9 ЧАСОВ

Священники не поверили своим ушам. Пилату было известно об этом смутьяне и Его происхождении, и если все упиралось в юрисдикцию, он мог сказать Каиафе еще вчера, что подсудимым должен заниматься Ирод, прибывший в Иерусалим на Пасху. Вмешательство Ирода во внутренние дела Палестины было уже опасным. Лжемессия был евреем и обвинялся в религиозных преступлениях в Иерусалиме, и к этому прибавилось Его преступление против империи. Как можно было передать это дело Ироду, чья юрисдикция распространялась лишь на Галилею?

Кроме того, и это беспокоило Каиафу больше всего, неумолимо надвигалась суббота, а Пилат знал, что фактор времени сейчас - важнее всего. Если Иисуса не предать смерти в ближайшие часы, наступит суббота, которую нельзя осквернить смертью. Пилат оттягивал время. Он делал это умышленно, чтобы в этот день ничего не случилось. Если казнь не состоится в субботу, ее придется перенести затем еще на восемь дней до окончания пасхального праздника, а за это время сторонники Иисуса тысячами выступят против властей храма, что приведет к кровопролитию и расколу в стране.

Пилат встал. Он даже не позволит обсуждать этот вопрос. Сначала он снял обвинение с Иисуса, затем изменил свое решение и приказал отправить Его к Ироду. Прокуратор кивнул солдатам, чтобы те немедленно препроводили Иисуса к царю Ироду. Сладостное чувство удовольствия растянуло губы Пилата в улыбку, когда он шествовал через двор к своим покоям.

Он думал, что совершил блестящий трюк. Между ним и Иродом не было никаких контактов с тех пор, как легионеры Пилата по ошибке убили подданных Ирода на территории храма. Сейчас римлянин прибег к жесту дружбы и уважения. Ирод не может расценить это иначе. Пилат с почтением отнесся к иудейскому тетрарху, и Ироду придется по обычаю ответить взаимностью. Итак, согласие между ними будет восстановлено благодаря никчемному делу Галилеянина. Более того, этот жест вынудит Ирода принять участие в суде над Иисусом. И что бы ни случилось, царь вряд ли станет писать Тиберию лживое, язвительное письмо о Пилате, когда так легко можно будет доказать, что дело было передано в полное распоряжение Ироду.

Одним умным решением Пилат вывел себя из весьма щекотливого дела, с почтительным жестом впутал в него Ирода, и поставил Анну и Каиафу в опасную, почти несостоятельную позицию.

Прокуратор очень довольный вернулся в свои покои.

У ворот Антонии священники спорили о том, что следовало бы сказать Пилату и что было сказано. За воротами собралось много людей, которые не состояли на службе в храме, а были привлечены необычным скоплением иудеев у крепости язычников. Среди них были и последовали Иисуса. Священники тревожились, ведь всего несколько часов назад это было небольшое тайное дело, а сейчас оно грозило перерасти в смуту; кроме того, они не могли допустить, чтобы народ вмешивался в дело Иисуса. Пусть они рассуждают после Его смерти, поговорят день-два, и на этом все закончится. К тому же, если Иисуса предадут смерти, это заставит помалкивать Его учеников. Как можно будет утверждать, что Иисус - Бог, если Он погиб от руки человека?

Каиафе ничего не оставалось, как послать к Ироду гонца, чтобы ознакомить четверовластника и предупредить его, что Осужденный и священники прибудут с минуты на минуту. Римляне под командованием центуриона Абенадара окружили Иисуса со всех сторон, и сборище, зажатое в улочках разрастающейся толпой, двинулось через ворота вниз по склону холма. В Тиропенской долине процессия проходила мимо рынка, и тысячи людей обратили взоры к шествию. Слышались вопросы: "Кто это?", "Что он сделал?", "Почему в толпе первосвященник?", "Не прибыл ли с визитом какой-то царь?" На вопросы не отвечали, ибо солдатам было приказано не привлекать людей и не называть имени Пленника.

Дойдя до западной стены города, шествие свернуло налево ко дворцу Ирода. Они прошли мимо ворот, ведущих на Голгофу - место, где римляне распинали осужденных. Людям уже прескучило собираться за городскими стенами и наблюдать драму мучеников, потому что распятые умирали очень медленно. В Сирии легат Вар однажды распял две тысячи иудеев за призыв к восстанию, и прошло более двух дней, прежде чем умер последний мученик.

