Всё дольше ночи. Но пока — привольно дню.
Непросто с негою расслабленной проститься…
И вновь по глянцевой небесной авеню
подобьем гоночных машин несутся птицы.
Слепящий диск с утра глядит в оконный створ,
как круглолицая мадонна кисти Джотто.
Но мы-то знаем: этот август — светофор,
зелёный свет в котором сменится на жёлтый;
и осень гугловский собой заполнит топ,
войдет к нам в кровь, как будто шалый изотоп,
асфальт на радостях укрыв листвою прелой.
А лето, чутко повинуясь знаку: «STOP!»,
нажмёт на тормоз лёгкой ножкой загорелой.

© Александр Габриэль

Мне по жизни всегда тяжело с дураками, не понять мне победного их естества. Где ни встречу их – в Бостоне, в Риме, на Каме, – я ломаюсь. Пасую. Теряю слова. На их фоне литом я – разорванный в клочья. И летят в никуда, словно пух с тополей, все тревоги мои, все мои многоточья мимо тех, для кого одноточья милей. Дураки не умеют высчитывать шансы, им достаточно в спектре лишь пары цветов. Ну а я так затейливо верю в нюансы и так страшно к ответам простым не готов. Я нелепым галопом скачу по манежу; мне комфортно, как будто корове на льду... Семикратно подумав – я вряд ли отрежу. А отрезав – на "нет" от сомнений сойду. Хорошо им – красивым, простым, белобровым; направленья у них – только север и юг. На моих же дорогах свихнулся бы Броун, заблудившись на тропах, заверченных в круг. Тяжело на балу. Тяжело после бала. Неприглядна жара. Безобразны дожди. Вечный поиск решений... Хорошего мало в старом шахматном правиле: "Взялся – ходи".

В нервотрёпочных буднях, в их шуме и гаме, ежечасно с добром соревнуется зло. Мне по жизни всегда тяжело с дураками. Им, наверное, тоже со мной тяжело. Все беседы у нас – "До свиданья!" и "Здрасьте!"; мы друг друга навряд ли заденем плечом... Мой хронический вирус житейских несчастий их иммунным системам, считай, нипочем. В остальном – мы по тем же гуляем бульварам и глядим, как уходят июльские дни... Право, лепо ли мстить неразумным хазарам лишь за то, что не слишком разумны они?! Тут копи, не копи – а судьба раскулачит. Что ни делай, а в трюме откроется течь... Раз уж "счастье" и "разум" – антонимы, значит, вся игра изначально не стоила свеч. Но метания эти подспудны. Бесшумны. Единица, дрожа, изгибается в ноль. В обывательском крике: "Ты чё, больно вумный?!" к слову "ум" не случайно приставлена "боль". Болевые рецепторы резво затронув и освоив страданий земных буквари, вездесущие сто миллиардов нейронов планомерно взрывают меня изнутри.

Но покуда живу, никому не мешая, не встревая в бои, не плывя за буи, – мне осталась надежда. Одна. Небольшая. На нее лишь одну упованья мои. Надоело искать оправданья фальстартам и держаться за древки привычных знамён... Я умён – по обыденным чьим-то стандартам. По высоким стандартам – не слишком умён. Ну а значит – не всё так печально и тускло, и финал постановки не так уж и скор: я не знаю, о чем говорил Заратустра и не знаю, о чем промолчал Кьеркегор. Слишком рано смотреться в глубины колодца – оптимизма из чаши хлебнуть бы сперва... Мне по-прежнему Борхес никак не даётся, да от Пруста ужасно болит голова. От высокой культуры мне только убытки. Я не то чтобы неуч, всего лишь простак – и совсем соловею от музыки Шнитке, и Кандинский мне что-то не близок никак. Надоело кровавыми плакать стихами, полагаясь на прихоть тревог и молвы...

Дураки, я весь ваш. Всей душой. С потрохами.

И хочу быть счастливым, как счастливы вы.

 Александр Габриэль

Пред тем, как разлететься на куски,
на боль в висках, на неблагие вести,
мы стали так отчаянно близки,
как два металла, спаянные вместе.
Окрестный мир ютился по углам,
став пустотой, неразговорной темой
нам — близнецам, прославившим Сиам
единой кровеносною системой.
Мы отрицали приближенье тьмы
и восславляли гордое светило…
Но как-то поутру проснулись мы —
и в лёгких кислорода не хватило.
Ни я к высокогорью не привык,
ни ты. Нас ослепили солнца блики.
О да, «Ура!» — взобравшимся на пик.
«Гип-гип-ура!» — оставшимся на пике.
Мы — не смогли экзамен этот сдать,
сползли с небес в земную полудрёму…

«Лицом к лицу лица не увидать» —
как говорил один слепец другому.

