Татьяна Анатольевна Догилева (р. 27 февраля 1957, Москва) — советская и российская актриса, народная артистка Российской Федерации (2000)

«Мне незачем себя истязать»

«Я всю жизнь голодала, сидела на каких-то диетах, трепетала от каждого лишнего килограмма — потому что мне для профессии нужно было оставаться стройной и молодой. И пластическую операцию — подтяжку лица — я сделала из тех же соображений. А теперь мне стало не важно, как я выгляжу», — делится Татьяна Догилева с Екатериной Рождественской.

Екатерина: Тань, я делаю фотографии по картинам. И обратила внимание, что художники век за веком писали портреты в основном молодых людей. И в кино главные герои почти всегда молоды… Что же получается? Разве интересны только свежесть, внешняя красота? Неужели девушки нашего с тобой возраста — что-то вроде отработанного материала?

Татьяна: У меня сейчас как раз есть один сценарий, по которому я хочу снять телевизионный фильм. Однажды у меня уже был такой опыт, после чего я долго не хотела его повторять — слишком тяжело оказалось. Но этот сценарий впервые за несколько лет зажег во мне желание снова снимать. Он посвящен женщинам моего возраста. Все героини — очень интересные, с чудесным юмором, образованные, опытные, жизнерадостные. И вот они выстраивают отношения с повзрослевшими детьми, рядом с ними возникают какие-то новые люди, мужчины… Я начала переговоры и даже вроде бы получила согласие запустить этот проект. Но продюсер обязал меня сделать в сценарии поправки — так, чтобы главными героями стала все-таки молодая пара, а история возрастных персонажей выстраивалась вокруг них… Мне говорят, что большинство людей на телеканале, читавших первый вариант сценария, отзывались о нем в том духе, что, мол, кому интересно будет смотреть про этих старых кляч? Но мне кажется, это какое-то безумие! Зачем обеднять жизнь, зачем делать вид, что она ограничена рамками молодости? Вот я недавно смотрела фильм Франсуа Озона, который посвящен именно людям примерно пятидесяти лет. Интересно, тонко, зал хохочет! Но нашего зрителя телевидение давно отучило от чего-то подобного…

Екатерина: На Западе 50 лет считается самым расцветом социальной жизни, а у нас в этом возрасте человека даже на новую работу не возьмут! Хотя, казалось бы, женщина в 45—50 лет только-только стала свободна, потому что дети выросли и ежедневной заботы не требуют, и опыт у нее накоплен колоссальный — как житейский, так и профессиональный… Но при всем этом человек оказывается никому не нужен!

Татьяна: Мне кажется, в театре в этом смысле все очень естественно и разумно устроено: сначала ты инженю, потом героиня, благородная мать и, наконец, комическая старуха. И меня сейчас вполне устраивает амплуа комической старухи. Я за свою жизнь уже так много переиграла больших, серьезных ролей! Так много и на износ работала, чего-то добивалась, доказывала, вечно куда-то неслась и вообще была невероятно фанатична по отношению к своей профессии.

К тому же в какой-то момент (довольно, впрочем, поздно) на меня «набросилась» радость материнства. (Смеются.) Как говорила замечательная артистка Лена Шанина: «Я когда вынашивала и рожала, представляла, как я со своей дочкой буду смотреть «Щелкунчик» в Большом театре. Меня никто не предупреждал, что придется работать санитаркой». (Смеются.) Страх за ребенка, проблемы с воспитанием, болезни, педиатры, которые становятся лучшими друзьями, — все это мне достаточно тяжело досталось хотя бы в силу эмоциональной нестабильности, которая у актрис является профессиональным заболеванием.

И я, честно говоря, изрядно подустала к своему нынешнему возрасту. Так что я совершенно сознательно потихонечку перехожу на характерные роли и очень спокойно отношусь к тому, что, поскольку таких ролей в принципе мало, играть буду редко... На днях читала последнее интервью Марины Голуб, которое она дала незадолго до своей ужаснейшей гибели. В название интервью были вынесены ее слова: «Я не позволяю себе останавливаться». А вот я позволила себе остановиться!

Екатерина: То есть ты стала теперь вести совсем другую жизнь…

Татьяна: Вот именно! Тут еще дело в том, что моя дочь, которой скоро 18 лет, сейчас уехала учиться, далеко. И я оказалась предоставлена самой себе. Обязательства мои свелись к минимуму, так что пришло время делать все, что мне хочется.

Екатерина: Но это же шикарно! А что именно тебе хочется?

Татьяна: Я валяюсь в кровати, читаю книги и сижу в Интернете. И абсолютно себя не корю за потерю времени! Впрочем, может быть, все это — временно, я и сама пока не поняла, как долго такая жизнь может продолжаться…

Екатерина: Тут главное — в еде не распускаться. Потому что если начнешь много есть, да еще при этом лежа в кровати...

