Он вошел в зал редакционных летучек. Поздоровался со всеми, сел во главе стола, закурил неизменную сигарету и начал говорить, тут же заполнив собой все пространство, но не подавляя, а отдавая все то, что знал и чем мог поделиться.

Так состоялась моя первая встреча с удивительным человеком, которому, казалось, все было по плечу – Михаилом Анчаровым. На дворе был 1986 год. Мы – члены литобъединения журнала «Студенческий меридиан» – только что прочитали рукопись готовящегося к публикации романа «Как птица Гаруда» и были приглашены на обсуждение ее с автором. Если сказать, что мы были счастливы – значит, не сказать ничего. Еще в школе были проглочены «Самшитовый лес» и «Сода-солнце», его песни пели и цитировали. Перед нами был почти бог.

А он спокойно расположился на скрипящем стуле, дымил сигаретой и с интересом слушал, что мы думаем о его новом романе.

А он с восторгом рассказывал, что снова начал писать картины и нашел свой стиль, который был потерян во время обучения в Суриковском училище. И только сетовал, что зрение подводит. Шутил, подбадривал, ненавязчиво подправлял наши максималистские утверждения. Ему было действительно интересно, что мы думаем и как понимаем написанное им...

Потом было еще несколько встреч, вышла журнальная подборка с цитатами из нашего обсуждения. Но это ощущение прикосновения к вечному, эти немного прищуренные и подслеповатые, но, кажется, проникающие в самую твою суть глаза и сегодня вспоминаются с каким-то особым чувством.

Отчетливо помню нашу последнюю встречу, Михаилу Леонидовичу становилось хуже. А через четыре года он умер. И осталась только память, его, книги, песни и картины, да фотографии, на которых он почти неизменно дымит сигаретой и внимательно смотрит: ну как ты, что успел сделать за эти годы?

23 марта Михаилу Леонидовичу Анчарову исполнилось бы 90 лет.

***

Анчаров родился на Благуше в Москве в семье инженера-конструктора Московского электролампового завода Леонида Михайловича Анчарова, который в начале двадцатых годов принимал участие в монтаже башни радиостанции имени Коминтерна (Шуховская башня на Шаболовке) и был участником Гражданской войны. Мать – Евгения Исаевна Анчарова – была преподавателем немецкого языка. У Михаила был младший брат Илья.

В 1930 году Миша пошел в общеобразовательную школу № 425 на Большой Семеновской улице в Москве. Позже в этом здании разместился один из корпусов Московского автомеханического института – МАМИ. Миша любил стихи, много читал, но учился не очень хорошо, с трудом воспринимая математику с физикой. Брат Михаила писал в своем дневнике: «Мать взяла нас с Мишкой в Кисловодск. У нее была курсовка на лечение, а жили мы на частной квартире и где-то в столовых ели. Вот уж лечение у нее было с нами! То я терялся, то Мишка. Его один раз нашли в газетном киоске: продавец его пустил внутрь почитать, и он читал, читал, забыв обо всем на свете. Читал он так много, что у него началось что-то вроде конъюнктивита (веки были очень воспалены). Да еще он стал часто моргать, за что во дворе девчонки звали его “моргушная кукла”».

В четвертом классе Михаил познакомился с Натальей Суриковой. Он занимал первую парту, она – последнюю. На уроках Миша часто сидел, повернувшись спиной к учителям, чем их сильно раздражал, и неотрывно смотрел на Наталью. Многие учителя не любили его еще и за то, что он постоянно задавал вопросы и самостоятельно на них отвечал. В девятых–десятых классах школы был создан драмкружок, который вел актер Театра имени Ермоловой Иван Иванович Соловьев. Наташа с Мишей участвовали в спектаклях этого кружка, и вся школа говорила об их отношениях. А еще он ходил в музыкальную школу на класс рояля и детскую изостудию при ВЦСПС. Брат писал: «Рисование, живопись, краски, кисти, репродукции поселились у нас в доме с самого раннего моего детства. Когда Миша стал рисовать, не знаю, но его никто не приучал, это его толкало изнутри».

В 1940 году Михаил поступил в Архитектурный институт. А первую песню он написал в 1937 на стихи Александра Грина «Не шуми, океан, не пугай...» и до конца жизни помнил, как его, пацана, познакомили с вдовой писателя. Она, услышав песни маленького Миши, плакала. Это было одним из самых больших потрясений детства. Из дневника Ильи Анчарова: «Приехала в Москву по делам литнаследства Нина Николаевна Грин. Клавдия Борисовна Сурикова, мать Наташи Суриковой, работающая в Литературном музее, познакомила с ней Мишу. Он пел песни у Суриковых дома, Нина Николаевна очень была растрогана и, вернувшись домой, прислала всем по томику А. Грина с дарственными надписями. Ребята всю зиму обсуждали, как летом они поедут отдыхать в Старый Крым – последнее пристанище Грина. А следующее лето было в 1941 году...»

