В полночные светы
Вглядись же хоть раз —
Сверкают планеты,
Хранящие нас.
Неужто с врагами
Нам не совладать,
Коль с нами – над нами! —
Небесная рать?
Все наши желанья,
И думы, и сны
Огнем мирозданья
Меж звезд зажжены.
И дух наш, и тело,
И образ, и путь
От тех же пределов
Наследуют суть.
Кто волей свободной
Спесивится всласть,
Звезды путеводной
Не чувствовал Власть,
Звезды недвижимой
Не понял Закон,
Свободою мнимой
Навек ослеплен.
Содвинутся горы —
Знай, это Земля,
Из общего хора
Владыке внемля,
Его приближенье
Услышит опять
И дрожь восхищенья
Не сможет унять.
Подымутся воды,
Прихлынут ручьи,
Стремя на свободу
Потоки свои —
Бороться напрасно,
Преграды им нет,
Их ярость подвластна
Лишь ходу Планет.
Из хаоса нитей
Над бездной времен
В цепочку событий
Твой жребий вплетен.
И нить его Пряха
Так держит в горсти,
Чтоб ношу без страха
Ты мог пронести.
Сомненья терзают —
Ты помни одно:
Лишь тот отнимает,
Кем было дано,
Кто, голос твой слыша,
Всему судит срок
И Милостью свыше
Подводит итог!
Так будь же смелее —
Предвечный с тобой!
Гляди веселее
И весело пой:
Неужто с врагами
Нам не совладать,
Коль с нами – над нами! —
Небесная рать?

Однажды вечером, после чая, решено было играть за домом в прятки с велосипедными фонариками. Дан повесил свой фонарь на яблоню возле ограды, а сам пригнулся под кустом крыжовника, готовый сорваться с места, как только Уна его обнаружит. Ее фонарь закачался, приближаясь, – и вдруг исчез: Уна спрятала его под плащом. Дан замер, прислушиваясь к ее шагам, и тут на другом конце огорода кто-то громко кашлянул. Оба подумали, что это Филлипс, их садовник.
– Все в порядке, Фипси, – крикнула Уна, – мы не топчем твои драгоценные грядки!
Она подняла повыше фонарь – и там, за грядками со спаржей и зеленью, показался человек, похожий на огородное пугало, в истрепанном черном плаще и островерхой шляпе. Рядом с ним по дорожке шагал Пак. Дети побежали навстречу. Незнакомец произнес что-то непонятное про ветер в голове.

Оказалось, он беспокоится, как бы они не подхватили простуду.
– Вы сами, кажется, немного простужены, – посочувствовала Уна, заметив, что он после каждой фразы глубокомысленно покашливает.
– Дитя, – нахмурился незнакомец, – если Небу угодно было наказать меня сей немощью…
– Ну, ну, – вмешался Пак, – девица вовсе не хотела тебя обидеть. Мне-то ведомо, Ник, что добрая половина твоей немощи – всего лишь уловка для простаков. А ты ведь и так свое дело знаешь, и охота тебе кряхтеть да кашлять?
Незнакомец пожал худыми плечами.
– Чернь, – сказал он, – не любит неприкрашенных истин. Вот и приходится философу прибегать к ухищрениям, дабы привлечь ее взгляд или – кхем! – слух.
– И что ты об этом думаешь? – спросил Пак у Дана.
– Не знаю, – растерялся тот. – Похоже на урок из учебника.
– Урок? Ну что ж! Бывали на свете учителя и похуже, чем Ник Калпепер… Где бы это нам присесть, только чтоб не в доме?
– На сене, в сарайчике у Мидденборо, – предложил Дан. – Он не рассердится!
– А? – поднял голову мистер Калпепер, разглядывавший при свете фонаря бледные цветочки чемерицы. – Вы сказали, господин Мидденборо нуждается в моих услугах?
– Боже упаси, – ухмыльнулся Пак. – Господин Мидденборо – просто лошадь и не так уж далеко ушел от осла. Идемте!

