Привези мне, говорит, цветочек аленький. Он везёт огромный веник красных роз. А она цедит сквозь зубы: это маленький! Ты б ещё, блин, одуванчик мне привёз.
И он едет за цветочком экзотическим, чтоб один бутон размером был, как зонт. А она ему сквозь зубы: ну, технически, это вовсе не цветок, а корнеплод.
Привези мне, говорит, яйцо кощеево. Чтоб с иглой внутри. Чтоб заяц в сундуке. Привези златую цепь с большого дерева. Колдуна с волшебной палочкой в руке. Зуб дракона привези. Перо жарптицыно. Золотую рыбку. И ещё биг-мак.

И он едет всё везти незамедлительно. Ведь мужик, когда влюблён, такой дурак.

Ну, с биг-маком как-то сразу получается. И дантист драконов подгоняет зуб. Но Кощей за яйца бешено сражается, кот учёный охраняет браво дуб.
В общем, долго он потом по миру топает, на троллейбусах, конях, метро, пешком.
Возвращается нескоро и потрёпанный, за спиной жар-птицу тащит целиком.

А она его встречает вся опухшая. Говорит, все время плакала о нем. Ни яиц, ни зайцев, ни жар-птиц не нужно ей, говорит, и сразу тащит его в дом.

И у дома на крыльце теперь валяются золотая цепь, биг-мак, драконов зуб.

Бабы тоже ведь дурят, когда влюбляются. И, порой, ещё дурей, чем тот, кто люб.


© Мальвина Матрасова

Сегодня будет особый вечер: я из шкафов отпущу скелеты. Мне тут сказали, что время лечит — вот и проверю на деле это.

Мои скелеты, гремя костями, из шкафа выйдут. Пройдут на кухню. Я назову их сейчас гостями. Как на духу расскажу все слухи. Я угощу их вином и чаем. Я приготовлю им вкусный ужин. Я расскажу им, как я скучаю по тем из них, кто был раньше нужен как море рыбе, как воздух лёгким. По тем, кто мир мой разбил на части. Я расскажу им, как было горько топтать ногами былое счастье.
Они послушают, посмеются, споют, попляшут, побьют посуду: графины, чашки, тарелки, блюдца. Пускай резвятся! Я тоже буду. Я буду пьяная и смешная, мне будет очень легко дышаться.

Я не замечу, за рюмкой чая, как темнота прекратит сгущаться, как на востоке рассвет забрезжит.

Мои скелеты пойдут обратно, сидеть в шкафах, как сидели прежде.

Ну что ж, до скорого вам, ребята. Я вас не раз ещё в жизни встречу, и позабыть вас смогу едва ли.

Мне тут сказали, что время лечит.
Но, как обычно, мне всё наврали.


© Мальвина Матрасова

Вот уже трое суток валялся с совестью. Это как с гриппом. Лежишь и все кости ломит.

Сбили во вторник пса, на огромной скорости. Скорость не сбавили. Он даже видел номер. Видел и пса. Там без шансов на выживание. Дальше поехал и сделал погромче новости.

Вот уже трое суток он на диване, он лечится коньяком от зудящей совести.

Ездил смотреть, оттащили ли пса к обочине. Пса не нашёл. Не искал и того водителя. Да и зачем? Чтоб приехать и дать пощёчину? Глупо, опасно и даже не поучительно.
Думал, а что я мог? Ну, допустим, вышел я. Что бы я сделал? Поднял бы, повёз в лечебницу?

Шкура у пса была серой, а морда рыжая. Что бы он сделал, заметив, что он шевелится?

Надо ещё лекарства, запас кончается. Надо скорей, потому что почти одиннадцать.

Вот он выходит. Идёт и слегка шатается. Вот покупает коньяк и четыре Гиннеса. Вот он идёт обратно. Вот видит: рыжая морда сидит на асфальте и нагло пялится. Это не тот. Тот никак, ну вообще, не выжил бы! Это не тот, хотя, впрочем, какая разница?

Все говорят: на фига тебе, блин, дворовая? Взял бы красивую, корги там, или хаски.

Совесть переболела, теперь здоровая.
Пса, из-за рыжей морды, назвали Маской.

