Не будем, Таня, тратить жизнь на плач по мячику. Купи другой и пусть лежит, тобой оплаченный… А тот, оплаканный давно, — забудь и вычеркни. Он был похож на полный ноль до неприличия, он был как прочие мячи — непримечательный, среди других неразличим… Ну что ж ты плачешь-то? Да ладно, было б по кому, Танюш, ну что же ты? Пустой — ни сердцу, ни уму, почти ничтожество… Любила? Знаю. Ну и что? Жизнь продолжается. Носить водицу решетом — достойно жалости. Он не утонет без тебя — уже проверено. Такие часто норовят отплыть от берега, пропасть из виду, а потом причалить заново, и — вот он, к подвигам готов, резина драная…
Прости, я снова сорвалась — я ж не железная. Но я не дам тебе гулять по краю лезвия, поверь, я знаю, что к чему — побыто-пожито. Как накурили — всё в дыму… Боль — штука сложная: сегодня есть, а завтра — нет, и как и не было… Останься с ней наедине напротив зеркала, поговори о мелочах, не вздумай каяться. Ты можешь даже помолчать — какая разница. И боль отпустит и пройдёт. Чуть позже, может быть… Так потерпи же, ё-моё, ну что тут сложного… Танюш, такая полоса — сплошные рытвины. Давай ещё по пятьдесят? Налито. Выпито. Знать, где б соломку подложить, — упасть помягче бы…
Не стоит, Таня, тратить жизнь на плач по мячику.

© Анна Рубинштейн

Нет звёзд на полуночном потолке —
ни посчитать, ни загадать желанье.
Того, кто ранил, не желая ранить,
по памяти я глажу по щеке:
морщинка — здесь, а тут — заживший шрам…
Я мысленно веду маршрут по тропке,
протоптанной за этот год короткий,
поделенный меж нами пополам.

По правилам сгоранья кратких звёзд —
перед паденьем должно ярко вспыхнуть.

Не слабоволья приступ и не прихоть
течение ночных привычных слёз…
Подушке в сотый раз клянусь забыть
обещанное ей же раньше помнить,
как Золушка, надеюсь — эта полночь
окажется посланницей судьбы
и переменит крыс на верных слуг,
и превратит в хрусталь тугую кожу…

Короткий год, что слишком быстро прожит,
я по золе от павших звёзд несу.

Быстрее, чем додуманная мысль,
чем мучимого сердца остановка,
горит звезда — смущённо и неловко
в полночной темноте моей тюрьмы.

© Анна Рубинштейн

«…Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня. Мне пора. Прощай…»

«Мастер и Маргарита» М.А. Булгаков

По осени считаю не цыплят, а страхи, расхождения и сдвиги, что кружатся, жалеют и горят, как мятые страницы старой книги — заброшенной, расклеенной, седой, знакомой с дном горячей сковородки…
Стоит стакан (наверное, с водой, а было бы неплохо, если б с водкой) на тёмном подстаканнике окна, забиты до упора шпингалеты… Доказана и признана вина за грешное горячечное лето — кому тут врать? Третейскому суду — из сплетников, свидетелей и Бога?
Губами по руке твоей веду знакомую короткую дорогу, прощения прошу за всё подряд — за тёплое податливое тело, за мысли, что терзают и кровят, за искренность, которой не хотела, за выигрыш при ставке на zero, за многие ненужные вопросы…
Мой преданный (…кому и кем?..) герой, любимый так мучительно и остро, прости, прости — не знала, что творю, запуталась, запутала, плутая. Царапаюсь в бездомную зарю, уставшая — не ведьма, не святая, ломаю мир на скошенной оси, скулю, как сука в вымерзшем подвале.
Прошу — уйди, оставь меня, спаси, во многом счастьи — многия печали. Прошу тебя — сейчас — нажми «delete». Нажми легко, без пафоса и фальши. Надорванная осень поболит и потечёт без нас всё дальше, дальше…

© Анна Рубинштейн

Я сумею дождаться

Я сумею дождаться. Наверное. Может быть. Надо.
От предчувствий заноют слегка оробевшие пальцы...
Примостятся стихи на плече чудака-листопада.
И натянется жизнь полотном на прожитого пяльцы.

Буду ждать. Не впервой охраняю я сумерки в доме,
Коротая тоску с отраженьем в простуженных окнах.
Как в зимовье медведь, завернусь я в уютную кому,
Ожиданье с обидой сплету в несгораемый кокон.