Их длинные тени заскользили и запрыгали по шпалерам фруктовых деревьев. Они вышли из сада и гуськом зашагали мимо дремлющего курятника и похрапывающего свинарника к сараю, где отдыхал Мидденборо – старый пони, что возил травокосилку. Дети поставили фонари снаружи, на край поилки для кур, и в ласковых глазах Мидденборо заиграли зеленые отблески. Все протиснулись внутрь и устроились на сене, только мистер Калпепер задержался в дверях.
– Осторожней, – предупредил Дан, – в сене попадаются колючки.
– Входи, не бойся! – позвал гостя Пак. – И не в таких еще сараях доводилось тебе ночевать… А ну-ка, впустим и звезды! – он распахнул верхнюю створку двери и показал на небо. – Вот теперь вся твоя диковинная компания в сборе. А что говорится в ученых книгах о новой блуждающей звезде – вон там, видишь, за яблоневыми ветвями?
Дети заулыбались. Там, по дорожке за изгородью, вели под горку велосипед – и они прекрасно знали чей.
– Где? – вскинулся мистер Калпепер. – А, да это фонарь какого-нибудь крестьянина.
– Ошибаешься, Ник. Это ярчайшая звезда из созвездия Девы, и направляется она в дом Водолея, который нынче находится под влиянием Близнецов. Верно я говорю, Уна?
Их новый знакомый презрительно фыркнул.
– Вот и нет, – откликнулась Уна. – Это деревенская фельдшерица едет на мельницу проведать Моррисов. У них на прошлой неделе родилась двойня… Сестра! – закричала она в темноту. – Как там двойняшки? Скоро можно будет на них посмотреть?
– Наверно, в следующее воскресенье! – донеслось в ответ. – Оба молодцом!
И велосипед, позванивая, скрылся за поворотом.
– Ее дядя работает в Бэнбери вертинарным врачом, – пояснила Уна. – А если ночью позвонить к ней в дверь, то колокольчик затрезвонит прямо у кровати. Она сразу вскочит, наденет башмаки – они у нее всегда греются на каминной решетке – и едет, куда попросят. Мы ей часто помогаем протащить велосипед через дырки в изгороди. У нее почти все младенцы хорошо поправляются: она сама нам сказала.
– В таком случае, – подал голос мистер Калпепер, – она, несомненно, обращается к тем же книгам, что и я… Близнецы на мельнице, – пробормотал он себе под нос. – «И вновь говоришь Ты: возвратитесь, сыны человеческие!»
– Так вы доктор или священник? – спросила Уна, и Пак с хохотом перекувырнулся через голову. Но мистер Калпепер даже не улыбнулся.
Астролог-врачеватель, объяснил он детям, должен знать все о звездах, а также о лекарственных травах. Всем, что ни делается на свете, ведают Солнце, Луна и пять планет: Юпитер, Марс, Меркурий, Сатурн и Венера. Живут они в своих небесных «домах», – рассказывал он, чертя в окошке указательным пальцем, – и переходят из дома в дом, точно шашки по квадратикам. Друг дружку они могут любить или ненавидеть. Если знаешь, кто из них с кем дружит и враждует, можно заставить их исцелить твоего пациента, или наказать твоего недруга, или открыть тебе какую-нибудь тайну.Он говорил о планетах так, словно они его старинные знакомые или противники в какой-то нескончаемой игре. Дети зарылись поглубже в сено и смотрели в темный, усыпанный звездами прямоугольник неба, пока им не почудилось, что они падают в него вверх ногами… А их новый знакомый все рассуждал о каких-то триадах, сближениях и противостояниях, союзах и распрях планет, и голос его таинственно прерывался во мраке.
Под ногами у Мидденборо прошуршала крыса, и пони раздраженно топнул.

– Старина Мид терпеть не может крыс, – сказал Дан, протягивая ему пучок сена. – Хотел бы я знать почему.
– И на это дает ответ священная наука астрология! – воскликнул мистер Калпепер. – Лошадь уносит всадника в бой, и, будучи по натуре воинственным животным, она принадлежит повелителю войн – алой планете Марс. Я показал бы вам Марс, да он уже почти скрылся… Крысы же, равно как и мыши, – ночные твари, коими повелевает сама госпожа Луна. Марс горяч, Луна холодна, он красен, она бела, и так далее; между ними, стало быть, существует природная антипатия – или, как вы бы сказали, взаимная неприязнь. Каковая неприязнь передается и вышесказанным тварям. Отсюда следует – не так ли, добрые люди? – что конь или бык, ударяя копытом в стойле, подчиняется тем же законам, что и движенье светил по тверди небесной. А-кхем!
Пак, лежа на сене, тихонько трясся от смеха. Заметив это, мистер Калпепер сердито выпрямился.
– Я сам, своими руками, – заявил он, – спас однажды немало человеческих жизней благодаря лишь тому, что вовремя обнаружил (вовремя, да, ибо всему на свете свое время!), как это мелкое существо, именуемое крысой, явилось грозным орудием высших сил мироздания.
И он обвел рукою звезды в окошке.
– А вот некоторые умудряются, – продолжал он с кислой миной, – прожить весь свой долгий век, не наживши ума.
– Ты прав, – отозвался Пак. – Старые дураки глупее молодых.
Мистер Калпепер завернулся в плащ и затих. Дети молча разглядывали повисшую над вершиной холма Большую Медведицу.
– Не торопите его, – приставив ладонь ко рту, шепнул им Пак. – Ему нужно взять разгон.
– Кхем! – очнулся наконец мистер Калпепер. – Это и впрямь поучительная история. Служил я в то время военным лекарем в кавалерии Кромвеля, и сражались мы с войском короля Карла – нет, просто Карла Стюарта! – в окрестностях Оксфорда (сам-то я учился в Кембридже). Как раз тогда в Оксфордшире вспыхнула чума, и пришлось мне свести с нею близкое знакомство. Да уж, кто скажет, что я не знаток чумных поветрий, тот сам – распоследний невежда!
– Мы в тебе не сомневаемся, – заверил его Пак. – Но зачем говорить о чуме в такой погожий вечер?
– Затем, чтобы вы убедились в моей правоте. Дело в том, добрые люди, что эта Оксфордширская чума, возникшая среди рек, ручьев и болот, была по природе своей водянистой и влажной. И захворавшего ею следовало окунать в холодную воду либо обертывать мокрою простыней. По крайней мере, так я сам вылечил несколько человек. Возьмите это себе на заметку, ибо иначе вам не понять моих дальнейших рассуждений.
– Ты тоже, Ник, возьми себе на заметку, – вмешался Пак, – что мы тут не ученые доктора, а всего лишь паренек, да девочка, да бедный старый дух. Так что говори попроще, о премудрый Иссоп!
– Проще говоря, собирал я однажды травы на бережку, и тут королевские солдаты прострелили мне грудь и притащили к своему полковнику. Звался он не то Блэгг, не то Брэгг, и я его честно предупредил, что в лагере у нас чума и сам я всю неделю ходил за больными. Он бросил меня в какой-то сарай, вот вроде этого, и оставил там умирать; но их священник ночью пробрался ко мне и перевязал рану. Он был родом из Сассекса – мой земляк.