Мальвина Матрасова

А ещё вот такая история: поругались на ровном месте. Разграничили территорию. Постарались, чтоб было честно, разделить пополам и ванную, и продукты, и воду в баке. Это всё ерунда. А главное, как делили они собаку.

Предлагала за пса прихожую, полки в кухне и одеяло. Он смеялся в ответ: мол, тоже мне! За такую собаку мало и стиралки, и телевизора. Предлагал ей весь шкаф и лампу. А собака, с лицом провизора, поднимала на кресло лапу.

Рассудила: границы новые, значит, нужно расставить знаки. Вот и метила территорию на глазах у людей собака.
Эта — в визг. Мол, велюр! Испортится! Этот сразу по морде тапкой. А собака не успокоится, так и ходит, с поднятой лапкой, то к дивану, то к шторам с кисточкой, то к подушкам и одеялам. Прервалась, на минутку, к мисочке. Эти двое ее поймали. Вырывалась, куснула в мягкое, и скорей под кровать, в укрытие. Вслед швыряли прицельно тапками, только где этим двум подбить ее, ведь она, будто ветер, быстрая, и, как миг-25, манёвренна. Зазывали, гремели мисками. Ишь, нашли тут наивную, тоже мне.

Говорили елейным голосом, соблазняли мешком с котлетками, призывали к собачьей совести, угрожали ремнём и клетками, выметали каким-то веником, но она в уголок забилась.
Гармонично и незаметненько, эти взяли, и помирились.

© Мальвина Матрасова

Дрались за каждую конфету, как в ту войну за Сталинград, трехлетняя сестрёнка Света и пятилетний братик Влад.
Он оторвал всем куклам ноги, соорудив из них забор к своей игрушечной дороге, за что был изгнан в коридор и в темный угол там поставлен. Она в ответ его спецназ брала из тумбочки горстями и отправляла в унитаз.
Он бил по голове подушкой. Она плевала ему в чай. Он обзывал её подружек. А Светка бегала стучать на все его проделки маме. Он злился и жестоко мстил. Росли заклятыми врагами сестра-стукач и брат-дебил. И это не моя оценка, они друг друга звали так.
Но после памятной той сценки прошло все с чистого листа.

Светлана шла домой из школы: двенадцать лет, коса, рюкзак. Влад шёл на секцию футбола, и прямо на его глазах его сестренку окружила большая стайка гопоты. «Гони рюкзак!» — кричали. «Живо!» — с косичек дёргая банты.
И Влад вскипел, как будто чайник, забытый кем-то на огне. А Светка плакала, кричала. Рюкзак болтался на спине, и очень сильно дёрнул лямку один из тех, кто нападал. Упала в грязь его Светланка. Напавший получил фингал, потом второму в челюсть пяткой Влад умудрился зарядить. Но третий и четвёртый с пятым остервенело стали бить, куда придётся, чем попало. И не отбиться — ну никак! Светланка потихоньку встала, открыла молча свой рюкзак, и извлекла на свет красивый, блестящий тренерский свисток. И свистнула, что было силы. И побежали наутёк все пять напавших отморозков, вопя «атас! Бежим! Менты!». А Влад и Света в эту осень нашли друг в друге те черты, которых раньше и не знали: он за неё во всём горой. Он всех на клочья растерзает, кто обижает их с сестрой.

Он еле-еле встал из грязи. Конечно, Светка помогла. Синел фонарь под красным глазом, сестрёнка рядышком брела, и он держал ее за руку. И ей хотелось так идти, с дебилом-братом, будто с другом, не умоляя: «отпусти». И он хотел идти с ней рядом, пускай стукачка, черт бы с ней. Она цела, и в том награда. А шрамы сделают сильней.
И Светка думала, что с братом как никому ей повезло.
Забыли в той грязи ребята годами скопленное зло.

© Мальвина Матрасова

Катя ест булочку с маком и смотрит в окошко. Фикус зацвёл, старый пудель слегка приболел. Лужи с газоном в одно размешали дорожки. Катя выводит на мутном окне букву «Л».

Пудель приходит, чихает, садится к ней в ноги. Жалобно просит, чтоб булка досталась ему. Бабка с тележкой, ругаясь, плывет по дороге. Палец выводит узор с буквой «Ю» по окну.

Колька с четвёртого долго заводит «девятку». Не завелась, так бывает всегда в ноябре. Катя сдувает со лба непослушную прядку, пальцем рисуя пузатую круглую «Б».

