Подспудная печаль его юмористических рассказов очень явственно проступала в его жизненном облике и поведении. Эта горечь очень чувствовалась и многими читателями. Однажды я слышал, как один рабочий, беря книгу Зощенко, возразил библиотекарше:

- Это не просто смешные рассказы, над ними и плакать надо!

Никак не был похож Зощенко на присяжного юмориста-весельчака. Тем досадней и обидней было встречать отношение к нему как к этакому остряку-бодрячку, который обязан веселить общество. Мне это казалось попросту оскорбительным. А между тем и среди его поклонников находились люди, не понимавшие, что таится за его юмористикой, какая "великая грусть" видится ему в авгиевых конюшнях нравов человеческих, какая плодотворная тоска мучает его. Один из таких поклонников, желая сказать Зощенко приятное, заявил однажды в застольном тосте:

- Аверченко у нас уже нет. Но есть Зощенко, который достойно заменил его.

Зощенко поднялся и ушел.

Бывало, что он уклонялся, убегал от ожидавшего его успеха. На вечер, который предложили нам устроить по случаю пятилетия "Серапионовых братьев", Зощенко не явился. Он прислал мне письмо: "Дорогой Миша, передай мои извинения всем товарищам за то, что я не был 3 числа в Доме печати. Я был в Детском и не мог приехать. Кроме того, все это время у меня плохое сердце. Вчера я даже послал телеграмму в Харьков, в Одессу и в Москву с отказом от выступления..." Так "дипломатически" начал он, но дипломатия не была сильной стороной его характера, и он закончил откровенно: "...если говорить правду, то сердце у меня не так уж плохое, даже хорошее, но просто ужасно не хотелось и не хочется выступать. Ты, надеюсь, меня понимаешь. Так пущай "серапионы" меня простят. Целую тебя. Твой Зощенко. 6/II-26".

А ведь его ждали овации. Он уклонился от триумфа.

Нет, не очень-то любил Зощенко свою славу юмориста. Да и вообще никогда не шел он навстречу успеху, славе. Он был вправе сказать позже в автобиографии: "Я никогда не работал для удовлетворения своей гордости и тщеславия".

Он активно ненавидел в жизни то, что подвергал осмеянию в своих произведениях, слово и дело в этом смысле у него были слиты. И в творчестве своем он отнюдь не был только юмористом. Особые свойства его таланта, его характера сразу же, еще в студии, понял К. И. Чуковский, который всегда оставался для Зощенко большим авторитетом.

Горький с первых же прочитанных им в 1921 году вещей Зощенко высоко оценил его творчество, заметил, что страдание для этого молодого писателя враг человека и подлежит уничтожению. Горький все годы неизменно хвалил и поддерживал Зощенко. Я нахожу в письмах Алексея Максимовича ко мне постоянные упоминания о Зощенко. То он сообщал о переводе рассказа "Виктория Казимировна" на французский язык, то просто писал: "Хорош Зощенко передайте ему сердечный привет", или коротко, по поводу очередного рассказа Зощенко: "Очень хорош Зощенко". Иногда он отзывался распространенней: "Рассказ заставляет ждать очень "больших" книг от Зощенко. его "юморе" больше иронии, чем юмора, а ирония жизненно необходима нам" (это замечание относится уже к 1925 году). Позже, 25 марта 1936 года, Горький писал Зощенко в связи с его "Голубой книгой": "Эх, Михаил Михайлович, как хорошо было бы, если б вы дали в такой же форме книгу на тему о страдании!.." И дальше: "Страдание - позор мира, и надобно его ненавидеть для того, чтобы истребить". Он так же предлагал Зощенко "высмеять всех, кого идиотские мелочи и неудобства личной жизни настраивают враждебно к миру".

Да, Горький глубоко понимал творчество и личность Зощенко, его любовь к людям, его стремление прогнать из жизни "великую грусть".

 

Источник: http://subscribe.ru/group/mir-iskusstva-tvorchestva-i-krasotyi/5769818/, http://www.rulit.net/books/vspominaya-mihaila-zoshchenko-read-320471-22.html