Наконец-то врач повёл меня и Бет в маленькую комнату. Он захотел поговорить с нами наедине. После обмена несколькими вежливыми фразами, он показал рентгеновский снимок повреждённой области у основания черепа Алекса. Не требовалось быть врачом, чтобы понять ужасную истину, видимую на чёрном снимке. Что-то во мне не могло принять тот факт, что это был снимок спины Алекса. Инстинктивно я бросил взгляд на нижний левый угол фотографии: УИЛЬЯМ АЛЕКСАНДР МАЛАРКЕЙ. Эти три слова не оставляли никакой двусмысленности. Все мысли, что всё могло быть не так плохо, исчезли.

Врач пересёк комнату и подошел к доске. Он нарисовал нормальный позвоночный столб, а на другой картинке был позвоночник Алекса. Сразу было видно, что было не так. Первый позвонок после черепа отошел от второго на 55 градусов.
Повернувшись к нам, врач начал, «Я должен быть откровенен с вами. Ситуация Алекса очень серьёзная. Травма настолько повредила позвоночник, что обычно это ведёт к смерти. Фактически прямо сейчас Алекс жив благодаря специальным средствам. Его организм молод и если он выживет, природа этих повреждений приведёт к определённым последствиям и самое лучшее, это реалистично воспринять их. Тяжесть травмы такова – она близка к основанию ствола мозга и затронула кору головного мозга – что даже если Алекс выживет, не стоит ожидать нормальное функционирование мозга. Алекс никогда не сможет дышать самостоятельно и не сможет шевелить всем, что ниже шеи. Эта травма будет мешать Алексу глотать пищу. Сейчас он получает питание внутривенно, но если он выживет, потребуется установить гастрономическую трубку или Г-трубку, чтобы он мог принимать пищу прямо в желудок. И, наконец, если он выживет, он никогда не сможет говорить. Я понимаю, что всё это тяжело слышать. Мне очень жаль».
Г-трубка, мозг не сможет нормально функционировать, парализованный – мои глаза уставились в пол, застыв в полном неверии. Нам придётся иметь дело с этим. Эта информация была настолько ужасна и подавляюща, что мой разум не мог вместить.
Переживание Бет, после общения с Дэйвом на парковке, было совершенно другим. Она ничем не впечатлилась. Я всё ещё смотрел в пол, когда он стала говорить. Глядя прямо в глаза врачу, она уверенно произнесла два простых слова: «Вы неправы».
Мне резко стало не по себе. Это врач был самым главным из лучшей команды хирургов, все тех, кто занимался Алексом. Мы находились под заботой самых лучших специалистов детской травматологии в стране. Кто она такая, чтобы возражать им? Я коснулся её руки, пытаясь остановить разговор. Ей надо сесть и принять реальность, как это сделал я. Бет отдёрнула свою руку. У неё не было намерения отступать.
+ + +
Осознать всю тяжесть травмы Алекса было невозможно. Наподобие созерцания Большого Каньона, ваш разум неспособен охватить широту видимого.
Нам так и сказали что, с медицинской точки зрения, Алекс не выживет. Он получил внутреннее обезглавливание – его череп отсоединился от позвоночника. Кожа, мышцы и связки всё ещё держали голову на теле, но позвоночник был отделён.
Через несколько месяцев мы получили рентгеновский снимок, сделанный через час после той автомобильной аварии. Этот снимок ясно показывает, что позвоночник Алекса отделён от его головы. Не существует медицинской процедуры, которая бы могла присоединить его череп к его позвоночнику.
Кевин Маларкей
+ + +
«Алекс будет жить. Его здоровье полностью восстановится, а его история произведёт национальный эффект, принося надежду тысячам людей».
«Ого», сказал я про себя, «она точно поехала». Я посмотрел на врача, уверенный, что он сейчас думает – он же слушал Бет с искренней заботой, кивая своей головой в знак согласия. В моей голове не промелькнула даже одна мысль, что Алекс может помочь другим. Я просто хотел, чтобы с моим мальчиком было всё хорошо. Я хотел, чтобы моё чувство вины угасло. Я хотел, чтобы мой сын пришел в сознание и чтобы я мог попросить у него прощение – об этом общении я внутренне молился тысячи раз, с тех пор. Но Бет ещё только начала.