Ирод со своей дворцовой свитой прибыли из Галилеи три дня назад, чтобы совершить жертвоприношения. Наезжая в Иерусалим, он неизменно останавливался в Хасмонейском дворце.

Услышав сообщение гонца, Ирод пришел в восторг и решил покончить с раздором. Он усмотрел тонкую дипломатичность в том, что прокуратор посылает Галилеянина к царю Галилеи. К тому же, он был рад случаю увидеть Человека, отозвавшегося о нем когда-то, как о хитрой лисе.

Ирод отправился в зал и стал ждать гостей, распорядившись, чтобы привратник немедленно провел к нему первосвященника и Осужденного. Тем временем он собрал своих советников, чтобы обсудить это дело, о котором знал довольно много, и потому сразу заявил, что если никто не выдвинет веских оснований, почему именно он должен судить это дело, он намерен просто взглянуть на Иисуса и отправить Его назад к Пилату для окончательного решения. Аргументы Ирода были кратки и разумны: у Иисуса было много последователей в родной Галилее. Зачем настраивать против себя этот народ? Пусть бремя этой смерти ляжет на священников Иерусалима и самого Пилата.

Никто из царской свиты не возразил ему. Обвинения против Иисуса, как и показания очевидцев, была даны в Иерусалиме. Пусть Обвиняемого доставили к царю, что является знаком уважения со стороны римлян, но затем пусть отправят Его обратно к Пилату.

"Лиса" - это была весьма подходящая характеристика Ирода. Он был искусным интриганом. Царь был не столь жесток, как Пилат, и не столь корыстен, как Анна, но, возможно, у него была нарушена психика. Тяжелым потрясением для него было убийство его отцом матери. После этого ужасного злодеяния отец в течение нескольких недель громко звал ее в анфиладах дворца. Предки Ирода были крайне честолюбивы и завистливы, что сочеталось у них с манией преследования. Политическая преданность Иродов была подобна флюгеру, который поворачивался в ту сторону, куда дул ветер. Они были ненадежными союзниками.

Ирод был среднего роста, с брюхом и квадратной бородкой. Он почти никогда не расставался с символами свой власти - короной и скипетром. И если его отца преследовал призрак убитой им жены, то у Антипы был свой призрак, от которого он никак не мог избавиться. Это был обезглавленный им пророк Иоанн Креститель, чьей смерти попросила его дочь Саломея. Царю очень не хотелось делать это, но он пообещал Саломее все, что было в его власти, а она пожелала голову Крестителя. Голова была преподнесена ей на блюде, и с тех пор эта сцена всегда стояла перед его глазами.

А сейчас Ироду Антипе предстояло встретиться лицом к лицу с Тем, Кто в его глазах многим походил на Иоанна Крестителя. Ирод считал, что он мог частично искупить свою вину за содеянное с Крестителем, пощадив жизнь этому Человеку. Ему так же не терпелось увидеть Иисуса, как ребенку - глотателя огня.

* * *

Вскоре к воротам дворца Ирода прибыла большая толпа, и слуги передали священникам, чтобы народ остался снаружи. Во дворец пропустили лишь священников, Иисуса и стражников-римлян. Христос впервые видел этот дворец так близко. Его красота у многих захватывала дух, он был похож на белого орла с расправленными крыльями.

Дворец был построен из белоснежного мрамора, без единого темного пятнышка. От главных ворот ко двору нужно было подниматься вверх, и взору пришельца на фоне кобальтового неба открывались два крыла дворца с огромным залом посредине. Перед перилами возвышалась колоннада из мрамора редких цветов.

Дворец не мог понравиться Иисусу. В Его сознании запечатлелись злодеяния Антипы. Царь был убийцей двоюродного брата Назаретянина - Иоанна. Царь был труслив и коварен. Царь был похотлив, он отнял жену у своего брата. Царь пальцем о палец не ударит в Его деле, а если и сделает что-то, то лишь затем, чтобы показать свою власть.