Подожду. Не беда. Всё пройдёт, как бывало и раньше.
Постучат – и открою. Вдохну, задохнусь, растеряюсь.
Осушу глупый спор, разделявший нас долго Ламаншем,
Обойду все запреты по самому острому краю.

Впрочем, надо ли ждать? Тосковать о разрушившем тайну?
Тратить жизнь, согревая щекой запотевшие стёкла...
Я, как кот, стороживший бесцельно чужую сметану,
Разозлюсь и порву волосок, меч державший Дамоклов.

Пусть летит и вонзится, разрезав и кокон и кому,
Старой вышивки нити пускай навсегда разорвутся.
Прогоню за окно на мороз ожиданья фантомы...
Не дождусь. Не хочу. Надоело. Меня пусть дождутся.
Из книги Анны Рубинштейн "Избранное 2009 - 2012"

Автор Анна Рубинштейн

Лунный полтинник свалился из тучи
В цепкие руки неспящих деревьев.
Бродит ночами со мной мой попутчик –
От несчастливых любовей похмелье.
Мелочью звёздной забрали мы сдачу
С глупых покупок на старом вокзале,
И раскидали, в карманы не пряча,
В чёрные дыры – ночей зазеркалье.
Мы с ним не копим, а тратим беспечно
Деньги, надежды, друзей и недели.
Мой нелюбимый, не первый не
встречный,
Мы под луной в синеву загорели...
В горе и в радости я тебе ровня,
Как и не снилось супружеским парам.
Равно пристрастные к булочкам
сдобным
Мы обожаем собак и гитары.
Пошлый ковёр, абажуры и чашки –
Пыльные тюрьмы с пожизненным
сроком.
Неодержимость уютом домашним
В списках похвальных моих непороков.
Быть нелюбимою многого стоит...
Мне наплевать на готовку и глажку.
Но не дают по ночам мне покоя
Пошлый ковёр, абажуры и чашки...
Автор Анна Рубинштейн

тихое
вечерняя рана кровит,
стекает молчанием лишним...
ты знаешь, я делаю вид,
как будто бы я тебя слышу,
как будто бы ты позвонил,
как будто бы я очень рада...
и лжи во спасенье сродни
геройства пустого бравада:
теперь-то ты знаешь, что я
сильнее, чем ты, и намного -
гордячка стального литья,
заносчивая недотрога...
но только внутри, под бронёй,
под клочьями тощих колючек,
нелепое бродит враньё,
хотевшее сделать, как лучше
для нашей недужной любви,
звучащей всё тише и тише...
всё чаще я делаю вид,
как будто бы я тебя слышу.
Автор Анна Рубинштейн

Взрослеть - унылая пора...
Ну, типа, осень, только хуже.
Штрихи колючего пера
чуть реже по бумаге кружат,
чуть больше талии охват,
чуть суше губы, твёрже взгляды,
чуть злее смех,
чуть громче мат,
чуть толще слой губной помады...
Чуть-чуть весомее грехи,
чуть-чуть заметнее огрехи.
Чуть-чуть печальнее стихи,
чуть-чуть ободранней доспехи...
Да, видно, время повзрослеть
пришло ко мне - как к прочим многим.
Но третью выданную треть
я начинаю без тревоги.
Ещё смеюсь и матерюсь,
ещё пишу, дышу, воюю.
Ещё в глаза врагу смотрю,
ещё люблю, грешу, целую...
Ещё не кончена игра -
ну, типа, ищущий обрящет.
Взрослеть - чудесная пора,
я буду - больше, лучше, чаще.
Автор Анна Рубинштейн

Ничего почти не стоя...
Ничего почти не стоя,
На балконе зимнем стоя,
За другими наблюдаю,
Никого не осуждая.
Эти - строются в колонны,
Эти - пьют одеколоны,
Эти - молятся Мессии,
Эти - бьют жидов в России,
Эти - борются с фашизмом,
Эти - с космополитизмом...
Этим мало, этим - много.
Этих - к чёрту, этим - с Богом...
Здесь - псалмы, чуть дальше - порно...
Всё так странно, всё так спорно.
В ожидании настроя
На куски мотив раскроен -
Остро, горько, сладко, пресно,
Модерато, ларго, престо...
Ничего не опасаясь -
"Дойчланд, Дойчланд, юбер аллес!".
От аллегро до анданте -
"Вива Куба, команданте!".
Здесь "Кармен", а там - частушки,
Здесь Лимонов, дальше - Пушкин...
Дайте с мыслями собраться...
Как мне быть? Куда податься?
Значит так: лицо умоем,
Недостатки кроем скроем,
Этим - виски, этим - пива,
Этим - "Команданте, вива!",
Этим - знамя чёрной сотни,
Этим - лужи в подворотне,
Этим - "Узи" и арабов,
Этим - баб, коньяк и крабов...
Ну, а мне? Балкон и зиму,
"Жигулёвское" и "Приму",
Нерешённую задачу,
Недостроенную дачу,
Детский смех, любовь дворняги,
Шпаги, флаги, передряги,
Снегопады и улыбки,
И удачи призрак зыбкий...
Автор Анна Рубинштейн