© Александр Габриэль

В зеркалах — потускневший мужчина неведомой масти,
а ведь, помнишь, смеясь, ты звала меня «жгучий шатен»…
Набегает волна, лижет гальку оскаленной пастью,
и пишу я тебе из прибрежного города N.
Ты, возможно, припомнишь его: променады, таверны,
синусоидным скользким угрём — незатейливый пляж.
На парковке машины, как прежде, малы и двухдверны:
коль в разгаре сезон, то в разгаре и ажиотаж.
Здесь все люди попарны. Одна — только черная кошка,
что с бордюра глядит на небес пламенеющий край…
Как же странно: осталась от времени мелкая крошка,
а когда-то казалось, что времени — хоть отбавляй.
Вот трехлетний малыш из песочка построил запруду,
а в ручонке его в виде лейки — пластмассовый гусь…

Я когда-то сказал, что тебя никогда не забуду,
сам не ведая толком, насколько я прав окажусь.

© Copyright: Александр Габриэль, 2015 Свидетельство о публикации №115082706790

Курсы английского

В ту осень носились молнии в небе низком,
и в воздухе плотным комом стояла влага…
Они занимались вместе в кружке английским.
Она оставалась. Он — уезжал в Чикаго.
Обоим хотелось ближе сидеть друг к другу
над книгою Бонк. Им было вдвоем — спокойней…
А после — она спешила домой, к супругу.
Он мчался к жене, беременной скорой двойней.
И сладок был Present Perfect в прохладном зальце
под дождь, равнодушно бьющий по старой крыше…
И только в конце — коснулись друг друга пальцы,
и пульсы взлетели к небу. А может, выше.
Но кончился English. В классе утихло эхо.
Других поджидал всё тот же учебный метод…
И вскоре — она осталась, а он уехал.
Ничто не могло нарушить сценарий этот.

И жизнь потекла спокойным теченьем Леты,
поскольку судьбе и Богу безмерно пофиг,
что двое людей на разных концах планеты
не склеят уже свой треснувший Present Perfect.

© Copyright: Александр Габриэль, 2015 Свидетельство о публикации №115063005706

Эквилибриум

Когда монета встанет на ребро,
ты пораскинешь лобной долей львиной
и перечтешь «Женитьбу Фигаро»,
и пересмотришь «Восемь с половиной»,
вдохнешь сквозняк из затемненных ниш,
зимой предвосхитишь дыханье мая,
простишь друзей, врагов благословишь,
при этом их местами не меняя.
Держа судьбу, как сумку, на весу,
ты пыль с нее стряхнешь и счистишь плесень.
Баланс сойдется с точностью до су,
небесным восхищая равновесьем.
Растает снег, и опадет листва,
дождётся всё законного финала…
А от тебя останутся слова —
не так уж много.
И не так уж мало.

© Copyright: Александр Габриэль, 2015 Свидетельство о публикации №115092800914

Александр Габриэль

Меж нами не было любви, была лишь яркость катастрофы,
предвосхищаемый финал, где поезд мчится под откос...
Но эта горечь на губах рождала образы и строфы,
в которых знанью вопреки всё было честно и всерьез.

Меж нами не было любви. Любовь ушла из лексикона.
Сгорела пара тысяч солнц, нас обогрев - не опалив...
И мы надежду быть вдвоем определили вне закона,
меж наших странных берегов придумав Берингов пролив.

Всё было просто и легко, как "ехал грека через реку",
но даже в легкости сидел сомнений будущих росток.
А счастье так легко списать на притяжение молекул,
на недоверье к слову "боль" и на весенний кровоток.

Пройдя весь путь от первых встреч и до финального аккорда -
хоть притворись, что всё прошло;
хоть душу в клочья изорви -
"Меж нами не было любви" - мы догму заучили твёрдо,
так ничего и не найдя, что выше этой нелюбви.