Группа прошла во дворец, и Ирод обращался с Пленником, как с гостем. Всем были предложены стулья, но Иисус стоял. Священники были возбуждены и тоже не стали садиться, считая это излишней тратой времени. Они никак не могли доказать богохульства Иисуса в Галилее и надеялись только на возмущение Ирода с тем, чтобы поспешить обратно к Пилату и объявить, что Иисус богохульствовал и в земле Ирода.

Царь сел. Он был в добродушном настроении и признал, что слышал об Иисусе довольно много. Иисус хранил молчание. Едва взглянув на царя, Он устремил Свой взгляд на стену и плотно сомкнул уста.

Царю это не понравилось, и он попытался разговорить Иисуса дальнейшими расспросами о Мессии. Если Иисус был послан Богом, он, Ирод, был бы счастлив увидеть хотя бы простые проявления Его силы. Не возражает ли Иисус сотворить что-нибудь? Ответа не последовало. Какое-нибудь волшебство? Небольшое чудо? Может ли Он сделать так, чтобы со стен побежала вода или прогремел гром?

Молчание. Четверовластник сказал, что оно лишь вредит делу Иисуса. Заговорили священники, рассказывая обо всех "преступлениях", которые совершил Иисус. Ирод нахмурился и жестом потребовал тишины. Какое ему дело до обвинений и формальностей закона? Он собрал в этом зале друзей и свиту, пообещав, что этот Галилеянин покажет то, чего они раньше никогда не видели. А Он не только отказывается выполнить волю царя, но имеет наглость не отвечать тому, кто имеет власть приказывать.

Ирод сделал еще одну попытку, но Иисус по-прежнему не смотрел на него. На Его челе глубже обозначилась усталость. Слова Ирода были сладки и дружественны; Иисус не отвечал. Царь подождал, а затем спросил, слышит ли Он его. Молчание.

Ирод испытывал досаду. Поведение Иисуса было вызовом его царскому достоинству, и это лишь подлило масла в огонь - священники принялись наперебой перечислять факты нарушения Иисусом субботних предписаний, Его высказывания о Своем мессианском назначении. Ирод стал пунцовым от гнева и закричал, чтобы все замолчали. Он пообещал приятелям чудесное зрелище, а волшебник не только разочаровал, но и унизил его.

Ирод вскочил на ноги и осыпал Иисуса бранью, извлекая из глубины своей памяти эпитеты, которые приходили ему на ум лишь в сильном гневе. Он насмехался и говорил колкости, обозвал несчастного царем без царства и монархом без подданных. Четверовластник обошел вокруг Иисуса и язвительно отозвался о Его жалком виде, грязной одежде, немытых ногах и распухшем от побоев лице. Тоже мне Царь! Царь чего?

Антипе пришла в голову мысль. Он подозвал одного из слуг и прошептал ему что-то на ухо, при это подмигнув священникам. Все молча ждали, что будет. Через несколько минут слуга вернулся, держа в руках красивую накидку. Красного цвета одеяние, какое носили вожди кочевых племен, было скорее театральным, нежели царственным. Ирод взял накидку в руки и вытряхнул из нее пыль. Затем с издевательской улыбкой он набросил ее на плечи Иисуса и завязал красные шнурки на шее.

Это выглядело комически, и даже священники не могли удержаться от смеха. Иисус стал самым жалким и смешным из вождей.

Царь Ирод приказал отвести Его к Пилату. Иисус пошатывался от слабости, ведь Он провел на ногах много часов.

* * *

Юный апостол Иоанн сделал доброе дело. Он решил, что лучше всего распространить трагическую весть, если сбегать в несколько важных мест и попросить там передать новость дальше. Сначала он зашел в дом отца Марка, потом повстречал Петра и других апостолов и сообщим им, что Христа осудили на смерть и, насколько ему известно, римляне содержат Иисуса в претории. После этого Иоанн побежал в Вифанию, чтобы оповестить Лазаря, Марфу и Марию, и что важнее всего, осторожно сказать о случившемся матери Иисуса.

Он понимал, что Мария слышала из уст Сына, что произойдет с Ним, но Иоанн знал, что даже предупреждения Самого Христа не смягчат горя матери. Задыхаясь и останавливаясь, чтобы перевести дух, он подробно рассказал всем о последних событиях в жизни Иисуса, о Тайной вечере, и даже повторил молитвы Иисуса в Гефсиманском саду. Он поведал о нападении на Учителя, Его аресте и приговоре.