«Я знаю, что вы не верите мне, но он поправится и я уверена, что он будет полностью здоров».
Я сел, будучи неспособным остановить эту драму. Добрый доктор продолжал неохотно кивать. Я был уверен, что читаю его мысли: «Ещё одна бедная женщина, шокированная информацией, которую она не может вынести…. Я уже видел это тысячи раз. Приходиться быть терпеливым».
Но я также знал, что доктор был неправ, по-крайней мере в отношении Бет. Она никогда не убегала от реальности во время кризиса. Она способна оставаться спокойной под самым сильным давлением. Её слова, обращённые к врачу, были уверенными, а не просто выдавали желаемое за действительное. Казалось, как будто бы она знала что-то, что не знали остальные. Я определённо не видел то чудесное будущее, которое видела она. Всё, что я мог видеть, был рентгеновский снимок и ужасный прогноз, который сопровождал его.
«Вот увидите. Это будет медицинский феномен. История Алекса коснётся людей по всей стране. Она даст надежду людям, которые потеряли всякую надежду». Чтобы не было в ней, этого не было во мне. Врач вежливо выслушал и извинился.
+ + +
Всё происходящее сейчас казалось сюрреалистичным. Воспоминания всплывали из глубоких мест. Я написал стихотворение для Алекса, за несколько месяцев до его рождения, часть из которого как раз была в тему: Драгоценное дитя! Есть так много, что я хочу Рассказать тебе Научить тебя Пережить с тобой А сейчас позволь мне поделиться моей печалью Ты появишься в мире Совсем отличным от утробы… Благословенное дитя То, чему я хочу научить тебя более всего Это то, откуда ты пришел И куда можешь вернуться…
Бет и я верили, даже до рождения Алекса, что у Бога были особенные планы для него. Теперь же, в тишине больницы, я столкнулся с концом этих планов, по-крайней мере на земле.
+ + +
Когда мы вернулись в комнату ожидания, там собралось ещё больше людей. Некоторые разговаривали, а другие молились. Мы поделились новостями, которые узнали от врачей и затем все люди в комнате взялись за руки и стали молиться. Много громких молитв было принесено к престолу Бога в это время.
На самом деле, в эти первые тёмные дни мы обращались к Богу вновь и вновь. Я не помню свои собственные молитвы или молитвы других. Но была одна молитва, которая пронзила мою тьму.
Наш служитель, пастор Браун, собрал людей для молитвы, и затем, после нескольких секунд тишины, он возвысил свой голос: «О, Господь, мы знаем, что Алекс с Тобой прямо сейчас. Врачи сказали своё слово. И сейчас, Господь, мы ожидаем Твоё Слово».
Просто и сильно. Да, что же Бог хочет сказать о ситуации с Алексом? Молитва пастора Брауна была большим утешением. Конечно же, ничего не происходит без виденья Божьего. Мне надо было уцепиться за эту истину. И я сделал это, через короткое время.
+ + +
Когда Бет и я ждали возможность увидеть Алекса в тот первый день, в моём разуме я вернулся в день рождения Алекса. Другая больница, счастливый день. Я сидел возле Бет, но не видел операцию кесарево сечения – я не хотел терять сознание. И затем наступил невероятный момент. Когда он вошел в мир…Медсестра отрезала пуповину, взглянула на меня и сказала, «Хотели бы Вы подержать Уильяма Александра?»
«Это его имя?»
Бет бросила свой взгляд на меня. «У, Кевин, это же имя, которое мы выбрали, если родиться мальчик – помнишь?» улыбнулась она.
«О, да, точно», согласился я. «Уильям Александр, как мой папа».
+ + +
Мой отец, доктор Уильм Маларкей, эндокринолог и директор Клинического Исследовательского Центра в Государственном Университете Огайо, был где-то с лекциями в Европе. Кто-нибудь оповестил его об этом событии? Когда я сидел в комнате ожидания, окруженный молящимися друзьями и родственниками, новая порция вопросов вонзилась меня как кинжалы.