А потом началась война. И уже в июле сорок первого появляется «Песня о моем друге-художнике», которую пели на всех фронтах, как, впрочем, и многие другие анчаровские песни. Мало кто знал, чьи они, их просто пели, считая своими, народными. Об авторской песне тогда еще никто и не думал.

В июле 1941-го Анчаров ушел из института и вместе с Юрием Ракино (ему и была посвящена песня о друге-художнике), соучеником по изостудии, подал заявление в райвоенкомат с просьбой зачислить добровольцем на фронт. Но по направлению райвоенкомата он сдал экзамены и поступил в Военный институт иностранных языков Красной армии, где изучал китайский и японский. Институт он окончил в 1944-м и после этого служил военным переводчиком в Манчжурии, где шли бои с Квантунской армией.

Когда фашисты подступали к Москве, Михаил и Наталья поженились. В то время он был уже курсантом и смог отправить младшего брата Илью, свою маму, Наташу и ее маму в эвакуацию на Алтай.

В декабре 1946 Анчаров был откомандирован в Москву, позже вновь вернулся на Дальний Восток. В это же время у него родилась дочь Елена. В одном из интервью Анчаров рассказывал об этом периоде своей жизни: «Демобилизовался я осенью сорок седьмого года. Не отпускали, а я просто смертельно хотел учиться живописи. По ночам краски снились, стонал... Я на работе портреты всех сослуживцев сделал, но, к сожалению, в институт их представить не мог, потому что физиономии сослуживцев были не для показа. Но именно эти работы все решили, когда встал вопрос отпускать меня или нет. Я зашел к начальству в огромный кабинет и увидел, что эти работы лежат на полу, а через них “журавлями” ходит всякое военное и гражданское начальство и какие-то художники, очевидно местные. Я сапоги надраил, стою ни жив ни мертв. Главный мне говорит: “Ведь подохнешь с голоду на гражданке-то...”. “Никак нет”, – отвечаю. Ну, ладно, отпустили...»

В 1948-м он поступил по конкурсу на живописное отделение ВГИКа. Знакомство с Сельвинской, студенткой МГХИ, изменило его планы: после месяца учебы во ВГИКе Анчаров перешел на факультет живописи Московского государственного художественного института имени Сурикова. Через год после поступления в институт развелся с Натальей Суриковой.

Анчаров всегда поражал манерой писать картины. Но, как это часто случается, обучение классическим азам живописи свело на нет его индивидуальность. Вновь вкус к рисованию Михаил Леонидович почувствовал уже ближе к смерти, когда ему из-за практически потерянного зрения это стало делать очень и очень трудно. Но сколько же радости он испытывал оттого, что снова нашел себя!

В 1953 он женился на Джое Афингеновой. В 1954 закончил МГХИ, в том же году была задумана и написана пьеса о Леонардо да Винчи, позднее включенная в роман «Дорога через хаос».

В 1955–1958 годах Анчаров учился на курсах киносценаристов, параллельно работал референтом-сценаристом в сценарной мастерской при Сценарной студии Управления по производству фильмов Минкульта. Но это продолжалось недолго. В кругу друзей и знакомых он часто исполнял свои песни. В 1959 году умерла его мама, а в 1962 году Анчаров в соавторстве с Василием Аксеновым и Александром Зархи написал сценарий художественного кинофильма «Мой младший брат». В начале 1960-х годов он написал «Балладу об относительности возраста», «МАЗ» и многие другие песни. У него начались первые публичные выступления со своими песнями и появились первые любительские магнитофонные записи.

В соавторстве с Ю. Вышинским и Д. Афиногеновой Михаил пишет сценарий телефильма «Апассионата». Дома у писателя и кинодраматурга Анатолия Аграновского в присутствии Александра Галича он исполнил несколько собственных песен. Магнитофонная запись этого вечера считается наиболее ранней из сохранившихся фонограмм Михаила Анчарова и Александра Галича.

В 1963 году Анчаров развелся с Джоей Афиногеновой. Из воспоминаний Галины Аграновской: «Джоя с Мишей бывали у нас дома несколько раз, и мы у них были один раз. Быт их был неустроен. Джоя ушла от Миши к их общему другу, а Миша ушел в запой. Самое ужасное, что он оставался жить в Лаврушинском, в одной квартире с молодоженами, – просто какое-то время ему деваться было некуда».

В 1960-х годах совместно с Аграновским им был написан сценарий к кинофильму «Незаменимые». В майском номере журнала «Москва» в 1965 году вышла повесть «Золотой дождь», а в августе–сентябре журнал «Юность» напечатал роман «Теория невероятности» с рисунками автора. В оба произведения, как и во многие последующие, Анчаров включал свои стихи и песни. Чуть позже в альманахе «Фантастика–65» опубликовали его фантастическую повесть «Сода-солнце».