Слушающие тихо плакали, никто не стал громко причитать. Они скорбно внимали, утирая слезы, и склоняли головы перед волей Отца. Мария была преисполнена решимости не причинять боли Сыну проявлением своих чувств. Когда Иоанн все рассказал и ответил на все вопросы, Мария сказала, что пойдет с ним в Иерусалим.

Молодой человек запротестовал. Он не хотел, чтобы хрупкая женщина, которую он полюбил не меньше, чем Иисуса, увидела жестокое обращение со своим Сыном. Иоанн просил ее остаться с Марией и Марфой и пообещал вернуться прежде, чем займется субботняя заря, чтобы рассказать все.

Мария покачала головой. Она пойдет в ним. Если Иисус умрет в Священном городе, как Он предрекал, то она хотела быть рядом с Ним. Иоанн с мольбой посмотрел на Лазаря, но тот отвел глаза. Сейчас не помогут никакие аргументы. Мария была с Сыном, когда Он появился на свет - она будет с Ним, когда Он сделает свой последний вздох.

10 ЧАСОВ

Солнце поднялось уже довольно высоко, и теплый южный ветер очистил небо. В городе словно разливалась бодрость и жизнерадостность, запоздавшие караваны богомольцев из Галилеи и Иоппы входили в город с песнопениями.

11 ЧАСОВ

Толпа у ворот Антонии поредела. Даже для наймитов храма этот день был слишком свят и прекрасен, чтобы проводить его столь убого. Ожидание наскучило им, к тому же у них были неотложные дела в храме. Убийца Варрава удалился вместе с торжествующими дружками. А священники стояли перед аркой. Высокие колпаки, торжественные одеяния, сложенные впереди руки - зрелище было внушительным.

Они шепотом переговаривались, будучи уверенными, что когда Пилат закончит бичевание, он сообщит им, что этого наказания было вполне достаточно. Несомненно, он попытается освободить Иисуса под предлогом, что Тот был уже полумертвым. Каиафа не мог избавиться от подобных подозрений. Он недоумевал, почему прокуратор никак не может понять, что пока Иисус жив, Он будет опасной угрозой и светской и религиозной власти.

Людей у арки было еще достаточно много, чтобы поднять шум, к тому же их подговорили требовать крови Иисуса независимо от того, что скажет Пилат. В толпе уже готовились к этому, когда в сопровождении Абенадара и отряда легионеров на ступенях в третий раз появился Пилат. Приглушенный шум в толпе тотчас прекратился.

Прокуратор, как и раньше, сел в кресло. В этот раз он проявлял явные признаки беспокойства. Он гневно посмотрел на толпу, и, подняв правую руку, сказал: "Послушайте! Вот я Его привел к вам и вы должны понять, что я не нахожу за Ним никакой вины".

Послышался недовольный ропот толпы. Каиафа испытующе глядел на своего противника, зная, что его поражение уже близко. Еще один взрыв негодования толпы, и Пилат покинет поле боя побежденным. Он взглянул через Лифостротон и увидел солдат, ведущих Иисуса. Пленника не было видно, ибо Его заслоняли солдаты, но медленное продвижение шествия говорило о Его состоянии.

Когда отряд поравнялся с прокуратором, солдаты удалились, остались лишь двое, поддерживающие Иисуса, чтобы Он мог стоять.

У толпы перехватило дыхание от того, что они увидели. Волосы под терновым венцом были мокры и потеряли цвет. Черты лица были почти неузнаваемы от ссадин. Одежда под багряницей была в пятнах крови. Пленник медленно клонился назад, и солдатам пришлось стать плотнее, чтобы удержать Его на ногах.

Пилат взглянул на Осужденного, а затем на толпу и увидел естественную человеческую жалость к страждущему. В глазах многих людей отражался ужас, и некоторые отвели взгляд. Римлянин решил воспользоваться этой жалостью и смятением людей. Он встал, подошел к Иисусу и взял Его за руку. А затем поднял руку и крикнул толпе: "Взгляните на этого Человека!"

Священники вместе с толпой закричали: "На крест! Распни Его!"

