— Если я днём проеду по любой московской улице, то меня можно смело винтить вместе со всеми остальными участниками движения, потому что это — автопробег. Автопробеги запрещены. Выезд в час пик на Садовое Кольцо — злостный автопробег с отягчающими обстоятельствами. Тут я просто рецидивист.

— Если я сдуру разобью в лесу свою палатку не сам по себе, а рядом с палаткой приятеля, меня обязан сдать властям первый же лесник: палаточные городки запрещены.

— Если я остановлюсь купить сигарет возле памятника Хо-Ши-Мину, то лучше мне потом сразу пойти в отделение и написать на себя признательные показания об одиночном пикете в поддержку вьетнамской военщины.

— Если мне что-то понравится, то это сильно будет смахивать на like, за который не грех и «двушечку» огрести. Про такое сильное выражение, как McDonalds — I’m loving it к ночи лучше вообще не поминать.

— Если я предположу, что на Донбассе воюет российская армия, то получу срок за клевету на Донбасс, а если я скажу, что на Донбассе Россия войну проиграла, то тоже получу срок — за клевету на российскую армию.

— Если я начну возмущаться тем, что всё почему-то принадлежит Абрамовичу с Ротенбергом, то попаду в списки антисемитов.

— А если попрошу вернуть те мои деньги, что пошли на Кадырова, то прославлюсь как ксенофоб.

— Если я замечу, что на мой взгляд, в стране устанавливается фашистская диктатура, меня окрестят национал-предателем, а если я напомню, что понятие «национал-предатель» ввёл в обиход Геббельс, меня назовут пособником фашистов.

— Если я выскажусь против того, чтобы бомбить Сирию, меня тут же зарегистрируют как боевика ИГИЛ с возможным обрезанием.

— Если я сообщу, что в бытовом смысле не до конца разделяю гинекологических экспериментов Богородицы, то тут даже думать не хочу, что может начаться.

— Если я заявлю, что в качестве молока мне нравится Parmalat, а не херня из пальмового масла, меня обвинят в том, что я не понимаю традиционных ценностей: предки тысячу лет рубили пальмы на молоко и вон какую империю построили без всякого Parmalat’а.

— Если, как оно к тому идёт, меня заставят явиться на исповедь, то я, понятное дело, поволоку с собой адвоката, отлично понимая, что все показания, данные в церкви, тут же будут использованы против меня, но, скорее всего, из затеи с адвокатом ничего не выйдет в силу крайней запущенности ситуации.

— Если я скажу, что эцелоп не имеет права бить меня по ночам… То есть, я хотел сказать, что если я заикнусь о неприкосновенности моего жилища, меня обвинят в терроризме, неподчинении эцелопам и устроят мне пожизненный эцих с гвоздями.

— Если я вякну, что Крым принадлежит Украине, то мне поставят такой кол по географии, с которого я вряд ли слезу.

— Если я, забывшись, оброню что-то вроде «закон что дышло…», то с этим в два счёта разберется любой районный суд, но вот за фразу «или пан или пропал» точно потянут к чекистам по обвинению в поддержке западной версии гибели самолёта польского президента.

— Если я воспротивлюсь тому, чтоб после моей смерти у меня походным порядком изъяли, допустим, печень… А, кстати, знаете, не воспротивлюсь: пусть изымают, сами же и пожалеют!

Но, в принципе, выход есть:

— Если убрать эти чёртовы велодорожки, построить (как в центре Парижа) подземные паркинги, запретить мигалки, а проезд кортежа оставить лишь для какого-нибудь выдающегося события, типа приезда в Москву президента Украины Надежды Савченко (а еще лучше — как протокольный элемент на случай второго пришествия Господа нашего Иисуса Христа), то я не буду нарушать закон о запрете автопробегов, а смогу просто ездить по городу.

— Если государство (как, допустим, в Кувейте, на Аляске или — хрен с ним — в Эмиратах) будет платить мне нефтяную ренту, то зуб даю: фиг вы меня когда в палатке увидите! Вы меня, может, вообще тут больше не увидите. Хоть с палаткой, хоть без палатки.

— Если мне вернут право стоять там, где я хочу, то можно даже Хо-Ши-Мина не сносить (хотя я б снёс — за каким чёртом он тут вообще нужен?!)

— Если менты потеряют возможность лезть в мою квартиру когда им вздумается, то, возможно, и я прекращу каждую ночь туда-сюда собирать-разбирать пояс шахида, путаясь в электросхемах детонатора, а стану выращивать относительно безопасные кактусы. А менты пускай делают, что хотят.

— Если молоко делать из молока;

— Если, увидев меня с печеньем «Юбилейное», не орать сразу, что оно из Госдепа;

— Если позволить мне самому оценивать, что там с Богородицей, Сирией, Крымом, турецкими помидорами, фашизмом, Ротенбергом, Лавровым и Чайкой, а заодно и решать с такими же как я, оставлять или снимать Чайку, Лаврова, помидоры и Ротенберга с Богородицей;

— Если отправить кого надо пусть даже не в Гаагу, а хотя бы обратно в питерскую подворотню;

— Если лечить детей не в Германии и Китае, а прямо тут, у себя или — для начала — перестать называть идиотским словосочетанием «иностранный агент» тех, кто всеми силами этих детей вытягивает;

— Если, как у немцев, отменить плату за обучение в университетах;

— Если обязать Уралвагонзавод делать вагоны, а не всякую лабуду, которая то едет, то у мавзолея глохнет;

…то, знаете, возможно, вы найдёте во мне едва ли не самого законопослушного гражданина российского государства и настоящего патриота своей страны, где пока «так вольно — смирно — шагом марш».

И вот ещё! Чуть не забыл! Если при всём этом жестко ограничить на территории республики деятельность РПЦ, то тогда, скорее всего, я бы точно поверил, что Бог есть. А пока не складывается. Пока какое-то Jedem Das Seine сплошное.

Но я им хотя бы с печенью устрою! Ещё немного поработаю над вопросом, а потом посмотрим, кто победил. Они меня век помнить будут!..

Разговор Юрия Олеши и Ильи Эренбурга

http://mayday.rocks/?p=15117