*****

 

 

Когда я очень затоскую,
Достану книжку записную.
И вот - ни крикнуть, ни вздохнуть, -
Я позвоню кому-нибудь.
О, голоса моих знакомых!
Спасибо вам, спасибо вам
За то, что в трудном переплете
Любви и горя своего
Вы забывали, как живете,
Вы говорили: "Ничего".
И за обычными словами
Была такая доброта,
Как будто Бог стоял за вами
И вам подсказывал тогда

Александр Кушнер

 

 

 

Посмотрев на дела отца, неужели сын
Не смутился, увидев всех этих слепых, убогих,
Не подумал, за что они терпят — и ни один
Не возропщет, но кланяться будет пришельцу в ноги:
Вдруг он вылечит? Он и лечил их, а что ж отец,
Почему от рожденья слепой должен быть незрячим
И не видеть ни облачка в небе, ни тех овец,
Что похожи на облачко? Смотрим на них — и плачем.

Почему не заплакал? Не задал простой вопрос,
В чём они провинились, безногие и хромые?
Можно ли проповедовать, требовать в царстве слёз
Исполнения заповедей? А ещё немые,
А ещё бесноватые… Крестных трёхдневных мук,
Может быть, маловато ввиду повседневной муки?
Не учить, а учиться у них! Это всё, мой друг,
Говорю я в слезах, — не из прихоти или скуки.

 

 

Любимый запах? Я подумаю.
Отвечу: скошенной травы.
Изъяны жизни общей суммою
Он лечит, трещины и швы,
И на большие расстояния
Рассчитан, незачем к нему
Склоняться, затаив дыхание,
И подходить по одному.

Не роза пышная, не лилия,
Не гроздь сирени, чтоб ее
Пригнув к себе, вообразили мы
Иное, райское житьё, —
Нет, не заоблачное, — здешнее,
Земное чудо, — тем оно
Невыразимей и утешнее,
Что как бы обобществлено.

Считай всеобщим достоянием
И запиши на общий счет
Траву со срезанным дыханием,
Ее холодный, острый пот,
Чересполосицу и тление
И странный привкус остроты,
И ждать от лезвия спасения
Она не стала бы, как ты.

_________

/Александр Кушнер/

   

  Этот поэт, при жизни почти никому не известный (“И славы ждал, и славы не дождался…” — сказала о нём Ахматова), умерший сто лет назад, 13 декабря 1909 года, от сердечного приступа на петербургском вокзале, сегодня для тех, кто любит и знает стихи, стал одним из лучших поэтов XX века, и я, например, люблю его не меньше, чем Блока, Пастернака, Мандельштама… А те, кто при его жизни был знаменит — Вячеслав Иванов, Брюсов, Бальмонт, Мережковский, Фёдор Сологуб — отошли на второй план. Почему?   

Читать далее...

Эти посвящения — стихотворные портреты поэтов, о которых я рассказываю в своих лекциях, эссе и постах, это и как бы концентраты их содержаний, и — мои объяснения им в любви. 

 

 

Начало здесь

Читать далее...

Один из самых загадочных поэтов серебряного века Михаил Алексеевич Кузмин родился в Ярославле 6 октября 1872 года. При жизни Кузмин часто мистифицировал свое прошлое, например, прибавляя к дате своего рождения то два, то три года. Отец его, Алексей Алексеевич, был морским офицером. Мать, Надежда Дмитриевна, урожденная Федорова, была дочерью не богатого помещика Ярославской губернии. Бабка Кузмина по материнской линии была внучкой известного в XYIII веке французского актера Жана Офреня, что в какой-то мере повлияло на возникновение интереса Кузмина к французской культуре. Вообще западноевропейская культура с раннего детства стала его второй духовной родиной: Шекспир, Мольер, Сервантес, Вальтер Скотт, Гофман, Россини, Вебер, Шуберт формировали личность будущего поэта и музыканта, притом, что родители Кузмина были старообрядцами, и сам он с детства воспитывался в старозаветных традициях бытовой религиозности.

ВСЕ ДНИ У БОГА ХОРОШИ
Все дни у Бога хороши,
Все дни у Бога хороши,
Все дни - одно благословенье,
Но в бедной памяти души -
Немногие, как воскресенье.
И знаете: они не те,
Когда я ждал, и волновался,
И торопливо в темноте
Губами ваших губ касался.
Они не те, когда так зло,
Упрямо веря, я не верил.
Все это былью поросло,
И, может быть, я лицемерил.
Мне помнятся другие дни
(Они так сладостны и жалки)...
В гостинице глаза одни,
Как вылинявшие фиалки...
И вдруг узнали, удивясь,
Что вот теперь уж в самом деле,
Что выросла такая связь,
Какой, быть может, не хотели.
Потом клонило вас ко сну,
В тревоге детской вы дремали
И вдруг: "Отправят на войну
Меня!" - так горестно сказали.
Кому там нужны на войне
Такие розовые губы?
Не для того ли, чтоб вдвойне
Бои нам показались грубы?
А тот, для вас счастливый, день,
Такой недавний день, в который
Чужой любви смешалась тень
С тяжелым мраком желтой шторы...
Опять, опять, как в первый раз,
Признанья ваши и томленье, -
И вот смущенный ваш рассказ
Отвел последние сомненья.
Затворник я, вы - легкий конь,
Что ржет и прядает в весельи,
Но краток ветреный огонь,
И станет конь у той же кельи.
А ваша школьничья тетрадь?
Заплакать можно, так все ново, -
И понял я, что вот - страдать -
И значит полюбить другого.
Читать далее...

Всё забыть и опять повстречаться,
от беды и обиды спасти,