Пилат опустил руку Иисуса в отчаянии. Он не мог поверить, что под руководством Каиафы толпа может быть столь бессердечной при виде того, что сталось с этим Человеком.

Пилат нервничал, он не мог понять, отчего он предчувствовал недоброе. Неужели им не ясно, что одним щелчком пальца он мог отпустить Пленника на все четыре стороны в любой момент? Почему же они настаивают на распятии при всей очевидности, что судья не расположен выносить высшую меру наказания по этому делу? Неужели до них не доходит, что он может издать приказ о немедленном аресте их всех? Он понял, но слишком поздно, что ему не следовало по этому делу вступать в разглагольствования ни со священником, ни с народом, а было бы лучше, если бы в самом начале он применил свою власть прокуратора и велел освободить Иисуса за недостаточностью улик.

Пилат глядел на толпу и несколько раз порывался что-то сказать. Наконец, он с горечью произнес: "Возьмите Его вы и распните, ибо я не нахожу за Ним вины". Каиафа знал, как знал это и Пилат, и все, кто был здесь, что иудеи не имели власти предавать распятию. "Мы имеем закон, - последовал ответ одного из старейшин, - и по закону нашему Он должен умереть, потому что Он называл Себя Сыном Божьим".

Прокуратор не знал, как поступить. Он все время полагал, что Иисус выставлял Себя чем-то вроде еврейского пророка, но о том, что Тот считает Себя Богом, прокуратор раньше не слышал. Это встревожило Пилата,

и он снова припомнил, что Прокула умоляла его не причинять зла этому Человеку - что она видела о Нем страшный сон. Пилат не верил - ни в божественность, ни в сны, но он был странно встревожен. Он повернулся на своих золоченых сандалиях и направился назад в преторию, приказав Абенадару доставить Пленника к нему.

Внутри своих покоев Пилат почувствовал себя совсем разбитым. Первоначально он помышлял освободить Иисуса, чтобы расстроить планы Каиафы и Анны, а сейчас его охватил необъяснимый страх. Он внимательно разглядывал израненного Человека, а затем мягко спросил: "Откуда Ты?"

Он не имел в виду узнать, где Иисус родился или жил. "Откуда Ты?" более глубокий вопрос... Казалось, Иисус обрел немного силы и мог стоять Сам. Он бегло взглянул на римлянина и склонил голову, не ответив на его вопрос.

Пилат униженно оглянулся на окружающих. За три часа этого прекрасного утра он снизошел от приказов к просьбе. Он пытался спасти Человека, Который не был заинтересован в Своем спасении.

"Не знаешь ли, - процедил Пилат сквозь зубы, - что я имею власть распять Тебя или власть имею отпустить Тебя?"

Сухие, потрескавшиеся губы шевельнулись и послышался хриплый голос: "Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше... посему более греха на том, кто предал Меня тебе". Эти слова имели важный смысл: если Бог-Отец не желает смерти Иисуса, никто, даже Понтий не имеет власти причинить вред Христу.

Прокуратор снова велел вывести Иисуса к ожидавшей толпе. В очередной раз Пилат сел в свое кресло. Послышались возгласы: "Если отпустишь Его, ты не друг кесарю! Всякий, делающий себя царем, противен кесарю!"

Это было неприкрытой угрозой Пилату, хорошо знавшему подозрительность Тиберия, который внимал любым доносам иудеев, особенно, если это были "ответственные" лица типа Каиафы.

Прокуратор поднял руку, и шум затих. "Се Царь вам!" - голос Пилата был полон сарказма. Толпа тотчас взревела: "Возьми! Возьми! Распни Его!"

Прокуратор притворно удивился: "Царя ли вашего распну?"

Священники взбесились от этих слов, и в хаосе голосов Пилат разобрал слова: "Нет у нас царя, кроме кесаря!"

Получался парадокс - горстка палестинцев оказалась более лояльной Тиберию Цезарю, чем назначенный им прокуратор. Это и заставило Пилата сдаться. Он велел принести большую чашу с водой и, умыв свои руки, сказал Каиафе: "Невиновен я в крови Праведника сего. Смотрите вы".