Если Алекс умрёт, сяду ли я в тюрьму за убийство? Пострадали ли люди в той другой машине?
+ + +
Я выступал на медицинской конференции в Европе, когда произошла авария. Я помню, как мне запала картинка парализованного мальчика с респиратором, сидящем в кресле в парке в Париже. В то же самое время, в тысячах километров от меня в Огайо, к моему неведению, моя внук был в больнице и столкнулся с подобным исходом. Всякий раз, когда я вижу картинку Эйфелевой Башни, я вспоминаю, как я смотрел на её силуэт, когда мне позвонили и сообщили об этом событии.
Доктор Уильям Маларкей, отец Кевина
+ + +
Мы потеряем свой дом? Бет думает: «Я не удивляюсь, что это произошло с Кевином. Если бы он слушал меня, ничего бы не произошло»? Все здесь и люди на месте аварии были просто добры, но на самом деле считают какой я ужасный человек – какой жалкий отец у Алекса?
В тот первый день, страх, сомнения и отвращение к себе царили в моём разуме, а также бессмысленность и разрушение. Я знал, что эти мысли пришли не от Бога – они были прямо от моего врага, дьявола. Но знание истины об этом не было достаточно. Я был почти побеждён ими. Я держался за единственную надежду: Бог любит меня. Бог любит Алекса. Бог любит Бет и наших детей. Божий мир был в этом, но я мог принять это, отвергнув Обвинителя и слушая голос Истины. Я буду слушать Голос Истины.
+ + +
Ещё одно воспоминание пришло ко мне … радостное. Алексу было всего несколько дней, и мы взяли его с собой, чтобы посмотреть Стадион Огайо.
«Эй», сказал я, держа его лицом вперёд, «Вот здесь играет наша любимая футбольная команда!»
Да, я планировал продолжить это знакомство. В кассе роддома, перед рождением Алекса, я специально заказал палату с видом на этот стадион. Теперь же, сидя в больнице в комнате ожидания, я дивился, «Почему я думаю об этом сейчас?»
+ + +
Наконец-то нас повели в палату Алекса. Мы были в совсем другой стороне. Я никогда раньше не был в интенсивной терапии. Идя по коридору, я думал как странно, что ни в одной из комнат нет дверей. Только свободновисящие, потрёпанные занавеси отделяли нас от многих семей и тех травм, что захватили их. При всей этой открытости, эти занавеси обладали огромной силой отгораживать проходящих мимо от боли в каждой комнате. Холодок безнадежности исходил из проёмов, закрытых занавесями. Дети, как я заметил, выглядели очень устало и подавлено. Алекс будет выглядеть совсем по-другому, заверял я себя, намного лучше.
Когда мы повернули за угол и остановились возле палаты Алекса, я немного передохнул. Вид всего был подавляющий. Как будто бы мы вошли в командный центр дьявольской войны. Алекс лежал обмякший, с закрытыми глазами на кровати посередине комнаты. Он был полностью окружен мониторами, проводами, трубками и бесчисленными медицинскими приспособлениями. Насос постоянно накачивал его лёгкие воздухом.
Кроме трубок на его теле, ничто другое не говорило, что была травма и выглядел он довольно нормально, по-крайней мере на первый взгляд. Красноречивое свидетельство аварии были спрятано и было видно лишь несколько небольших скоб и один глубокий надрез, соединённый швами.
Чуть позже ледяные пальцы страха вновь стали сжимать моё сердце – он выглядел … безжизненным. Как описать, что это значит для родителей, когда стоишь без надежды над изломанным телом своего ребёнка? И в этот самый момент, что-то глубоко внутри меня поверило, что Алекс выживет – в тех условиях я даже не осмеливался думать об этом. Но с того момента, уверенность, что он выживет, дала свой корень и уже не прекращалась.
Пожалуйста, Боже, помоги нашему сыну.