– Кто бы это? – живо спросил Пак. – Зак Татшем?
– Нет, Джек Маргет.
– Джек Маргет из Нью-Колледжа? Такой низенький, веселый, он еще заикался, верно? И какого же лешего делал в Оксфорде заика Джек?
– Надеялся, что король назначит его епископом, как только разобьет мятежников – то есть нас, приверженцев Кромвеля и парламента. Его колледж еще и денег одолжил королевской казне – плакали их денежки, так же, как и Джекова епархия! Сам он, хоть и был простодушный малый, к тому времени уже по горло насытился королевскими посулами и рвался домой, к жене и детишкам.
Отправился он к ним куда раньше, чем ожидал. Не успел я встать на ноги после ранения, как этот негодяй Блэгг заявил, что я, мол, ухаживал за чумными, а Джек ухаживал за мной, – и выгнал нас обоих прочь из лагеря. Королю Джек был теперь не нужен – деньги от колледжа он уже получил – а на меня злобился их полковой лекарь: не мог я молча смотреть, как он гробит больных. А еще ученый доктор! И вот, стало быть, этот Блэгг попросту вышвырнул нас вон, обозвав на прощанье пронырами, пустомелями и проходимцами.
– Как! Назвать тебя пустомелей? – Пак даже с места вскочил. – Да уж, вовремя им Оливер прочистил мозги! Но что же стало с вами дальше – с тобой и честным Джеком?
– Мы с ним должны были расстаться, но вышло иначе. Я собирался вернуться в Лондон, в свой домик при лазарете святой Марии, а он – к себе в Сассекс; но чума распространялась так быстро – она уже охватила Уилтшир, Беркшир и Хэмпшир – и он так обезумел от беспокойства за своих родных, что я решил составить ему компанию. В трудный час я получил от него помощь и утешение и должен был отплатить ему тем же. Притом я вспомнил, что у меня есть родственник в Грейт-Уигселл, неподалеку от прихода, где служил Джек.