Татьяна: На самом деле, я и в еде не хочу себя ограничивать. Потому что я всю жизнь голодала, сидела на каких-то диетах, трепетала от каждого лишнего килограмма — мне для профессии нужно было оставаться стройной и молодой. И пластическую операцию — подтяжку лица — я в 40 лет сделала из тех же профессиональных соображений. Возраста как такового я никогда не боялась — это, наверное, только красавицы невероятные боятся возраста, потому что не знают, как можно жить, не будучи божественно красивой… Но я никогда не считала себя красавицей — мне просто нужна была возможность лишние 10 лет поиграть те роли, которые соответствовали внутреннему ощущению. Теперь ощущение изменилось, я уже не хочу играть молодые роли. И мне незачем истязать себя. Мне больше не важно, как я выгляжу, и я позволила себе поправиться.

Екатерина: Правда? Но это даже не заметно!

Татьяна: На экране-то еще как заметно! Но я даже не думаю, что в профессиональном плане это минус. Ведь все актрисы очень худые, все делают пластические операции в безумной погоне за молодостью, молодостью и молодостью! Этим люди себя, мне кажется, загоняют в угол. Успех, эта вечная улыбка, это вечное: «У меня все всегда прекрасно!» А мне  кажется, что жизнь человеческая станет только богаче, если иногда позволить себе сказать: «У меня сейчас не прекрасно, а плохо, у меня нехороший период…»

Екатерина: Или, допустим, я не очень хорошо выгляжу...

Татьяна: Вот-вот! Ну да, я потолстела, я такая, какая есть. И что самое забавное — таких теток, как я, среди актрис так мало, что конкуренции в моем новом амплуа практически никакой. Единственное, что печалит: одежду очень жалко. Мои чудесные вещички, в которые я больше не влезаю…

Екатерина: Ты их только не выбрасывай! Одежда — как куски жизни…

Татьяна: Ну да, у меня теперь просто два гардероба — «большой», на теперешний размер, и «маленький», на прошлый. Не знаю, правда, дождется ли «маленький» гардероб моей стройности…

Екатерина: Ну хорошо, а какие книги ты читаешь, валяясь в постели?

Татьяна: Да разное. Естественно, детективы. А еще я взялась сейчас за современную прозу. Сначала я ее как-то отринула, мне казалось, что там ничего интересного нет, а попалась одна хорошая книга, и пошло-поехало.

Екатерина: Ты мне авторов назови!

Татьяна: Ну, два последних романа Пелевина понравились. Вот уж не думала, что я когда-нибудь к нему вернусь, — лет двадцать назад я читала его первые повести и остановилась где-то в районе «Жизни насекомых», решив, что это — совершенно не мое. Но то, что он пишет сейчас, производит впечатление невероятной лингвистической игры и при этом — стройности. Еще я американцев много читаю, лауреатов «Букера». А сейчас взяла книгу последнего нобелевского лауреата Мо Яня. Но знаешь, о чем я мечтаю? О том, чтобы Шекспира в подлиннике прочесть. Я ведь второй год на курсы английского хожу…

Екатерина: Ну, Шекспира читать на английском довольно просто… Мы в школе это делали.

Татьяна: Ты, Кать, английскую школу заканчивала, а я — историко-литературную. Я могу тебе про XXIV съезд КПСС рассказать...

Екатерина: Не надо, спасибо, я про него сама помню. А я недавно пошла учить испанский…

Екатерина: А ты никогда не хотела попробовать жить в другой стране? Как Елена Соловей, например…

Может быть, тебе удалось бы как-то иначе, по-новому реализоваться в профессии…

Татьяна: Я, Кать, очень прагматично смотрю на жизнь. И прекрасно понимаю, что как актриса я там абсолютно никому не нужна.

Екатерина: Ну а как режиссер?

Татьяна: Я не того уровня режиссер, чтобы заинтересовать западную киноиндустрию…

Екатерина: Ну можно же хотя бы попробовать! Послать вызов миру и самой себе! Как-то о себе заявить!

Татьяна: А зачем? У меня вся жизнь до недавнего времени состояла из вызовов, заявлений и доказательств. А теперь я хочу жить в мире и гармонии.

Екатерина: Но смотри! Получается, что женщины в 50 лет — активные, продвинутые. Так разве это не самое время идти вперед?