+ + +
Я вспомнил молитву с Алексом, когда он принял Иисуса как своего Спасителя несколько лет назад. Он был такой маленький и такой искренний. Какая замечательная привилегия! Алекс знал, что пойдёт на Небеса однажды и он понял, что не может быть просто «хорошим мальчиком». Небеса нельзя заслужить как другие вещи. Алекс знал, что ему нужен был кто-то ещё, кто заплатит за его грех – неправильные вещи, которые он сделает в своей жизни – так что он принял дар пойти на Небеса и быть с Богом.
Я должен признать, я действительно удивлялся искренности его веры. Как ребёнок может понимать такие глубины веры в этом возрасте? Обычно дети только лишь бессмысленно повторяют слова, которые им говорят взрослые, без настоящего понимания истины.
Через несколько недель, как Алекс помолился и пригласил Иисуса в свою жизнь, я решил проверить его веру.
«Алекс, Иисус живёт в твоём сердце?» «Нет, папа».
Моё сердце ёкнуло. Так и есть, как я думал. Его молитва была бессмысленна…но затем Алекс продолжил, «Иисус умер за мои грехи, но Он не живёт в моём сердце – Он туда не поместиться. Святой Дух в моём сердце сейчас».
Итак Алекс действительно понимал – Иисус умер за его грехи и оставил Святого Духа как Своего Утешителя и Советчика. Я понял тогда: дети способны воспринимать вещи, которые Бог хочет, чтобы они знали.
+ + +
Неожиданно моё сознание вернулось в настоящее. Это мой дорогой сынок лежит передо мной. Я был уверен, что Святой Дух будет с Алексом навсегда, но позволит ли Бог мне быть с Алексом в этом мире ещё? Что ещё остаётся, кроме того, как взывать к Богу о милости? Мы не осознаём этого, пока лучшие врачи не скажут, что они не владеют ситуацией. Я не мог делать ничего другого как молить Бога о помощи.
О, Боже, пожалуйста, прости меня за то, что я сделал. Пожалуйста, дай мне извиниться перед Алексом. Пожалуйста, защити его. Пожалуйста, утешь его. Пожалуйста, будь его небесным Отцом, потому что его земной отец полностью безнадёжен. Я отдаю Тебе своего сына. Я отпускаю его. Он - Твой. Пожалуйста, помоги ему от макушки головы до кончиков пят. Я доверяю Тебе, Боже. Во имя Иисуса, аминь.
Как-то по Божьей милости, мой дух окунулся в новое чувство покоя в конце молитвы. Произошло какое-то духовное движение? Моя теология уже обосновалось на том, что Бог полностью контролирует ситуацию. Бог уже покрыл Своими руками Алекса, но изменилось ли что-то фундаментальное на Небесах из-за моей молитвы полностью отпустить Алекса к Богу…оставить то, что я не мог удержать в любом случае? Похоже, что так и было.
Бет и я стояли и смотрели на нашего сына в тишине. Как долго, я не знаю. В этой тишине я коснулся её руки, скорее больше ради своего утешения, чем её. Кома забрала Алекса туда, где мы не могли быть с ним. Я смотрел, удивляясь, как моё сердце болезненно отзывалось на моего израненного сына. Малыш, ты чувствуешь себя одиноко? Ты напуган? Ты хочешь, чтобы я поддержал тебя? Как же я хочу поддержать тебя.
+ + +
Я вспомнил, как сильно Алекс любил церковь. Мы принадлежали к церкви, где не носят специальной одежды. В основном люди одеваются как им удобно, а дети носят школьную одежду. Но не Алекс. Он решил, что хочет быть в костюме в церкви. Даже если папа одет в цвет хаки и в шортах, даже если пастор почти никогда не носит костюм, Алекс захотел быть в костюме. Он никогда не был всеобщей массой. Он больше нигде не носил костюм. Он хотел одеваться так для Бога.
И затем я подумал о другой стороне Алекса – из-за чего он проводил много времени на улице. Я вспомнил один день, как с довольным видом он босиком ходил по саду, пиная осенние листья ногами. «Папа», спросил он, «разве ты не любишь звук листьев под ногами?»