Алла Петровна выходит гулять с доберманом. Бабка с тележкой садится тележкой на мель. Сверху соседи включают негромко «нирвану». Катя задумчиво пишет опять букву «Л».

Бабку с тележкой спасают из вязкого плена. Алла Петровна кричит на собаку свою. Катя сидит у окна, подпевая Кобейну и выводя на стекле аккуратную «Ю».

Пудель урчит, смачно чавкает булочкой с маком. Бабка с тележкой преодолевает газон. Катя финалит свой текст восклицательным знаком, и под окном, наконец, появляется он.

Он улыбается, смотрит на Катины окна. Катя, набросив пальтишко, спускается вниз.
Катя ждала его долго, мучительно долго:

Всю жизнь.

Вечер, их двое, и лужи покрылись ледочком. Бабка уснула давно, и погасли огни.

Чтоб получалось всё так, как ты хочешь

люби

© Мальвина Матрасова

Есть такие женщины: матушки-гусыни. Рюкзаки заплечные с дочерью и сыном, колбаса по акции, пять рецептов щей, жизнь на три локации, шкаф на семь вещей.

Есть такие тётеньки: белка в колесе. И швеи, и плотники поголовно все. В сутках каждый день у них двадцать шесть часов, только нету времени иногда на сон.

Есть такие особи: чёрные пантеры. Знают сотню способов, сохранив манеры, кровью не запачкавшись, разорвать на части всех, кто вдруг отчается поискать в них счастье.

Есть ещё обычные скользкие гадюки. С виду-то приличные, но внутри — все суки. Прыгнут и вонзят, как нож, острые два зуба, так, что тут уж не спасёшь — жертва врежет дуба.

Есть немало львиц, орлиц, куриц и кукушек. Обезьян, овец, ослиц, кошек и индюшек. Я сама живу внутри, в этом зоопарке. Только ни себя, ни их мне совсем не жалко.

Ведь у нас, забор в забор, прямо рядом с нами — здоровенный скотный двор, только вот с самцами. Боров едет на козле, мерзко ржут шакалы, правый — кто подлей и злей, остальных здесь мало. У оленя на рогах пёс, убитый в драке. Чтоб остаться на ногах — не мычи, не крякай. Бей. Кусай. Терзай и рви. Нападай оравой. Всё в дерьме, в грязи, в крови.

Звери и их нравы.

Я, пока нас не несут в яблоках на блюде, предлагаю всем, кто тут, вспомнить, что мы — люди.

© Мальвина Матрасова

Чем гаже совесть, тем чище платье.
Дороже тачки, моднее сумки.
Тем чаще ночью, в твоей кровати,
без приглашения и без стука приходят молча
лежать в ботинках те,
о которых ты днём не помнишь.
И тут хоть вой, хоть взрывайся криком —
тебе никто не придёт на помощь.
Чем чище мысли, тем больше грязи бросают в спину.
В лицо боятся.
Тем больше рядом роится мразей,
все — в масках ангелов или агнцев.
И распознать их не так-то просто, а вступишь —
разом по грудь увязнешь.
Чем чище мысли, тем ниже ростом ты,
встав на дно этих грязных ямищ.

Закон весов: либо пачкай душу,
оставив чистой свою обёртку, а можешь плюнуть,
но стать снаружи облитым грязью, избитым плёткой
и сохранившим стерильной совесть.
А сделав выбор, не смей ни разу жалеть о нем,
понимая, что есть закон весов и обмена грязью.

© Мальвина Матрасова

Вот тебе карандаши и блокнот. Садись, пиши: «Я на свете всех милее, всех румяней и белее. Всех умней, стройней, успешней я мужчин, детей и женщин. У меня есть руки-ноги, мне открыты все дороги, я люблю и я любима. Жизнь моя неповторима в каждом дне и каждом часе, и в любом из них прекрасна». Если счастье — это дверь, то, пожалуйста, поверь, способ отыскать ключи:

Записала — заучи

Заучи, как трижды три: ты прекрасней всех внутри, и снаружи всех прекрасней, потому что ты есть счастье.

Если вдруг утратят смысл все слова твои и мысли, твой блокнотик изотрется и закроют тучи солнце, жизнь слетит с откоса вниз, ты забудешь свой девиз — не ищи тому причин.