Этот жест не был оригинальным, к нему нередко прибегали в иудейской практике, когда судьи отказывались оспаривать контраргументы и отдавали все на откуп противной стороне. Из толпы послышались возгласы: "Кровь Его на нас и на наших детях!"

Каиафа одержал великую победу над римлянином и промолчал, дабы Пилат не передумал. Иисус должен умереть.

Абенадар приказал снять с Иисуса "царский" плащ. Пилат медленно удалился в преторию. Если он и оглянулся, то лишь затем, чтобы еще раз взглянуть на этого чудака, за Которого он сражался так упорно и так неумело. А когда Клавдия Прокула спросит его, Пилат честно ответит: "Я не хотел осудить Его. Его преступление было религиозным, и я уступил Его Каиафе".

Вспомнив о чем-то, прокуратор подозвал Абенадара и приказал приколоть на вершине креста надпись, гласящую о преступлении Иисуса. Надпись должна быть на трех языках: иврите, латинском и арамейском - именно в таком порядке.

Целью смертной казни было стремление удержать народ от попыток повторения преступлений, и ее осуществляли публично, чтобы все видели. Поэтому народ должен знать характер преступления жертвы. Пилат продиктовал надпись: "Иисус Назорей, Царь Иудейский". В этом и заключалась вина Пленника.

Абенадар спросил, как должен быть одет Христос, зная, что когда казнили иудеев, Пилат позволял прикрывать тело осужденного. Прокуратор приказал не отступать от традиции и обернуть бедра Распинаемого лоскутом ткани.

Казнить ли и тех двоих осужденных, разбойников, в то же время?

Пилат утвердительно кивнул, напомнив солдатам сделать все необходимое, не забыть о надписях и казнить всех троих вместе.

Есть ли какие-нибудь особые распоряжения его превосходительства?

Никаких. Приступить и покончить со всем этим.

Пилат по ступеням поднялся в крепость. Толпа успокоилась, сделав свое дело, сыграв роль многоголосого рупора священников. Сделали свое дело и Пилат, и Каиафа. А работа Абенадара только начиналась. По его разумению, это задание было не из приятных, но куда лучше, чем с коротким мечом нести службу на границе. А там, как на войне, кто-то должен погибать.

Были наспех изготовлены доски с надписями, и когда священники увидели надпись для Иисуса со словами "Царь Иудейский", они пришли в негодование и потребовали немедленной аудиенции у Понтия Пилата.

Когда их приняли, они попросили о последней любезности - изменении надписи. Не нравилось им, что Иисуса публично провозглашали Царем иудеев. Он не был Царем и не притязал на это. Но они не осмеливались прямо сказать об этом. Они могли бы указать, что Иисуса осудили за богохульство, и что надпись должна гласить: "Иисус Назорей, богохульник". Но священники проявляли осторожность, зная, что если они выдвинут этот новый аргумент, Понтий Пилат может приказать пересмотреть дело в связи в тем, что он якобы будет считать Иисуса претендентом на трон, пытавшимся вбить клин между народом и царем.

Поэтому они кратко и очень вежливо попросили, "Не пиши "Царь Иудейский", но что Он говорил: "Я Царь Иудейский". На это, хмуро улыбнувшись, прокуратор ответил: "Что я написал, то написал".

За сегодняшний день это было самое твердое заявление прокуратора и первое, в котором он проявил железную волю. Этот человек был жестоким и неудачливым, он был третьим звеном в цепи из трех, поднявших Иисуса на Крест. Иуда предал Его за деньги, Каиафа привлек Его к суду отчасти, чтобы угодить своему тестю, Пилат пытался вести с первосвященником политическую игру, но его король получил мат в три хода.

Надпись была сделана так, как сказал Пилат. Плотник сколотил ее из трех сосновых дощечек, выкрасил в белый цвет и вывел буквы черной краской. Теперь ее можно было вешать на шею Осужденному или, как в этом случае, нести впереди Него. На месте казни надпись будет прибита в верхней части креста.

Абенадар был исполнительным и надежным солдатом. Он заранее обдумал задание и предусмотрел все, что нужно - начиная с солдат и седел и кончая надписями. Он приказал привести из темницы двух разбойников и поставить их позади Иисуса. Во главе процессии должен ехать всадник, и с боков и сзади выстроились вооруженные копьями легионеры. Перед каждым осужденным встали по три стражника, которые будут нести надписи, извещающие о содеянном преступлении.