Татьяна: Куда идти-то? Кать, правда, я не считаю, что главный принцип жизни — это двигаться вперед. Мне Бог, судьба и профессия уже дали так много, что меня достаточно трудно удивить чем-либо. Все уже сбылось! У меня были прекрасные роли, прекрасные режиссеры, прекрасные любови, прекрасные путешествия — все, о чем я мечтала в детстве. Вот, например, когда-то я ужасно хотела ездить за границу. Я слушала рассказы о разных странах и испытывала восторг от предвкушения, что когда-то туда отправлюсь. Потом мечта сбылась, и я снова испытывала восторг от каждой новой страны, в которую попала… В конце концов я всюду побывала, и даже стало трудно выбрать, куда же еще поехать. И тогда я вдруг открыла для себя совершенно новое направление — российское. Например, я два раза приезжала на Урал, в Бажовский заповедник. Там сказка! Еще я два раза была на Алтае, в санатории, и в совершеннейшем восторге от этих мест. Но я подозреваю, что от Горного Алтая скоро ничего не останется, потому что там уже начали вырубать леса и строить какие-то масштабные гадости. Поэтому надо туда ехать, пока не поздно. Это удивительный край, удивительная природа, и люди там удивительные.

Екатерина: В общем, получается, что в 50 лет жить не менее интересно, чем в 20 или в 30, а может быть, даже интереснее…

Татьяна: Да, намного интереснее. Мне вообще кажется, что молодость — это не самое хорошее время.

Екатерина: Ну конечно! Ведь в молодости постоянно ощущаешь полную беспомощность…

Татьяна: А сколько миражей, сколько иллюзий! Но нет, каждый период жизни хорош по-своему. Знаешь, я счастлива, что активный период моей жизни пришелся на советское время. Я начинала сниматься у великих режиссеров: у Козакова и Райзмана, а теперь, может быть, оттого и охладела к своей профессии, что не вижу в ней того содержания, что было когда-то. Нету больше той профессии, которой я была фанатично предана.

Екатерина: Что, великих режиссеров —сейчас нет?

Татьяна: Наверное, есть. Где-нибудь на Западе. Но моя жизнь сложилась так, что я у них не играю. А то, что происходит с кино и театром у нас, — это самоуничтожение. Даже нет настроения читать сценарии, которые мне присылают. Потому что я примерно понимаю, что там будет… И я выбираю, где сниматься, а где нет, по принципу, знаком ли мне режиссер. У знакомых иногда снимаюсь…

Екатерина: Среди которых нет великих?

Татьяна: Не бывает же ни кинематографа, ни театра отдельно от страны.

Екатерина: То есть страна уже не великая у нас? По сравнению с 90-ми годами, когда был абсолютный провал в кино и в театре, сейчас все-таки хоть что-то делают….

Татьяна: Кать, я бы не хотела спорить на эту тему. Я просто говорю: то, что делается сейчас, мне лично не нравится по сравнению с тем, где я играла когда-то. Так уж меня учили: выходишь на сцену или на съемочную площадку не просто так, а для того, чтобы что-то сообщить своей ролью зрителям. Не только рассмешить или развлечь… Ну а нынешние начальники мне объясняют, что фильмы и спектакли должны быть такими, чтобы любая тетя Маня и дядя Вася все поняли. Но я ведь очень много езжу по провинции со спектаклями и вижу, что там изумительные люди, тонко чувствующие. И они жалуются, что смотреть сейчас нечего и остается только вспоминать советские фильмы…

Екатерина: Ну а что ты скажешь про сериальные дела? Там же все время работа кипит…

Татьяна: Я не очень понимаю, какое отношение это имеет к той профессии, которую я считаю своей. Там ведь типовой договор — 12-часовой рабочий день. Катя, что может сыграть актриса даже уже после десяти часов работы? Поверь мне, ничего... И вся группа в конце рабочего дня не то что об искусстве не думает, а вообще уже ни о чем, только испытывает единственное животное желание, чтобы это все скорее закончилось.

Екатерина: И это потом видно на экране, что сцена снималась под конец рабочего дня?

Татьяна: Ну, может, что конкретно именно это снималось в конце дня — не видно, но видно, что фигня какая-то... (Смеются.) Я сыграла в одном ситкоме — «Люба, дети и завод», и мне этого хватило на всю жизнь. И теперь, когда мне звонят (не буду утверждать, что звонят очень часто, но иногда звонят) и говорят, что вот, дескать, у нас проект на 22 серии, я отвечаю: «Большую роль — ни за что!» Я не соглашаюсь больше чем на пять съемочных дней. И то скорее просто для того, чтобы не забыть, что такое съемочная площадка.

"Кинотавр", с мужем Михаилом Мишиным.