Сядь. Подумай. Помолчи.

И в углу своей души

отыщи

карандаши.

© Мальвина Матрасова

Зима пришла! Пора готовить к лету обвисший зад и подуставший пресс. Я в инстаграме видела диету, великих натворившую чудес: там с ней такие пышки стали няши, без всяких бёрпи, просто на еде, что я готова год питаться кашей без сахара и фруктов, на воде.
Вот, первый день, сегодня на кефире. Сижу, хлебаю, хочется котлет. И очень вкусно пахнет по квартире сегодняшний (не для меня) обед. Листаю хмуро фотки в инстаграме, смотрю на эти попы и грущу. Клянусь себе, что тоже к лету стану такой же, если «нет» скажу борщу.

Борщу, котлетам, хлебу, макаронам, эклерам, шаурме сказала «нет». Сижу в углу и поедаю скромно свой постный (без заправки) винегрет. А все вокруг едят, без остановки! Планируют меню на Новый год. А я сижу в углу и ем морковку, и жду, когда мой хиленький живот покроет сеткой мышц, сквадратит прессом. Сегодня третий день — прогресса нет. Слежу за инстаграмом с интересом, спасибо за советы, интернет.

Четвёртый день, как хочется пельменей! Жую овёс, и злюсь на всё вокруг. Как жалко, что нельзя одновременно, чтоб был живот и сыт мой, и упруг. Соседка, вроде, делает солянку — закрою окна, чтоб не пахло в дом. Сегодня полчаса стояла в планке, а пузо все не крепнет. Вот облом.

На пятый день приснилась ночью пицца. С грибами, колбасой и ветчиной. А утро началось мое с пшеницы пророщенной и грудки отварной. Домашние меня обходят боком, стараются не трогать, не смотреть. Из форточки пронзает, будто током: соседка жарит рыбу. Вроде, сельдь.

К шестому дню я, кажется, привыкла. И мюсли, вроде, ничего на вкус. На ужин будут брокколи и тыква. Настрой отличный! Я всего добъюсь!

Сломалась на фиг в ночь на воскресенье. Проснулась в кухне, прямо на полу. Все щёки перемазаны вареньем, а пальцы нежно теребят халву. Пустая упаковка от салями, надкушенный прям сквозь пакет батон… я удалилась к черту в инстаграме.
Останусь с колбасой и с животом.

© Мальвина Матрасова

Железная леди. Ни капли эмоций.
Глаза цвета меди, каре цвета солнца.
Поджатые губы. Холодные пальцы.
Не ходит по клубам. Не любит смеяться.
Умеет планировать. Любит работать.
Прекрасно лавирует на поворотах.
Имеет достаток, почёт, перспективы.
Короче, есть всё, чтоб считаться счастливой.

Пучок цвета мыши и нет макияжа.
Никто не услышит, никто не расскажет о том,
как проходят ее дни и ночи.
Так скучно, что слушать никто не захочет:
уборка в квартире, жаркое на ужин,
в субботу прогулка с ребёнком и мужем,
короче, рутина. Всё очень стандартно.
И все перспективы сгорели на старте.

И первая, сев в дорогущее кресло,
поставит тихонечко Элвиса Пресли.
Набросит халат из чистейшего шёлка,
закурит, и взвоет израненным волком.
Зачем это кресло, хай-фай и диваны,
когда не с кем вместе достигнуть нирваны?
Зачем перспективы, почёт и достаток,
когда несчастлива с макушки до пяток?
Она разучилась смеяться и плакать.
Железная леди, желейная мякоть души
за глазами ее цвета меди.
Хоть вой, хоть кричи — но никто не заметит.

А эта, вторая, укроет в кроватке
дешевеньким пледом любимые пятки.
Наварит назавтра борща и компота.
Уснёт, не дождавшись супруга с работы.
Он тихо войдёт, поцелует в макушку,
нальёт себе чая в любимую кружку
с отколотой ручкой и красным цветочком.
Допьёт, улыбнётся на спящую дочку, и ляжет
под бок к самой лучшей на свете своей
нежелезной и вовсе не леди.
А утром опять все помчится по-новой:
железная будет стальной и суровой, успешной,
красивой, почти безупречной.
Пока не вернутся к ней Элвис и вечер.
А эта, вторая, с пучком и компотом,
закажет билеты в кино на субботу,
вздохнёт без тоски о больших перспективах,
и будет жить дальше — без них, но счастливой.