Я не белая, не пушистая,
А невзрачная и колючая.
Как кошачья лапа - когтистая,
И немыслимо невезучая.
Не красавица и не умница,
Не спортсменка, не комсомолка я...
За бродячих собак заступница,
Неуступчивая и колкая.
Недоверчиво насторожена,
Дрессирована горьким опытом.
Изнутри как лёд заморожена,
Непуглива и небезропотна.
Неспасённая Эвридика я,
Но не хрупкая, а плечистая.
Полувольная, полудикая...
Но в душе-то бело-пушистая...
Научите - как быть доверчивой,
Горький опыт смывая сказками,
Как вилять хвостом гуттаперчевым,
Как отбеливать шкуру ласками.
Шрамы мне забинтуйте бережно,
Помогите забыть болевшее...
В старом доме с окном заснеженным
Соберу на память прошедшее:
Целый ворох колючек ношеных,
Недоверчивую доверчивость,
Благодарность собак неброшенных
И, конечно, хвост гуттаперчевый...
Автор Анна Рубинштейн

Я уеду – ты останешься. Ты рукой ко
мне потянешься – А меня уже там нет –
Только воздух, только свет, Только
блики, только токи, Да разорванная
сеть... Ах, какой ты одинокий – Любо-
дорого смотреть. (Екатерина
Горбовская)
Ты останься - я уеду.
А иначе быть не может...
Пусть отпразднует победу
та, что ближе и моложе.
Я уеду - ты останься,
отдышись и успокойся.
На последние сеансы
допускают только взрослых,
только бывших, только битых,
только знавших толк в изменах...
Мы с тобой бесспорно квиты
и предельно откровенны.
Мы с тобой так благородны,
так взаимно безупречны...
Я уеду на свободу.
Ты останешься - навечно.
Автор Анна Рубинштейн

Густое небо - серый стылый суп
из толстых облаков и рваных радуг –
налито в миску уличному псу...
Подвинься-ка, дружок, я рядом сяду.
Погладить можно? Вот и хорошо...
Какой смешной... Подсесть к тебе
поближе?
Откуда ж ты такой ко мне пришёл?
Лохматый, беспризорный, тёплый,
рыжий...
Сбежал? Прогнали? Ах ты, дурачок...
Нет, только не лижись. Ну вот,
испачкал.
Таким, как ты, печали нипочём...
Куда ж тебя? Нелёгкая задача. Ко мне?
Ну нет... А, ты уже решил?
Готов на всё, в отличие от прочих?
Реальный мачо - в нашей-то глуши:
напорист, нестеснителен, настойчив.
Немного грязен - это ли беда?
Отмоем и накормим - не впервые...
Тоска, дружок. Тоска и холода –
за лето и веселье чаевые...
Ну что, пойдём? А как тебя назвать?
Дружок - банально, Тузик - несерьёзно.
Что в имени твоём? Слова, слова –
поэзии запущенная проза...
Так кто ты - конформист или бунтарь?..
Ох, в доме два кота - совсем забыла!
Так ты уж чегеварь-не чегеварь,
не сложится - пойдёшь, дружок, на
мыло...
У нас с тобой всё как-то вкривь и
вкось,
судьба-индейка ищет виноватых...
Ты знаешь, назову тебя Авось.
Бери шинель, Авось, пойдём до хаты.
Автор Анна Рубинштейн