+ + +
В какой-то момент нашего первого вечера пребывания в больнице нас попросили перейти в помещение, отведённое для родителей, чьи дети находятся в интенсивной терапии. Наши трое детей ушли с нашими друзьями, и мы вскоре оказались на кроватях, разглядывая пустой потолок в тишине. Что только что произошло в нашей жизни? Каким будет завтра? Переживёт ли Алекс эту ночь? Где же он был на самом деле? Эта авария повредила его тело. Кома забрала его. Когда же он вернётся? Вернётся ли он?
О, Боже, мы нуждаемся в Тебе сейчас… В полном изнеможении мы уснули.
+ + +
Первую неделю Бет и я не покидали больницу; нас не интересовало ничто другое. В то же самое время поддержка не прекращалась. В первой группе для нашей помощи, которая состояла из друзей, родственников и людей из церкви, руководил пастор Браун. Но вскоре число мужчин и женщин вокруг Алекса и нашей семьи выросло настолько, что это можно было назвать армией.
Наши дети находились с нами буквально всё время, но в то время когда их не было с нами, они были тепло любимы и приняты друзьями или родственниками. Например, несколько женщин принялись одевать, кормить и ухаживать за нашим новорожденным, когда Бет не могла быть с ним. Кто-то организовал доставку еды для нас. Кто-то организовал доставку смены одежды и стирку грязной, а также другие вещи. В здании всегда кто-то был. Требовалось столько еды, что в буфет возле отделения интенсивной терапии образовывалась очередь. Карточки с пометками, молитвами и стихами из Библии лежали на каждом углу в комнате Алекса. Врачи и медсёстры были удивлены и часто признавались, что ещё никогда не видели такого излияния любви.
Постоянный поток божьих мужей – старейшин, дьяконов, пасторов и лидеров – вместе с многочисленными божьими женами прибывал со всех сторон штата. Общее в истории этих людей было, что они «почувствовали, как Бог побудил их сердце приехать». Один пастор проехал два часа, чтобы посетить Алекса. Поскольку он прибыл после того как часы посещения Алекса прошли, в больнице не разрешили пройти в палату. Без смущения он поехал домой и вернулся утром на следующий день, проведя почти весь день в молитве за Алекса. Во время этих первых критических дней приходили многие местные молодёжные группы и устраивали песни хвалы и прославления в комнате Алекса. В каждое время посещения никогда не было меньше, чем пять человек в палате Алекса.
Через небольшое время посетителей оказалось так много, что кто-то организовал график посещения. И что более важно, кто-то организовал ночные молитвы-бдения в палате Алекса. Каждые два часа кто-нибудь молился за Алекса ночью – каждую ночь в течение месяца. Со многими из этих святых мы никогда не были знакомы. Они неприметно служили Богу, для Его славы.
Служение Алексу и нашей семье стало очень активным, так что больнице пришлось организоваться самой, чтобы справиться со всем этим трафиком. Они напечатали стрелки «Алекс» с указанием его имени и номера комнаты. Они сказали нам, что к Алексу пришло больше посетителей, чем ко всем остальным пациентам интенсивной терапии вместе взятым.
Молитвенное/посетительное/благословенческое служение, которое началось с Алекса, вскоре перешло на другие семьи в отделении. В этом Бог приготовил особенное благословение для Бет и меня. Мы были полностью поглощены Алексом и заботой о нём, но когда мы присоединились к тем, кто пришел послужить Алексу и пройтись из палаты в палату по отделению интенсивной терапии, чтобы утешить и помолиться за других, Бог сделал нечто в наших сердцах. Эти встречи с другими семьями, переживающими глубокие страдания, были животрепещущим напоминанием среди нашего собственного горя, что есть много других людей, страдающих также как и мы. Это помогло нам осознать перспективу, помочь нам обратиться от себя и увидеть новый свет благословений, которые Бог так обильно изливает на нас.
Если бы вы искали хорошую еду и хорошее христианское общение в то время в ноябре, то не было лучшего места, чем Детская Больница и служения, которое выросло вокруг него. Мы никогда не сможем отблагодарить тысячи тех, кто благословил нас собой. Если и было время, когда церковь отрывала руки любви нуждающимся, то мы переживали это.