Екатерина: (Смеется.) Какая ты все-таки ленивая…

Татьяна: Вообще-то я выносливая, но мне нужно понимать, ради чего. Вот когда я играла в «Орестее» у Петера Штайна, тоже приходилось многое терпеть. Или взять Театр имени Маяковского — всем известно, что главный режиссер Андрей Гончаров очень любил кричать и обижать артистов, такой уж у него был темперамент. Но все терпели — ради великолепных спектаклей. Точно так же и по тем же соображениям у Марка Захарова актеры всегда терпели… А сейчас ради чего гробить свое здоровье? Я лично не вижу достойной цели! Ну не ради продюсера же, который устраивает 12-часовую смену, чтобы сэкономить…

Екатерина: При этом есть «мыльные» актрисы, которые постоянно играют именно в сериалах...

Татьяна: И я в них не брошу камень, потому что с ними-то еще хуже продюсеры обращаются. Но я избавлена от всего этого, потому что у меня нет страшной зависимости от профессии, этой актерской истерики… Мне стало наконец не обязательно ездить на все гастроли, которые только возможны, не обязательно всюду сниматься, не обязательно ждать звонков от режиссеров и печалиться, что меня куда-то не зовут. Вот не знаю, как в твоем мире, а в моем у всех — непрекращающаяся истерика на тему «есть работа или нет работы». Гуляла я тут недавно со своей собачкой на Патриарших, смотрю — снимают очередной какой-то сериал, и за камерой — мой знакомый оператор. Мы обрадовались друг другу. Первый вопрос: «Как дела?» Отвечаю: «Нормально». И тут же понимаю, что он имеет в виду: работа есть? А мне очень трудно объяснить ему, что у меня все нормально вне зависимости от наличия, количества и качества работы. Я просто хочу жить в собственном комфортном мире.

Екатерина: Так я не поняла, у тебя есть сейчас работа или нет? Это я тебя спрашиваю, как тот оператор…

Татьяна: Да, есть. Именно столько, сколько мне ее надо. Я играю свои спектакли — в том режиме, в котором мне нравится. Теперь я диктую удобный мне режим! Ну а заработок… Что заработаю — того и хватит. В любом случае деньги вышли бы боком, если бы их потом пришлось потратить на врачей. Ведь организм уже ясно сказал мне: «Нет, я не хочу». До «Скорой помощи» доходило. Думала, что все, подыхаю…

Екатерина: А что с тобой было?!

Татьяна: Вот в том-то и дело, что ничего! Врач осмотрел меня и объяснил, что это — чистая психосоматика. Просто организм отказывался идти и играть спектакль. Иногда твое тело действует как-то совершенно вне зависимости от тебя, не подчиняется никаким приказам и вытворяет бог знает что. Причем дает понять: так теперь будет всегда, имей в виду… Так что мне действительно гораздо лучше сейчас вдали от своего профессионального мира. Я завела собачку и сразу сделалась частью коллектива местных собачников. Это чудеснейшие и образованнейшие женщины разных социальных слоев, все потрясающе относятся к нашему району, к нашему пруду…

Екатерина: Ты Патриаршие пруды имеешь в виду?

Татьяна: Да, Патрики. С собаками все выходят туда, потому что больше и негде гулять-то.

Екатерина: А ты убираешь за своей собакой?

Татьяна: Обязательно. Мы все продвинутые, ходим с мешочками, бережем пруд. Я в этом районе живу много лет, я здесь всех знаю, меня все знают, здесь мои курсы английского, мой салон красоты, мои магазины, мои кафе. В одно из них мы все лето ходили пить кофе. Оно открытое, стулья стоят прямо на газоне, как в Италии… если бы я была сейчас в более активном возрасте и по- прежнему работала в театре, я бы ринулась на защиту актеров. Все ведь помалкивают о том, что творится с этими обязательными аттестациями театральных актеров, которые придумало Министерство культуры. Все, кроме режиссера Владимира Мирзоева. Я бы с удовольствием его поддержала, но теперь, наверное, не имею права.

Екатерина: Почему? Наоборот, тебе сейчас удобнее об этом говорить в качестве независимого человека...

Татьяна: Я не в материале, понимаешь? Я знаю ситуацию только по рассказам. Они-то, в театрах, — в ужасе, в шоке, но молчат! И я не понимаю почему. Почему ничего не пытаются сделать?

Екатерина: Наверное, потому, что хотят оставаться на работе. Не все же такие независимые, как ты…

Татьяна: Да, некоторые актеры действительно просто не могут жить без театра! Вот, например, обожаемая мной Светлана Немоляева… А я не только ушла от этой зависимости, но вообще теперь удивляюсь, как это я так долго просуществовала в таком странном и опасном заведении, как театр... В отличие от многих коллег, я смогла остановиться, оглянуться и понять, что вокруг так много настоящих, неподдельных радостей!

Благодарим «English Interiors —Галереи стилей интерьера» за помощь в организации съемки

Источник