Мы тащились пешком от самого Оксфорда: Джек да я, сутана да камзол – горе-вояки, которым опротивела война. И то ли вид у нас был такой жалкий, то ли чума смягчила людские сердца – но нас никто не трогал. Правда, пришлось однажды посидеть полдня в колодках за бродяжничество, это было в деревне на краю Леонардова леса (там, я слышал, никогда не поют соловьи). Однако тамошний констебль оказался честным малым и вернул мне мой Астрологический календарь, который я всегда ношу с собой, – мистер Калпепер постучал по своей впалой груди. – У него нарывал большой палец, я сделал ему перевязку. И мы отправились дальше.
Наконец – чтоб не докучать вам ненужными подробностями – мы добрались до деревни, где жил Джек Маргет. Уже смеркалось, и лил проливной дождь. Здесь наши пути расходились, ибо я собирался остановиться у своего родственника в Грейт-Уигселл. Но не успел Джек показать мне издали колокольню своей церкви, как мы заметили человека, что лежал поперек дороги мертвецки пьяный: так, по крайней мере, подумал Джек. Это оказался некий Хебден, в прошлом примерный прихожанин, и Джек стал горько сетовать на самого себя: он-де негодный пастырь, покинул своих овечек на произвол судьбы и соблазна. Но я-то сразу понял, что это чума – и притом не первый случай. Потому что на дорогу был выставлен чумной камень, и голова умирающего лежала как раз на нем.– Что такое чумной камень? – шепотом спросил Дан.
– Если в каком-нибудь селе приключится мор и соседи, опасаясь заразы, перекроют все дороги – то эти несчастные выставляют за околицу такой выдолбленный камень, либо просто котелок или лохань. Кому нужно, может положить туда деньги и бумагу с перечнем необходимых припасов. Положить – и уйти. Потом приходят торговцы, забирают деньги – ибо страсть к наживе сильнее страха! – и оставляют взамен столько съестного, сколько сочтут справедливым. В луже рядом с беднягой Хебденом блестела серебряная монетка, а в руке он сжимал размокший бумажный листок.
«Жена моя! Там моя жена и дети!» – возопил Джек и припустился вверх по склону, а я за ним. Тут из-за амбара выглянула какая-то женщина и закричала нам, что в деревне чума и все обходят ее стороной.
«Радость моя, – говорит ей Джек, – мне ли обходить тебя стороной?»
И она бросилась к нему на шею с криком, что дети здоровы. Это была его жена!
Бедный Джек со слезами на глазах возблагодарил Всевышнего, посетовал, что не может принять меня как радушный хозяин, и умолял бежать от них подальше, пока не поздно.
«Нет, – говорю я ему. – Да накажет меня Господь, если я покину вас в эту минуту! Ибо я, с Божьей помощью, неплохо разбираюсь в недугах».
«О сэр, – воскликнула его жена, – неужели это правда? Ведь у нас и врача-то нет!»
«Коли так, добрые люди, – говорю, – самое время применить на деле мое искусство».
«П-послушай, – вытаращил глаза Джек, – а я-то всю дорогу принимал тебя за полоумного проповедника, из этих, круглоголовых».И он расхохотался, она тоже, да и я вслед за ними. Так мы стояли под дождем, все трое, сотрясаясь от беспричинного смеха, пока нам не полегчало. В медицине это называется истерическим припадком… А потом они повели меня к себе.

– Отчего же ты, Ник, не пошел к своему родственнику в Грейт-Уигселл? – поинтересовался Пак. – Это ведь милях в семи, не больше.
– Но чума была не там, а здесь, – мистер Калпепер показал на вершину холма. – Разве мог я уйти отсюда?
– А как звали детей священника? – спросила Уна.
– Элизабет, Алисон, Стивен и младенец Чарльз. Сначала я их почти не видел, потому что поселился вместе с их отцом в каретном сарае. А мать мы оставили в доме, с ребятишками, и не позволяли ей ухаживать за нами: ей и без того досталось.
А теперь, добрые люди, с вашего позволения, я разъясню свою мысль поподробнее. Больше всего больных было на северной стороне улицы, чему, несомненно, способствовал недостаток солнечного света. Оный же свет, исходящий из primum mobile, или источника жизни (я говорю с точки зрения астрологии), оказывает на все вокруг в высшей степени очищающее воздействие. Чума свирепствовала также вокруг лавки, где торговали зерном в розницу, и на обеих водяных мельницах, и еще в нескольких местах, кроме кузни. Возьмите это себе на заметку!
Известно, что кузнецам и оружейникам покровительствует Марс, тогда как торговцы зерном, а также мясом и винами, признают своей госпожою Венеру. Никто не заболел в доме кузнеца на Мандиз-Лейн…
– Мандиз-Лейн? – подпрыгнул Дан. – Так это здесь, в нашей деревне? Я так и подумал, когда вы сказали про обе мельницы. А куда у нас выставляли чумной камень? Вот бы на него посмотреть!
– Ну так смотри, – усмехнулся Пак и показал на поилку возле входа в сарай, где они оставили свои фонари. Это было продолговатое, грубо обтесанное каменное корытце, формой напоминавшее кухонную раковину. Хозяйственный Филлипс, у которого все шло в дело, отыскал его где-то в канаве и приспособил для своих ненаглядных курочек.
– Вот это? – хором спросили дети и замерли, уставившись на замечательный камень…
Мистер Калпепер нетерпеливо покашлял и наконец решил продолжать.
– Я разъясняю все это столь подробно, добрые люди, чтобы вы могли следовать за ходом моих рассуждений. Чума, с которой пришлось мне столкнуться в Оксфордшире, была, повторяю, водянистой и влажной, как тамошний край, и лечить ее нужно было холодной водицей. Но здешняя чума была по природе совсем иною: она хоть и лютовала возле воды – на обеих мельницах никого в живых не осталось! – но бороться с ней нужно было иначе. И вот я… кхем… зашел в тупик.
– А что поделывали тем временем твои больные? – поинтересовался Пак.
– Мы уговорили тех, кто жил по северной стороне, покинуть свои дома и расположиться прямо под открытым небом, на Хитрэмовом поле. В тех домах, где хворал пока лишь один или двое, хозяева еще цеплялись за свое добро и ни за что не соглашались уйти и оставить все без присмотра. Вдруг украдут? Им легче было умереть!
– Такова человеческая натура, – философски заметил Пак. – Видывал и я подобные вещи… Ну а те, кто оказался в чистом поле, – они как, поправлялись?