Центурион приказал принести "деревья", и три солдата покинули строй. Оба разбойника просяще поглядывали на болтающих солдат, которые утоляли жажду вином или водой. Осужденным ничего не предлагали. Один из них попросил пить, но ему отказали. Абенадара можно было видеть в разных концах двора. Он перебросился несколькими словами с палачом, прошедшим обучение своему ремеслу в Риме и досконально знавшим весь ритуал казни. После этого центурион получил пищу для трех солдат, которые останутся на страже у крестов.

Когда все было готово, "деревья" возложили на правое плечо каждого из преступников. Это были всего лишь перекладины креста, а вертикальная часть всегда стояла на месте казни и использовалась неоднократно. Перекладины изготавливались из кипарисового бруса длиной около трех шагов и весили не менее пуда. Палач грубо обтесал перекладины и вырезал пазы для соединения с вертикальной частью. На соединении будет прибита надпись, которая прочно прикрепит обе части креста.

Ритуал предписывал, чтобы осужденный сам нес свой крест. Руки жертвы связывали, но не слишком туго, оставив для свободы движений около четверти вервии. И если силы осужденного иссякали и руки опускали брус, короткая вервия между руками удерживала его на плече.

Центурион был озабочен только из-за Иисуса. Разбойников не бичевали, и они были крепки, а Иисус едва держался на ногах даже без тяжелой ноши.

Когда колонна сформировалась, центурион прошелся вдоль нее и остался доволен. Он отдал приказ, и колонна тронулась из крепости. Священники расступились, пропуская шествие. Они видели, что Иисус пошатывался под своей ношей и не отрывал глаз от спины идущего впереди солдата. Их дело было сделано, но тревожило, какое воздействие на простых людей окажет надпись. Несколько старейшин решили сопровождать шествие, и если надпись вызовет у населения ненужные толки, они осмеют ее и объяснят всем, что прокуратор "пошутил".

Ученые старцы шли впереди печального шествия и все еще обсуждали недостойное, по их мнению, поведение Пилата, вызвавшее недоумение у всех присутствующих. А чего стоила заключительная сцена умывания рук? Ведь этот иудейский символ, а не римский. Он был введен еще Моисеем и первоначально относился к ритуальным действиям при загадочном убийстве. Старейшины ближайшего к месту преступления города убивали телку и умывали над ней руки со словами: "Наши руки не проливали эту кровь, глаза наши ее не видели". Священники остались довольны тем, что народ ответил Пилату: "Кровь Его будет на нас и наших детях". Это был надлежащий ответ на ложное обвинение. Когда не чувствуешь вины, можно взять на себя всю ответственность!

Путь от крепости до Голгофы составлял тысячу шагов, сначала по узкой дороге, затем вверх по склону холма и круто вниз - в долину. Дорога проходила между домами и лавками. Солнце уже поднялось довольно высоко и стало припекать, но на всем пути на крыши высыпали люди, чтобы увидеть эту невеселую процессию, лица осужденных и узнать об их преступлениях. Колонна продвигалась медленно, так как Иисус не мог идти быстрее. Вдоль улиц к стенам прижимались паломники, громко обсуждая вину смертников. Легионеры оттесняли толпу, кое-где даже копьями, а всадник впереди процессии громко требовал уступить дорогу солдатам Рима.

При обычных обстоятельствах Абенадар провел бы пленников через главную часть города, чтобы показать преступников горожанам в назидание. Но быстро приближалась суббота, и как распорядился легат Сирии, во внутренних делах Пилат должен был избегать нарушения религиозных традиций этого народа. Поэтому шествие направлялось на Голгофу кратчайшим путем, и вскоре Иисус, пошатываясь под Своей ношей, начал спуск по крутому склону холма. Наблюдавшие из лавок и домов люди проникались жалостью к Нему, и все чаще слышались возгласы: "Нет! Нет!" Женщины закрывали лица руками и отворачивались от этого вызывающего содрогание зрелища.