© Мальвина Матрасова

жили-были, варили кашу, закрывали на зиму банки. как и все, становились старше. на балконе хранили санки, под кроватью коробки с пылью и звездой с новогодней ёлки. в общем, в принципе — не тужили. с расстановочкой жили, с толком.

берегли на особый случай платье бархатное с разрезом, два флакона духов от гуччи, фетра красного полотреза, шесть красивых хрустальных рюмок и бутылку китайской водки. а в одной из спортивных сумок надувную хранили лодку.

время шло, выцветало платье, потихоньку желтели рюмки, и в коробочке под кроватью угасала звезда от скуки. фетр моль потихоньку ела, лодка сохла и рассыпалась. и змея, заскучав без дела, в водке медленно растворялась. санки ржавились и рыжели. испарялся закрытый гуччи. жили, были, и постарели, и всё ждали особый случай.

он пришёл, как всегда, внезапно. мыла окна, и поскользнулась. в тот же день, он упал с инфарктом. в этот дом они не вернулись.

две хрустальные рюмки с водкой, сверху хлеб, по квартире ветер. полным ходом идёт уборка, убираются в доме дети.

на помойку уходят санки, сумка с лодкой, дырявый фетр. платьем, вывернув наизнанку, протирают за метром метр подкроватные толщи пыли. в куче с хламом — духи от гуччи.

вот для этого жили-были.
вот такой вот «особый случай».

© Мальвина Матрасова

Девочке три, она едет у папы на шее.
Сверху всё видно совсем по-другому, чем снизу.
Папа не верит, что скоро она повзрослеет. Папа готов воплощать в жизнь любые капризы.

Девочке шесть, на коленках у папы удобно. Он подарил ей щенка и большую конфету. Папа колючий, как ёж, и как мишка огромный. Папа умеет и знает вообще всё на свете.

Девочке десять, и ей захотелось помаду. Сперла у мамы, накрасила розовым губы. Папа ругался, кричал, что так делать не надо. Папа умеет бывать и сердитым, и грубым.

Девочке скоро пятнадцать, она повзрослела. В сумочке пачка «эссе» в потаённом кармане. Папа вчера предложил покататься на шее. Девочка фыркнула: ты же не выдержишь, старый.

Девочка курит в окно и отрезала чёлку. Девочка хочет тату и в Египет с подружкой. Папа зачем-то достал новогоднюю ёлку. Девочке это давно совершенно не нужно.

Девочке двадцать, она ночевала не дома. Папа звонил раз пятьсот, или может быть больше.
Девочка не подходила всю ночь к телефону. Папа не спал ни минуты сегодняшней ночью. Утром приехала, папа кричал и ругался. Девочка злилась в ответ и кидалась вещами. Девочка взрослая, так говорит ее паспорт. Девочка может бывать, где захочет, ночами.

Девочка замужем, видится с папой нечасто. Папа седой, подарил ей большую конфету. Папа сегодня немножечко плакал от счастья: дочка сказала, что он превращается в деда.

Девочке тридцать, ей хочется к папе на шею. Хочется ёлку, конфету и розовый бантик. Девочка видит, как мама и папа стареют.
В книжке хранит от конфеты разглаженный фантик.
Девочка очень устала и плачет ночами.
Папа звонит каждый день, беспокоясь о внучке.
Девочка хочет хоть на день вернуться в начало, девочка хочет домой, хочет к папе на ручки.

Девочка женщина с красной помадой и лаком.
Девочка любит коньяк и смотреть мелодрамы.
Папа звонил, и по-старчески жалобно плакал. В ночь увезли на карете в больницу их маму.

Мама поправилась, девочка ходит по кухне. Пахнет лекарствами и чем-то приторно сладким.
Девочка знает, что всё обязательно рухнет. Девочке хочется взять, и сбежать без оглядки в мир, где умеют назад поворачивать время. Где исполняются влёт все мечты и капризы.

Где она едет, как в детстве, у папы на шее, и ей всё видно совсем по-другому, чем снизу.

© Мальвина Матрасова