Он к ней приходит не слишком часто; ну что поделать, не может чаще.
А в ванной - тюбик с зубною пастой, ему два года принадлежащий.
Когда он где-то - невыносимо.
И жизнь чернеет, как Хиросима.
Она - как робот. Ее Азимов с нее и пишет свои законы.
Ее глаза - как глаза иконы.
Его любовь - словно код Симсима.
Ему открыты ее пенаты; она и речка, и переправа...
А он - женатый. Совсем женатый. Хотя об этом не стоит, право.
Ей больно думать: с чужим-то мужем!
Но быть одной многократно хуже.
Иначе - темень. Иначе - стужа в соседстве с Цвейгом и Грэмом Грином.
Весь свет окрестный сошелся клином
на нем. Ей больше никто не нужен.
Они читают одних поэтов, не любят танцы и папиросы.
И нет у них никаких ответов на заковыристые вопросы.
Слегка помялась его рубашка.
Его ждет дома дочурка Машка.
Сказать, что всё это рай - натяжка, и это будет звучать манерно.
Но без него ей настолько скверно,
что даже думать об этом тяжко.
Цветочки в вазе. Дивана мякоть. Конфет вчерашних сухая сладость...
Она давно отучилась плакать, ведь слёзы - слабость. Нельзя, чтоб слабость.
В колонках тихо играет Брубек.
Зубная паста. Всё тот же тюбик.
Они в чужие дома не вхожи. Их нет в театре, в кино и в клубе.
Зато она его очень любит.
И он ее очень любит.
Тоже.
Габриэль Александр.

Слезы от ветра шалого вытри
в сумрачной мороси дней...
Как ни смешай ты краски в палитре —
серое снова сильней.
Серые зданья, сжатые губы,
мокрого снега напев...
День безнадежно катит на убыль,
еле родиться успев.
Туч невысоких мерзлые гривы —
словно бактерии тьмы.
Осень на грани нервного срыва.
Осень на грани зимы.
И черно-белым кажется фото,
лужи вдыхают озон...
Эх, полюбил бы кто-то кого-то...
Но — не сезон. Не сезон.
Александр Габриэль

Хорошо уходить по-английски
в равнодушный багряный закат
без упреков, без пошлой записки,
без случайного взгляда назад. 
Хорошо уходить по-английски,
уходить в неуют, в непокой,
неба край поразительно близкий
изумленно потрогав рукой. 
Отойти от вселенских законов,
от нелепых «хочу – не хочу»…
Все свои миллиарды нейронов
пригасить, как ладонью – свечу. 
Позабыть о чужом постоянстве,
позабыть, где враги, где друзья,
и побыть в безвоздушном пространстве
оболочкой бестелого «я». 
А вернувшись назад, не оставить
ничего на хард драйве обид.
Отыскать директорию «Память»
и, зажмурясь, нажать на «Delete». 
У воды постоять, у причала,
отыграв бесполезную роль…
И начать всё по-новой. Сначала.
В полой точке под номером ноль. 

Александр Габриэль

Мужчина должен быть могуч
и быть подобным мощным танкам —
ведь он гоняет стаи туч
кайлом, лопатой и рубанком.
Мужчина должен быть космат
в лучах рассвета и заката,
легко переходить на мат
и оставаться в рамках мата.
Мужчина должен быть нетрезв
на службе или на досуге;
зато в постели — дивно резв
к восторгу вящему подруги.
Мужчина должен быть зело
свирепым, как самец бизона;
всегда готовым дать в табло
с резоном или без резона.
Мужчина должен быть вонюч,
ему парфюм ваще неведом;
и вонь ведёт его — как ключ —
к любовно-трудовым победам.
Мужчина — лыс он или сед —
в себя да не утратит веру!
А если дама скажет: «Нет!»,
за волосёнки — и в пещеру.
И в день любой, и в час любой,
ведом упрямою натурой,
мужчина должен быть с губой,
которая не будет дурой.
Ну, хватит... Я теряю нить.
А многословие — погубит...
Мужчина просто Должен Быть.
Любым. Его любого любят.
Автор Александр Габриэль

В сценарии записано: стареть,
не рваться ввысь, питаться овощами,
покорно обустраивая клеть
безжизненными нужными вещами,
ходить в контору или на завод,
топить себя в простом рутинном
вздоре,
дремотно избежав нейтральных вод
и сладостно манящих территорий.
Вся эта жизнь — простая штука. Ведь
не наш удел — турусы да торосы.
В сценарии записано: стереть,
как ластиком, сомненья и вопросы;
не веря в шансы, жить наверняка,
закрыв свой мир иронией всегдашней
и тихо ждать гонца из городка,
известного своей наклонной башней.
Точи металл, твори изящный стих
в кругу привычных маленьких
событий.
Сценарий очертил от сих до сих
границы, за которые не выйти.
Но, отыграв знакомую игру
и доведя строку до многоточья,
однажды ты проснешься поутру —
и, сделав вдох,
порвешь сценарий в клочья.
Автор Александр Габриэль