У подножия холма Абенадар направил шествие налево. В этом месте раскинулся огромный базар, и при виде солдат и верхушек трех "деревьев" в окружении копий народ устремился к колонне. Иисус следовал за идущими впереди, но был настолько обессилен, что Абенадар несколько раз возвращался и заставлял Его сделать следующий шаг.

Наконец Иисус остановился, не в силах двигаться дальше. Тело Его кренилось вперед. Брус начал раскачиваться, но Абенадар побуждал Иисуса двигаться дальше. Христос сделал неуверенное движение вперед. Он чувствовал, что падает, но не мог освободить связанных рук и через миг рухнул наземь. Передний конец бруса, скользнув по правой части Его лица, ударился о землю. Иисус упал на правое колено и локти, а через долю секунды упала и перекладина.

Центурион был недоволен заминкой, но беглый взгляд на грязное лицо Осужденного и свежие струйки крови от терний на правом виске подсказали ему, что на глазах у толпы бесполезно приказывать этому Человеку подняться и снова взвалить на плечо Свою ношу.

Абенадар нашел выход. Подбоченясь, он нетерпеливо выискивал в толпе здоровяка, который сможет пройти с крестом остаток пути. Его взгляд остановился на мускулистом крестьянине с крутым лбом и черной бородой. Абенадар поманил его к себе и велел поднять перекладину.

Крестьянин проклинал свое любопытство, за которое приходилось расплачиваться, ведь он так спешил из своей деревни в город. Звали его Симоном Киринеяни-ном. Этот зажиточный крестьянин не был иудеем, он и не мыслил быть причастным к проблемам римлян или иудеев.

Однако Симон повиновался. С недовольным видом он одной рукой поднял перекладину из пыли и вскинул ее на плечо, а второй - подобрал подол одежды. Он был готов. Но Иисус продолжал лежать на правом боку, тяжело дыша. Абенадар нагнулся и, подняв Христа за руку, с раздражением сказал, что теперь Тому не придется нести "дерево", что это сделает за Него сильный крестьянин.

Всадник снова продолжил путь самым медленным шагом. Киринеянин шел позади Иисуса и видел, что Этот, истекающий кровью, Человек был на грани полного изнеможения. Печальное шествие двигалось к Ген-нафским воротам в городской стене, проделав чуть более полпути к Кресту. Зевак стало меньше. Люди читали надписи и спрашивали: "Зачем вы это сделали?" Иисус не отвечал. Не отвечали и разбойники.

Закон позволял проявлять милосердие к обвиняемым, но по отношению к осужденным это строго возбранялось. В Иерусалиме было общество милосердных жен, которое помогало деньгами, добрым словом и сочувствием бедным семьям, когда к ним приходило горе. Иисус еле волочил ноги, Его боль была столь невыносима, что в толпе слышали Его стоны. Слышали их и добрые женщины. И когда одна из них заплакала, рыдать начали многие. Некоторые не могли более смотреть на Христа.

Иисус, тяжело дыша, остановился. Он медленно переводил взгляд от одной женщины к другой, пока не увидел их всех и не почувствовал искренность их слез - слез первых скорбящих, оплакивающих Его смерть. Он сложил руки, и какое-то время казалось, что Он заплачет вместе с ними. Но голос Его окреп, и Он, обращаясь к ним, произнес пророчество о грядущем грабеже их города.

"Дочери иерусалимские, - молвил Он медленно, - не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших. Ибо приходят дни, в которые скажут: "Блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие". Тогда начнут говорить горам: "Падите на нас!" и холмам: "Покройте нас!" Иисус пророчествовал в последний раз. Его последние предупреждения предназначались для женщин с добрым сердцем, пожалевших измученного Странника.

Покачав головой, Он продолжал: "Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?"

Подбежал Абенадар и поторопил шествие колонны. Женщины глядели на Иисуса, слышали Его слова, но не понимали их смысла. Колонна тронулась. Иисус медленно передвигал ноги. За всадником Он увидел Геннафские ворота. Центурион опередил колонну и на наружной стороне ворот прикрепил извещение о том, кто будет казнен в этот день по воле Цезаря и за какие преступления.

Для Галилеянина это был долгий и трудный путь, и Он почти с успокоением осознал, что предстоящие пятьдесят шагов вознесут Его к вершине Его обещания - умереть за всех.

(окончание следует)