О, и ещё кое-что. Что на счёт той кипы неоплаченных счетов дома, о которой я так много думал до аварии? Она исчезла. Мне так и не представился шанс напечатать плакат, что «Бог позаботится о наших нуждах». Один чудесный человек, которого я всегда уважал, съездил в наш пустой дом в течение первой недели, пока мы были в больнице. Он взял всю кипу и оплатил все счета до последней копейки – огромная сумма. Спасибо Тебе, Боже, за твоих прекрасных святых.

ПО ДВОЕ

На третий день после аварии произошло неожиданное изменение. Медсестра подошла ко мне и спросила, «Мистер Маларкей, можно мне поговорить с Вами наедине?»
«Конечно».
Мы вышли в коридор, и она стала говорить, потом засомневалась и продолжила опять. «Ну, мистер Маларкей…Я знаю, Вы поймёте – я уверена, что Вы согласитесь – с сегодняшнего дня нам надо ограничить посещения к Алексу, не более чем двое человек в палате за раз».
«Я определённо понимаю, но надеюсь, что это не из-за того, что наши друзья переступили какие-то нормы или правила. Если так, я очень извиняюсь».
«О, нет, сэр! Вовсе не из-за этого, я … я уверяю», ответила она торопя. «Нет, дело не в количестве. По правилам больницы мы уважаем каждого посетителя».
«О, приятно слышать. Но почему же тогда правила изменили?»
«Ну», она засомневалась, подыскивая слова, «это не совсем изменения – просто, ну, директива, которой мы должны следовать».
Я кивнул головой, но внутри ничего не понимал. Прямо в этот момент находилось двенадцать человек в зале, ожидающих войти в палату, чтобы молиться за Алекса, как это было предыдущие семьдесят два часа. Я редко сразу принимаю то, что мне говорят и в этом случае особенно. Почему это правило стало важным именно сегодня, а не вчера или позавчера? Очевидно, что было нечто, о чём она умолчала. Затем всё прояснилось.
«Врачи осознали, что Алекс выживет, не так ли?»
Медсестра застенчиво кивнула головой и затем подалась вперёд, принимая конфиденциальный тон. «Я работаю в этом отделении двенадцать лет. Я никогда не видела, чтобы дети с такими травмами как у Вашего ребёнка выживали - никогда».
Семьдесят два часа были временем испытания у врачей. Они наблюдали. Они не ожидали, что сердце Алекса будет биться в этот день.
Моё сердце прыгало от радости, когда я спешил в зал ожидания к собравшимся там, чтобы объявить о новых правилах и объяснить причину. Все обрадовались и стали славить Бога. Список посетителей был переделан на группы по двое. Раньше люди могли молиться так долго, сколько хотелось, теперь же приходилось уступать место другим. Чтобы лучше упорядочить постоянный поток посетителей, мы решили, что не будет общения в палате, кроме как с Богом. Теперь у Алекса было по двое молящихся человек у его кровати всё время.
+ + +
Когда я пришел к Алексу на следующий день, во мне всплыло ещё одно воспоминание. За несколько месяцев до этого, Алекс буквально летал, ездя на мотоцикле на нашем местном празднике. Он и я были на верху большого холма на трассе, когда я повернул голову, чтобы посмотреть, куда ушел Аарон. В этот же момент Алекс бросился вниз с этого холма. Хотя мои эмоции подпрыгнули, когда я наблюдал за его скоростью, он на самом деле воткнулся в землю! Он где-то с друзьями научился подпрыгивать на трамплине. Через несколько недель после этого у него вновь была возможность попробовать прыжок через трамплин – уже в бассейне! Он напугал нас до смерти, но вновь благополучно приземлился. До этой аварии Алекс мог быть стеснительным на людях и не отставал от своих мамы и папы; когда же дело доходило до физической активности, он был бесстрашен.
Теперь же, когда я сидел возле него, я мог только гадать, что с ним произойдёт сейчас? Будет ли у него ещё шанс проявить своё бесстрашие опять?