Я буду счастливой, я твёрдо решила!
Я б раньше решила, но я так спешила -
Спешила влюбляться, смеяться и
злиться,
И снова влюбляться, рожать,
разводиться.
Я очень спешила: вполсилы дышала,
Вполглаза смотрела, жила вполнакала.
И много любила, и много страдала,
И часто пыталась начать всё сначала.
Всегда получала всё то, что хотелось,
Нахальство и злость выдавая за
смелость.
Жила, на потом черновик сочиняя, -
Нахальная, юная, дерзкая, злая.
А сколько их было, оставшихся сзади...
Я их не любила, бросала, не глядя.
Бросала, как чашку, разбитую в
спешке...
Бросала, как ферзь, не нуждавшийся в
пешке.
Уже не спешу. Что смогла - то успела,
Влюблялась, рожала, плясала и пела.
Но всё на бегу, на лету или в спешке...
Разбиты все чашки, проиграны пешки.
Я буду счастливой - я твёрдо решила,
Как будто бы я никуда не спешила...
Что было, то было. Что будет - то будет,
Пусть где-то прибавится, где-то
убудет...
Я буду счастливой! Я буду! Я буду...
Живу не спеша, в ожидании чуда...
Автор Анна Рубинштейн

в междурамье - застрявшая с вечера
чёрствая ночь
дотянуть до утра, дотащить, донести,
доволочь
по зыбучим пескам, по болоту, по
рваному рву
эту кожу, в которой живу
огрубевшая, хрупкая, слишком
непрочная для
сохранения жизни, опущенной ниже
нуля
уязвимая, стёртая в ветошь по
жёсткому шву
эта кожа, в которой живу
не змеиная шкура, не панцирь, не
чёрный хитин
ей не скажешь - тянись же, паскуда, не
скажешь - расти
не подсадишь по-новой, как сбитую
снегом траву
эту кожу, в которой живу
до последнего дюйма внатяг, в корке
трещин, в узлах
на излом - догола, по горелому краю -
дотла
дотяну до утра, дотащу, донесу
и сорву
эту кожу, в которой живу
Автор Анна Рубинштейн

сигарета, кофе - утро
сигарета, виски - вечер
мне бы их не перепутать
мне бы их очеловечить
утром - кофе и
взбодриться
виски вечером - и
плакать
мне бы помнить дни и
лица
мне б забыть слова и
знаки
словно вечер кофе
чёрен
утро карее, как виски
мне бы спать в ночном
дозоре
мне бы жить, не зная
истин
кофе утренний катарсис
виски вечером - нирвана
мне бы выжить в
пошлом фарсе
мне бы пасть на поле
брани
утром кофе - let my
people
виски вечером - don't
worry
мне навыться бы до
хрипа
мне бы наслаждаться
горем
мне бы пить свой виски
утром
крепкий кофе пить бы
на ночь
чтобы можно было
спутать
где - катарсис, где -
нирвана
Автор Анна Рубинштейн

всё, что прошу
всё, что я знала, не стоит сейчас ни
гроша
всё, что я знаю: так больно, что
кажется - слепну
всё, что прошу - дай уйти, не держи, не
мешай
дай мне внести в безрассудность
посильную лепту
всё, что ты знал обо мне, постарайся
забыть
всё, что ты знаешь сейчас - постарайся
запомнить
всё, что прошу - дай мне силы
влюбляться в любых:
жадных, свободных, недобрых, чужих,
вероломных
всё, что мы знали с тобой о любви, ни
к чему
всё, что не знали, уже никогда не
узнаем
всё, что прошу - отпусти
отпущенье приму
глупеньким сердцем с надколотым
стёршимся краем
Автор Анна Рубинштейн

Время - деньги. Его не купишь.
Время лечит того, кто платит -
за безделье и за поступки,
за удары и за объятья.
Время топит котят и печи,
жжёт мосты и - глаза горчицей.
Люди платят, и время лечит,
обещая, что всё случится.
Время помнит долги и встречи,
не прощает ни страх, ни выбор.
Расплатившихся время лечит,
жизнь растягивая на дыбе.
Время требует лечь - под поезд.
Под желающих первых встречных.
Время - жадное и глухое -
даже неизлечимых лечит.
И плацебо и панацея,
и согласье противоречий - время -
знает, какую цену взять с тебя.
И берёт.
И лечит.
Автор Анна Рубинштейн

Postscriptum
ты - это всё, что есть,
ты - это всё, что будет.
cвечкою на столе
жгу негативы буден.
жаль, что ты мне не стал
сладким последним горем.
с чистого бы листа
вылепить разговоры,
с новых нездешних слов
нам бы начать разлуку...
горькое ремесло -
вбитая в нас наука
выжить...
но для чего?
господи милосердный,
вывези по кривой
нас, обделённых верой,
нас, нагрешивших всласть,
глупых, но не предавших...
нас таких - несть числа,
нищим пожар не страшен.
стань для меня ничем -
сладким последним всхлипом,
ангелом на плече.
и не забудь postscriptum.
Автор Анна Рубинштейн