– Из этих умерли немногие, не то что в домах, да и те не от чумы, а больше от помрачения рассудка и меланхолии. Но я должен признаться, добрые люди, что мне никак не удавалось остановить поветрие или хотя бы распознать его природу и принадлежность. По правде говоря, я не мог понять, откуда исходит это безликое зло, и в конце концов решился на то, что – кхем! – следовало предпринять с самого начала.
Я отбросил все прежние догадки и предположения, выбрал благоприятный час по Астрологическому календарю, прикрыл рот и нос тряпочкой, смоченной в уксусе, и стал по очереди входить в опустошенные смертью дома, ожидая, что звезды укажут мне путь.
– И тебе не было страшно идти туда ночью? – спросил его Пак.
– Я надеялся, что Господь, наделивший человека столь благородною жаждой к раскрытию тайн мироздания, – что Он пощадит смиренного искателя истин… И вот, спустя некоторое время (ибо, повторяю, всему на свете свое время!), на каком-то чердаке заметил я белую крысу – распухшую, в струпьях, – что сидела под слуховым оконцем. А в оконце светила сама госпожа Луна, направляясь на встречу со своим всегдашним союзником, старым холодным Сатурном. И вдруг эта крыса вползла в полосу лунного света – и там на моих глазах околела. Затем откуда-то выполз ее родственник или супруг, улегся рядом с нею и тоже испустил дух. Наконец, незадолго до полуночи, появилась третья крыса – и тотчас издохла, как и первые две: под окошком, в лунном луче.
Все это повергло меня в недоумение, ибо, как мы знаем, свет Луны не является пагубным, но скорее благодетельным для всех подвластных ей тварей. За нее к тому же стоял Сатурн – эти двое всегда заодно! – и могущество ее росло с каждым часом. И тем не менее все три крысы были умерщвлены прямо на виду у своей владычицы. Я высунулся из окна, чтобы посмотреть, не сражается ли на нашей стороне какое-нибудь из небесных светил. И там, над самым горизонтом, грозно сверкал воинственный Марс – старый, верный Марс! – совершенно багровый от гнева. Я вылез на крышу и уселся верхом, чтобы лучше видеть.
В это время внизу проходил Джек Маргет: он шел утешать больных на Хитрэмовом поле. У меня из-под ноги сорвалась черепица, и Джек поднял голову.
– Что новенького, дозорный? – уныло спросил он.
– Не падай духом, Джек! – говорю я ему. – Сдается мне, кое-кто держит нашу сторону в этой схватке, а я-то, глупец, и не вспомнил о нем за все лето!
Я, разумеется, имел в виду планету Марс.
– Так молись же Ему! – отвечает Джек. – Я тоже совсем позабыл Его в это лето…
Он, конечно, имел в виду Всевышнего. Джек все время корил себя за то, что примкнул к королевскому войску и позабыл Бога и свою паству. Я крикнул ему с крыши, что он давно уже искупил свой грех, ухаживая за больными, но он сказал, что не поверит в это, пока чума не оставит нас в покое. Бедный Джек совсем обессилел, не столько от работы, сколько от черной меланхолии. Так бывает порой со священниками, а также с людьми веселого нрава. Я немедля спустился вниз и заставил его выпить полкружки лекарственной водицы, которая хоть и не исцеляет от чумы, зато отменно помогает от тяжести на сердце.
– Что же это за лекарство? – полюбопытствовал Дан.
– Туда входит очищенный бренди, камфара, кардамон, имбирь, два вида перца и анис.
– Ух ты, – присвистнул Пак, – ничего себе водичка!

