — снял лозунг, надо было доругаться... в столе у меня 2000 руб. — внесите в налог. Остальное получите с ГИЗа...», кокетство («товарищ правительство», «сериозно», «покойник этого ужасно не любил»), наспех переиначенное четверостишие, которое было написано совсем по другому поводу (вместо первоначального «С тобой мы в расчете» появилось «Я с жизнью в расчете»).

Такое ощущение, что это не предсмертная записка, а соблюдение некоей формальности человеком, который в скорую смерть не верит, а просто играет в нее. Да и один патрон в барабане больше походит на «русскую рулетку», чем на продуманное «серьезное» самоубийство. Потому что застрелиться, особенно если целишь в сердце, не так просто, как может показаться. Многие пытались, но лишь нанесли себе тяжелые ранения.
Бесспорно, все вышеизложенное — лишь предположения и версии, истинность которых проверить и доказать теперь уже невозможно. Особенно если в центре рассуждений и гипотез находится неординарная творческая личность. А Владимир Владимирович Маяковский именно таковой и был.