Не отпускай меня, пожалуйста,
держи - насколько хватит сил.
Не дай отчаянной усталости
об избавленье попросить...
Я так люблю тебя. И мучаю.
И страшно мучаюсь сама...
Но ты же знаешь - мы везучие,
нам на двоих одна тюрьма,
одна сума, одно безумие,
один до дыр затёртый Чиж.
И мы б давно от боли умерли,
себя пытаясь разлучить,
но мы воюем, держим, держимся,
хватаем прошлое рукой,
воспоминания о нежности
cплетаем с яростной тоской,
и ждём, как дара, малой малости -
уменья друг без друга жить.
Не отпускай меня, пожалуйста,
насколько хватит сил - держи.
Автор Анна Рубинштейн

Реформе русского языка посвящается
Из кранОв вода текёт.
А овцОв пастух стригёт.
Что покласть, а что полОжить -
Даже чОрт не разберёт.
А в магАзинах - кремА...
Даль в гробу сошёл с ума.
Вроде есть словарь, но всё же
В головах сплошная тьма...
Все возбУждены дела!
МесяцА и кварталА...
А меня терзает мысель -
Зря нас мама родила.
Взяли пОртфель - и в транвай!
Эй, брателла, не зевай!
Вот и кофе закипело...
Или хочете вы чай?
Каждый день в подъезде ссуть...
Ложь докУменты на грудь...
Ты уж, братка, постарайся
Уяснить реформы суть!
Ты понЯл, об чём тут речь?
Бисер свиньям ты не мечь!
Пей, друг, соков натуральных,
Укрепляет грудь и плеч...
Ехай в супер на углу!
Не валяйся по полУ!
Мальчуковые ботинки
На кухОнном на столУ...
Очень важно очуметь,
Обалдеть и офигеть!
Если хочешь ты влиянья
На согражданов иметь...
Из душевных из глубин
Наш российский звонкий "блин".
Если "блин" сказать умеешь -
Ты достойный гражданин!
В мозге - чёрная дыра...
ШоферА... БухгалтерА...
Сколько ни сопротивляйся -
Не помогут доктора.
Ты - простой российский чел.
Нет способностям предел!
- А реформа?
- Чё реформа?
Наш пострел везде поспел!
Нет, не верю... Не могу...
Не желаю и врагу,
Свой родной язык услышать
В постреформенном слогУ!
И отныне и вовек
Все чисты, как первый снег!
Ведь нас, грамотных, осталось
Меньше десять человек...
Автор Анна Рубинштейн

легкое
так сложилось, что нет у неё никого
только кошки и книги, но это не в счёт
а она говорит: ничего, не впервой
ею загодя каждый предавший прощён
на коленях её - кошко-книговорот
тёплым пеплом усыпанный клетчатый
плед
ей не в тягость нахоженный читанный
брод
ей уютно в мурчащей ночной кабале
ни забот, ни хлопот, ни любви, ни
тревог
заменяют ушедших героев слова
над кошачьей спиной и над книжной
главой
ей не видится тот, кто её целовал
ей не помнятся руки
ей нужен покой
и кошачье и книжное с нею родство
ей живётся и так - одиноко-легко
у неё нет - ты слышишь? - совсем
никого
Автор Анна Рубинштейн

Мы - "бабы на чайниках"... Глупые
роли
хранительниц дома, которого нет.
Мы в ситцевых платьях рыдаем от
боли,
собой согревая негромкий сюжет...
Избитый, избытый, забытый недавно
сюжет о принцессе в промокшем
плаще,
о милом Драконе, погибшем бесславно,
о принце, в котором не дремлет
Кощей.
Сюжет предсказуем, развязка
банальна...
Лакеи крысиные тянут хвосты.
Мне мал башмачок...
В старом платьице бальном
на чайнике я согреваю мечты...
Автор Анна Рубинштейн

И я устала от повторов драмы,
которой грош цена в базарный день,
сейчас страстям я предпочту пижаму,
уютный плед и тёплую постель.
А к чашке кофе - книжку, да попроще,
пустое чтиво, лучше ни о чём.
Прошло... Ушло. Тоскливо
мокнет площадь
и вечер под уставшим фонарём.
А мне легко. А мне уже не больно,
а мне уже...
А мне уже никак.
Останемся при личных колокольнях,
мой яростно любимый милый враг...
Автор Анна Рубинштейн