– Джек храбро проглотил свою порцию, а когда прокашлялся и отдышался, пошел проводить меня под горку, на нижнюю мельницу. Я намеревался оттуда понаблюдать за соотношением сил в небесах. Я начал уже смутно представлять себе причину недуга, а вместе с нею и необходимое средство, но не собирался пока делиться своими соображениями с кем-то из непосвященных. Я должен был сам во всем убедиться. Успех всякого предприятия зависит от верности суждений, которой невозможно достичь без – кхем! – глубоких и точных познаний… Словом, Джек со своим фонарем отправился наконец на Хитрэмово поле, чтобы вести там богослужение по старинке, хотя Кромвель совершенно справедливо объявил так называемую Церковь вне закона.
– Вот ты бы и сообщил об этом своему родственнику в Грейт-Уигселл, – вмешался Пак. – Тогда бы Джека оштрафовали, а половину штрафа – тебе. Ты что ж это пренебрег своим долгом, Ник?
Мистер Калпепер засмеялся, впервые за весь вечер, и дети подпрыгнули от неожиданности: уж очень это походило на лошадиное ржание.
– В те дни мы не страшились людского суда, – ответил он Паку. – А теперь, добрые люди, слушайте хорошенько, ибо тут-то и начинается самое замечательное!
Когда я добрался до опустевшей мельницы, старый Сатурн стоял низко в созвездии Рыб, угрожая оттуда скрытому за горизонтом Солнцу. Госпожа Луна спешила на помощь к Сатурну (разумеется, в астрологическом смысле). Я устремил свой взор в небеса и вознес молитву к их Создателю, чтобы Он просветил меня. В это время багровый Марс опустился за горизонт – и в ту же минуту над самой его головой сверкнул метеор и рассыпался искрами в темном небе, точно Марс воздел на прощанье свой огненный меч. Петухи в долине возвестили полночь, и я без сил опустился у мельничного колеса, покусывая стебелек мяты (хоть это трава Венеры) и величая себя последним ослом… Теперь-то все разъяснилось!
– Что разъяснилось? – переспросила Уна.
– Истинная причина поветрия – а стало быть, и средство к спасенью. Марс, благородный воин, сражался за нас до конца. Он хоть и не отличался особым могуществом (почему я сперва и не принял его в расчет), зато постоянством превосходил остальные светила. Иначе говоря, он был виден на небе – пусть ненадолго – каждую ночь в течение целого года. И вот его очищающее, огненное влияние простерлось до самого царства холодной Луны и умертвило трех подвластных ей тварей прямо под носом у их госпожи. Доводилось мне и прежде наблюдать, как Марс, прикрывшись щитом, издалека наносил удары своей ненавистнице, но впервые на моей памяти он разил столь метко!
– Я ничего не понимаю, – пожаловалась Уна. – Вы хотите сказать, что Марс убил этих крыс из ненависти к Луне?
– Ну, это-то ясно как день, – отозвался мистер Калпепер. – И более того! Почему болезнь обошла стороною дом кузнеца? Потому что, повторяю, кузнечному ремеслу покровительствует Марс, и он строго следит, чтобы в кузнях и вокруг них не заводились мелкие твари, коими правит Луна. Но значит ли это, что доблестный Марс готов спускаться на землю и ловить мышей ради нашего с вами спасенья? Нет уж, как говорится, много чести! Вот вам и смысл давешней огненнохвостой кометы:
«Бейте и жгите тварей, что служат Луне, ибо в них – корень вашего злосчастья! Я указал вам путь, а дальше действуйте сами».
– Неужели Марс так прямо и сказал? – прошептала Уна.
– Он и больше сказал – для того, кто умеет слушать. Во всяком случае, он дал мне понять, что заразу разносят именно эти твари, а виновница наших бедствий – сама госпожа Луна. И уже мое собственное скудное разумение подсказало мне остальное. Я, Ник Калпепер, был теперь в ответе за всех жителей деревни. Но я знал: Провидение на моей стороне и нельзя терять ни минуты.
Я ворвался на Хитрэмово поле посреди богослужения.«Эврика, добрые люди! – выкрикнул я и бросил наземь дохлую крысу, найденную на мельнице. – Вот он, ваш подлинный враг: звезды открыли мне его имя!»
«Ты помешал молитве», – строго сказал мне Джек. Его усталое лицо серебристо белело во мраке.
«Всему на свете свое время, – возразил я. – Хотите сладить с чумой – хватайте и убивайте крыс!»
«О безумец! несчастный безумец!» – ломая в отчаяньи руки, воскликнул Джек.
Тут какой-то малый высунулся из ближайшей канавы и закричал, что лучше уж сойти с ума и умереть гоняясь за крысами, чем лежа на холодной земле и слушая проповеди. Его соседи засмеялись было и повеселели, но Джек Маргет бросился вдруг на колени и в непомерной гордыне взмолился, чтобы Господь сподобил его умереть для спасения своего народа. Глядя на это, все снова впали в меланхолию.