27 декабря 1966 года Анчаров был принят в Союз писателей СССР, а в издательстве «Молодая гвардия» вышла его первая книга «Теория невероятности». Вскоре по сценарию Анчарова и Аграновского был снят кинофильм «Иду искать». Тогда же Михаил Анчаров познакомился с Мариной Пичугиной.

Из воспоминаний Галины Аграновской: «Молодая, высокая, тоненькая блондинка с правильными чертами лица. Видно было – Мишу обожает. Бывали мы у них в гостях несколько раз в новой квартире, на углу улицы Чехова и Садовой. Это уже был дом, семейный, ухоженный женской рукой. И на стене висел портрет Марины, Мишина работа, красивый и похожий на хозяйку».

Но отношения с Мариной Пичугиной у Анчарова не сложились, позже он женился на Н. Поповой. В это время как раз шла работа над многосерийным телеспектаклем «День за днем», премьера которого состоялась 9 декабря 1971 года. Для этого спектакля Анчаров написал песни «Стою на полустаночке...», «Я ночью шла по улице»... Музыку к этим песням написал Игорь Катаев. Тогда же Анчаров вновь развелся, и женился на Ирине Биктеевой, от которой у него родился сын Артем.

Ему многое прощали. Прощали то, что он часто забывал строчки из своих старых песен, не придавая им большого значения. Прощали его неизменную папиросу или трубку. Ему прощали все ради того, чтобы услышать новое откровение; будь то трилогия «Самшитовый лес» или предшественник заполонивших ныне телеэкраны «мыльных опер» нашумевший телесериал «День за днем». Анчаров мог продолжать его сценарий до бесконечности, телевизионщики просто умоляли Михаила Леонидовича об этом. Но надоело, и бросил. А ведь вся страна каждый вечер спешила к телевизорам, чтобы увидеть, как живут в простой московской коммуналке герои его произведения.

Многие песни Анчарова входили в репертуар Высоцкого. Пожалуй, наиболее известны «Баллада о парашютах», «Большая апрельская баллада», «Песня про органиста, который в концерте Аллы Соленковой заполнял паузы, пока певица отдыхала» («Маленький органист»), «Песенка про психа из больницы имени Ганнушкина, который не отдавал санитарам свою пограничную фуражку». Авторство этих песен, естественно, приписывалось Владимиру Высоцкому, с которым Анчаров был дружен. Высоцкий же называл Михаила Леонидовича своим учителем.

Анчарова незаслуженно мало издавали при жизни. О нем часто забывали при раздаче лавров. Но не замечать его не могли, потому что Анчаров – это целая эпоха, огромный малоисследованный пласт в развитии поколений 1960–1980-х годов.

В одной из наших бесед Булат Окуджава на вопрос, кого бы он поставил у истоков авторской песни, не задумываясь, ответил: «До меня был Визбор и был Анчаров». А популярный бард Вадим Егоров рассказывал, что в годы студенчества его настольной книгой была анчаровская «Теория невероятности». «Изумительный и недооцененный писатель, – говорит Егоров. – Вообще у него поразительная судьба талантливейшего человека. Он был талантлив во всем, прекрасно рисовал, писал, пел, сочинял стихи. Ему все удавалось легко. Он был кумиром. А сейчас его почти не помнят. Хотя потихонечку к нему просыпаться интерес, так же как к Довлатову».

Писатель, драматург, живописец, переводчик, сценарист, фантаст, либреттист – Анчаров всегда и во всем был первым. Талант так и бил из него фонтанами идей, которые тут же подхватывали другие. А он, удовлетворенный сделанным или остыв, занимался уже другим делом, и оно получалось у него так, что вызывало зависть и у друзей, и у врагов.

Критика его никогда не задевала, зато сам он был к себе максимально строг. В одном интервью говорил: «У меня в искусстве один-единственный соперник – я сам. ...Мне в основном нужен контакт с бумагой и два-три человека. Проверил и пошел дальше. Мне достаточно самооценки и оценки недалеко от меня отстоящих людей».

Анчаров был слишком жаден до творчества, его интересовало в искусстве все, он начинал и остывал, не добираясь до самых вершин. А после смерти прошла волна вечеров памяти. О нем снова заговорили, появилась толпа «близких друзей»... Все, как обычно. А он просто был и остался «сапером столетья» из своей «Большой апрельской баллады», сапером, проложившим нам дорогу в мечту.

Анчаров скончался 11 июля 1990 года. Урна с прахом захоронена в колумбарии Нового Донского кладбища в Москве.

 
Олег Фочкин