Когда мы прошепчем усталое:
«Хватит!», когда промахнемся в
последнюю лузу, когда мы поймем, что
наш катет не катит на самую плёвую
гипотенузу, когда от надежды – ни
маленькой крохи, и вышел из строя
посадочный модуль, когда на виду у
стоящих поодаль мы, воздух глотнув,
захлебнемся на вдохе, когда нас
отключат за все неуплаты, навряд ли
сюрпризом окажется, если к нам с неба
опустится некто крылатый, вальяжней
покойного Элвиса Пресли. Глаза его
будут – два черных колодца. Он
скажет: «Вам, братцы, придется
несладко…» и розовой ручкой в
младенческих складках возьмет нас в
охапку – и в небо взовьется, где ветер
и ветер, лишенный мотива, а равно и
ритма, безвкусный и пресный. Мы
будем при этом бесплотны на диво,
хотя по другим ощущеньям – телесны.
Не чувствуя больше душевную смуту,
мозги ожиданием горя не пудря,
пробьем облаков купидоновы кудри и
к месту прибудем. Минута в минуту.
Автор Александр Габриэль

Япония загадочна немного...
И как-то раз на острове Хонсю
ложась в постель, решительно и строго
жена сказала мужу: "Не хосю!"
О этот мир под восходящим солнцем,
ну как его неместному понять?!
Муж женщины был правильным
японцем
и, молча помянув япону мать,
oн встал. Оделся. Вышел. Стыли тучи.
Он сел в "Тойоту". Снова. Как всегда.
Ведь где-то в префектуре Оябучи
его заждались гейши хоть куда.
Они полны порывов и горений,
добры и жизнерадостны они;
им не присущи никогда мигрени.
Минуют их критические дни.
Они глядят задорно и влюбленно,
готовы исключительно на всё,
они включают диски с Йоко Оно,
цитируют Мисиму и Басё.
Япония живет легко и мудро,
как и не снилось ни тебе, ни мне...
Мужчина возвращается под утро
к заботливой проснувшейся жене.
Он - радостный, хотя не отдохнувший.
В его душе, свободной от невзгод,
то расцветают яблони и груши,
то ароматно сакура цветёт.
Потом, при полном деловом фасоне
в рассветную уходит полутьму.
Его работодатель - фирма "Сони"
зарплату платит славную ему.
И так вот от рассвета до заката,
уже не первый месяц или год
живёт себе семейство Херовато.
Не так уж плохо, в принципе, живёт.
Автор Александр Габриэль

без
куда мне без тебя, куда
в какую тишь каких пространств
в какие страны, города
в посконный рай, в буддистский транс
куда мне без тебя, куда
сидеть смотреть "Реал мадрид"
и не бросать кусочки льда
в среду, что пьется и горит
заткнуться, выйти из игры
вот так, за здорово живешь
в какой излом земной коры,
в какую ложь и безнадежь
найти б одну из ойкумен
где есть закат и есть рассвет
где есть понятие «взамен»
а боли не было и нет
ушел под воду знак огня
и наш Париж не стоит месс
всё что осталось у меня
какого беса, если без
Автор Александр Габриэль

Ты написал прекрасный стих -
прозрачный, как кристалл.
И ветерок за дверью стих,
и дождик перестал.
Царил над миром добрый свет,
и был парад светил,
когда ты вышел в Интернет
и стих свой разместил.
По водам радости скользя,
ты ждал. И неспроста! -
на сайт пришли твои друзья,
сказали: “Красота!
С какой написано душой!
Нам очень, очень нра!
Аудитории большой
узнать тебя пора!”
Ополоснув ментолом рот,
неся благую весть,
в итоге вышел ты в народ
стихи свои прочесть.
Когда ж смущенно замер зал,
сраженный на корню,
ты осознал, что написал
полнейшую херню.
©Александр Габриэль

Холода у нас опять, холода…
Этот вечер для хандры – в самый раз…
В магнитоле – «Облади-облада»,
а в бокале черной кровью – «Шираз».
И с зимою ты один на один,
и тебе не победить, знаешь сам…
Не до лампы ли тебе, Аладдин,
что поныне не открылся Сезам?!
И не хочется ни дела, ни фраз,
и не хочется ни проз, ни поэз…
Проплывают облака стилем брасс
акваторией свинцовых небес.
Но уходят и беда, и вина,
разрываются цепочки оков
от причуд немолодого вина
и четвёрки ливерпульских сверчков.
Ничему ещё свой срок не пришел,
и печали привечать не спеши,
если памяти чарующий шёлк
прилегает к основанью души.
Так что к холоду себя не готовь,
не разменивай себя на пустяк…
(Это, в общем-то, стихи про любовь,
даже если и не кажется так).
Автор Александр Габриэль