«Никудышный ты пастырь, Джек, – говорю я ему. – Возьми-ка лучше дубину, да прежде чем помирать, прикончи парочку крыс для спасения своего народа».
«Да, да, – подхватил Джек, – возьми дубину. Лупи дубиной народ крысиный…» – и он повторил это раз десять, словно малое дитя, что вызвало у остальных внезапный приступ неудержимого хохота, именуемый, как я уже разъяснял, истерическим припадком. По крайней мере, смех немного согрел их кровь в этот послеполуночный час, когда пламень жизни в человеке теплится всего слабее… Говорю вам, всему на свете свое время, и плох тот лекарь, что не умеет этим воспользоваться. А-кхем!
Словом, я таки уговорил и хворых, и здоровых взяться за палки и пойти войной на всех деревенских крыс. И заметьте, искусный лекарь ничего не делает без причины (как это может показаться непосвященным).
Imprimis, или во-первых, сама по себе эта своеобразная охота развлекла их и вывела из меланхолии. Страдалец Иов и тот позабыл бы сетовать на судьбу и расчесывать свои язвы, выгоняй он при этом крыс из-под стога сена. Secundo, то есть во-вторых, от долгой беготни и энергических движений тела́ их подверглись обильной транспирации: проще говоря, они хорошенько пропотели, избавившись таким образом от излишка черной желчи – первопричины многих недугов. И в-третьих, когда мы сжигали убитых крыс, я посыпал хворост порошком серы, произведя тем самым очищающее окуривание всех собравшихся. Проделай я это раньше и с каждым в отдельности, меня бы, пожалуй, зачислили в колдуны.
Да, и к тому же мы вычистили, выжгли и побелили с добрую сотню помойных ям, сточных колодцев и никогда не мытых закутков во всех деревенских домах и пристройках. При этом, по счастливой случайности (заметьте, что Марс в те дни противостоял Венере!), сгорела дотла та самая лавка, где торговали зерном. Что поделаешь, коли Марс не выносит Венеру… Уилл Ноукс, шорник, охотился там за крысами и уронил на солому зажженный фонарь.
– А не поднес ли ты перед тем Уиллу Ноуксу своего целебного напитка? – прищурился Пак.
– Стаканчик-другой, не больше. Так вот, когда мы перебили всех крыс, я набрал в кузнице золы с окалиной и древесным углем, добавил пережженной земли с кирпичного завода (кирпичному делу, как я полагаю, тоже покровительствует Марс) – и собственноручно, при помощи железной кочерги, затолкал понемногу этой смеси во все крысиные ходы и норы, а также под половицы каждого дома. Хвостатые прислужники Луны ненавидят все, что побывало в руках чистоплотного Марса! Крысы, например, никогда не грызут железо.
– Ну, а как перенес лечение заика Джек? – поинтересовался Пак.

– Он выгнал из себя меланхолию вместе с потом, но схватил при этом простуду и кашель, и я исцелил его, приготовив обычный для таких случаев электуарий – лекарственную кашицу. Весьма примечательно к тому же (будь здесь мои коллеги-ученые, они бы с этим согласились), что пагубная сущность чумы, прежде чем испариться из тела, трансформировалась – или перевоплотилась – в жестокий насморк, хрипоту в горле и закладывание груди. Любая книга по астрологии откроет вам, о добрые люди, какие именно небесные светила влияют на голову, грудь и горло. И тогда мрак невежества, окутывающий вас… кхем… рассеется.
Во всяком случае, чума как таковая на этом прекратилась, и с того самого дня, как Марс указал мне путь к спасению, мы потеряли всего троих. Да и те заразились раньше!
И он торжествующе откашлялся – будто в трубу протрубил.
– Я все-таки доказал это! – воскликнул он. – Теперь вы видите, что применяя священную астрологию и неустанно допытываясь до истинной сути явлений, мудрец и мыслитель – если с толком выберет время – способен совладать и с чумой.
– Гм! – отозвался Пак. – А по мне, так простая душа…
– Простая душа! Это ты про меня? – возмутился мистер Калпепер.
– Да, простая душа и отважное сердце, и вдобавок ослиное упрямство и непомерная спесь – вот что сильнее всех звезд и планет на свете! Ты и в самом деле спас всю деревню, Ник.
– Это я-то упрям? Это я-то спесив? Да я им сразу сказал: не я, мол, ваш благодетель. Хвала Всевышнему и священной астрологии! А ты несешь такой же вздор, как этот слезливый осел Джек Маргет в своей проповеди. Я слушал его перед тем, как отправиться в Лондон, к моим больным в лазарете святой Марии.
– О! Так заика Джек произнес по этому случаю проповедь? Говорят, на кафедре заикание у него пропадает.
– Да, вместе с остатками здравого смысла. Он нагородил там целый трактат, исполненный самого отъявленного идолопоклонства. Тему он выбрал такую: «Муж многомудрый, избавивший град от напасти». Я бы мог ему подсказать кое-что получше, например: «Всему на свете свое…»
– Погоди, – прервал его Пак, – а с какой это стати ты потащился в церковь слушать Джека? У вас тут был новый, законно назначенный проповедник – Уэйл Эттерсоул, большой мастер нагонять тоску.
Мистер Калпепер смущенно поерзал на месте.
– Невежественная толпа, – пробормотал он, – деревенские старухи и – кхем! – детишки… Алисон и другие… они привели меня за руки в эту разукрашенную кумирню. Стоило бы и впрямь донести на Джека, который упорно соблюдал нелепые обряды так называемой Церкви, основанные на каких-то древних небылицах. Я берусь вам доказать…
– Не надо, не надо! – засмеялся Пак. – Занимайся лучше своими звездами и целебными травками. Вот донес бы на Джека в магистрат, и пусть бы его оштрафовали. Как же это ты, Ник, оплошал?
– Просто я… я упал на колени, и молился, и плакал со всеми у алтаря. В медицине это называется истерическим припадком. Наверное, так оно и было.