+ + +
Когда Алекс будет ходить, мы собираемся пойти кататься на мотоциклах.
Греси Маларкей, сестра Алекса.
+ + +

ОТ АЛЕКСА. ЗА ВРАТАМИ

Небеса – не следующий мир; они сегодняшний.
Небеса – это не где-то наверху на небе; они везде и нигде.
Небеса – это место, которое не является местом. Они вечные и бесконечные. Все другие места заканчиваются.
Небеса – это время без прошлого, настоящего или будущего … они всегда сейчас.
Когда я был в машине, я попытался пошевелить ногами. Я осознал, что они не двигаются. Я прошел через свет и услышал музыку.
Затем я оказался в присутствии Бога. У Него есть тело как человеческое, но оно огромное. Я мог видеть только Его колени, потому что, как говорит Библия, никому не позволено увидеть лицо Божье иначе такой человек умрёт. У Него была белая накидка, которая была очень яркой. Я посмотрел на свои ноги, и я мог двигать ими опять.
Даже сейчас, когда я говорю вам это, я чувствую в своём сердце, будто это произошло только что.
Всё было совершенным.
Мой папа рассказывал мне о человеке, который написал, как он побывал на Небесах (я думаю, что речь идёт о свидетельстве «90 минут на Небесах» - прим. переводчика). Он попал в автокатастрофу, как и я и пошел на Небеса и слышал неописуемую музыку и видел славные цвета – как и я. Но этот человек видел людей, с которыми он был знаком в жизни, которые разговаривали с ним об Иисусе. Когда я был на Небесах сразу после аварии, я не видел людей, а только Бога, Иисуса и ангелов.
Но когда я услышал эту историю, я сказал папе, что этот человек не был на Небесах.
Мой папа удивился. Папа сказал, что этот человек был пастором и что он верит ему. Я сказал папе, что история этого человека правдива; формально говоря (одна из моих любимых фраз), этот человек оставался перед вратами Небес. Тогда папа сказал, что этот человек и говорит об этом в своей книге!
Я спросил папу, «Он не видел Бога или ангелов, не так ли?» Папа сказал, что так говорит этот человек в своей книге. Я также сказал папе, что он не был там долго. Папа сказал, что так и было; он был там только около полутора часов. Папа спросил меня, откуда я знаю это. Это потому что он не видел многое из всего хорошего, что там есть, сказал я ему. Все небесные существа находятся за воротами. Бог хотел, чтобы он вернулся на землю.
Когда я пришел на Небеса, я прошел за врата. Я был с небесными существами, но другие люди, которые приходили на Небеса, все они были перед вратами.
Врата – действительно высокие и они белые. Они очень яркие и выглядят как чешуя у рыбы.
Я думаю, что место перед вратами это как прихожая Небес. Я был внутри Небес и всё более ярче и интенсивнее за вратами.
Есть дыра в прихожей Небес. Эта дыра ведёт в ад.
Позже папа попросил меня рассказать о других отличиях между внутренним и перед вратами, но я сказал ему, что мне не позволено рассказывать некоторые вещи. Бог сказал мне не рассказывать. Я не знаю почему; просто так Он сказал. Я спросил папу, удивляется ли он, но он просто обнял меня и сказал, что послушание Богу – самая важная вещь, чем что-либо.
Но я могу сказать, что внутри за вратами – это место, которое Бог приготовил для нас. Оно ярче и более цветное. Это невозможно описать… оно славное!
Перед вратами – это как комната ожидания. Движение снаружи не такое как внутри. Есть движение, но оно не такое же. Я не могу описать этого.
Тот другой человек, который побывал на Небеса, прав: музыка – прекрасна. Он говорил, что было много песен в одно время, но звучало как одна песнь. Я не думаю, что было много песен в одно время, просто очень интенсивно. Это прекрасно. Мне очень понравились звуки арф за вратами. Эта музыка несравнима с музыкой здесь. Она совершенна!
Совершенно – моё любимое слово для описания Небес.

Категория: Книги | | Добавил: Sergey | | |

© Перевод Сергея Назарова