– Что было, то было, – копаясь зачем-то в сене, пробормотал Пак. – Ну и сено же у вас! То колючки, то ветки… Разве это пища для лошади – ясень, дуб и терн?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Динь-динь-динь, зазвенел за поворотом знакомый велосипед. Это фельдшерица возвращалась от Моррисов.
– Ну как там двойняшки? – крикнула Уна.
– Все в порядке! – донеслось в ответ. – Крестины в следующее воскресенье!
– Что? Что? – Дан и Уна разом перегнулись через нижнюю створку двери, кое-как закрытая щеколда поддалась – и они вывалились наружу, облепленные сеном и листьями.
– Скорей, – торопила Уна, – надо же узнать, как их назовут!
И они припустили вверх по склону холма, крича и размахивая руками, пока фельдшерица с той стороны изгороди не сообщила им, как назовут близнецов.

А тем временем старый пони выбрался из незапертого сарая, и пришлось им еще побегать при свете звезд, загоняя его обратно.

Славные травы знали отцы,
Средства от всех болячек и бед —
Донник, Живокость и Бубенцы,
Рута, Вербена и Златоцвет,
Хмель, Кровохлебка и Змеевик
(Сколько в названиях колдовства!),
Тысячелистник и Базилик,
Мята, Красавка и Сон-трава.
Каждая былка, корень, цветок
Пращуров наших вылечить мог.
Дивные тайны знали отцы,
Вещие тайны трав и планет —
Марсу прислуживали Бубенцы,
Вестником Солнца был Златоцвет.
Всякому злаку обручена
Собственная его звезда:
Роза Венере посвящена,
Дуб – он Юпитеру служит всегда.
Просто и важно о том говорят
Книги, что пращуров тайны таят.
Дивные тайны наших отцов
Были с изъяном, правду сказать.
Славные зелья, в конце концов,
Запросто в гроб вас могли вогнать.
Спрашивать звезды о том, что за хворь,
Мучить больного в бреду и в поту,
Кровопусканьями пользуя корь, —
Глупости, если уж начистоту.
Много ошибок свершили они —
Пращуры наши – в прежние дни.

Но если в крае свирепствовал мор
И не вмещал новоселов погост, —
Как они дерзко шли вперекор
Немощи трав и бессилию звезд!
В двери, отмеченные крестом,
В улицы, выглоданные чумой,
Смело бросались они напролом,
Не замечая смерти самой.
Пусть не хватало знаний простых —
Мужество было знаменем их!
И если древний врач говорит,
И если верны слова мудреца,
Что впавших в смуту и скорбь исцелит
Прикосновение мертвеца, —
Тогда помогите нам, силы планет!
Тогда помогите нам, таинства трав!
Смущает нас разума зыбкий совет,
И сердце скорбит, слишком много познав.
Из глуби небес или бездны могил —
Верните нам пращуров веру и пыл! 

Серия сообщений "ИСТОРИЯ ДАНА И УНЫ":

Книга 1: Пак с волшебных холмов; Книга 2: Подарки феи

Часть 1 - КНИГА 1: ПАК С ВОЛШЕБНЫХ ХОЛМОВ; ОПИСАНИЕ; ОТ ПЕРЕВОДЧИКА. ОТ БЭРВАША ДО БАТТЛА: ТРОПОЙ КИПЛИНГА ПО ВОЛШЕБНЫМ ХОЛМАМ
Часть 2 - МЕЧ ВИЛАНДА
...
Часть 20 - СВЯЩЕННИК ПОНЕВОЛЕ
Часть 21 - ОБРАЩЕНИЕ СВЯТОГО УИЛФРИДА
Часть 22 - ДОКТОР МЕДИЦИНЫ
Часть 23 - СЭЙМОН-ПРОСТОФИЛЯ
Часть 24 - ДРЕВО ПРАВОСУДИЯ
Часть 25 - РИСОВАННЫЙ КОММЕНТАРИЙ