У красивого цветка жизнь обычно коротка

С умиленьем глядят облака с высоты

На свое отраженье земное,

Где зефировым облаком сбились цветы

И весна тому стала виною.  

Живой цветок – великий учитель.

Смотреть на цветы легко, вышивать их трудно.

Дети - цветы жизни, старики - кактусы смерти.

Черен мак, да бояре едят.

Много цветов — мало плодов.

Весна красна цветами, а осень плодами.

Один цветок не делает весны.

Аленький цветок бросается в глазок.

Вещь для продажи украшают цветами.

Где цветок, там и медок.

Где цветы, там и бабочки.

Девушка без любви, что цветок без солнца.

И красивые цветики ядовиты бывают.

Из одного цветка гирлянды не сделаешь.

Из одного и того же цветка змея делает яд, пчела — мед.

И на крапиву есть морозы, и на грозителей есть грозы.

И красно, и пестро, да пустоцветом.

Красен, как маков цвет, а глуп, как горелый пень.

Лиха крапива, а мороз ее губит.

Красна девка в хороводе, что маков цвет в огороде.

Из шипов выходят розы.

Издали все пахнет цветами

Люди рады лету, а пчела — цвету.

На красный цветок летит и мотылек. 

Пыль оседает и на самых лучших, и на самых свежих цветах.

Сегодня в цветах, а завтра в слезах.

Розу не ценят там, где она растет.

У красивого цветка жизнь обычно коротка.

У роз нет плодов.

"Танго старой гвардии"

Отрывки из романа Артуро Перес-Реверте

"Танго, пояснил Макс, это слияние нескольких элементов — андалузского танца, хабанеры, милонги и безымянной пляски чернокожих рабов. Гаучо-креолы, со своими гитарами все ближе подступая к кабакам, тавернам и притонам на окраинах и в предместьях Буэнос-Айреса, освоили и милонгу-песню, а вслед за тем — и танго, начинавшееся как милонга-танец.

Важный вклад внесли и негритянские музыка и пляски, потому что в ту эпоху пары танцевали не в обнимку, но лишь соприкасаясь друг с другом. Это позволяло выполнять фигуры, как бесхитростные, так и замысловатые, с большей свободой, чем теперь. — Негритянское танго? — Армандо де Троэйе, казалось, был по-настоящему удивлен. — Я не знал, что там были чернокожие. — Были. Бывшие рабы, разумеется. К концу века очень многих скосила желтая лихорадка. Все трое сидели за столом, накрытым в двойной каюте первого класса. Здесь пахло хорошей кожей чемоданов и саквояжей, одеколоном и скипидаром. В широком иллюминаторе виднелась тихая синева океана.

...Белые, — продолжал Макс, — которые поначалу только наблюдали за неграми, потом приспособили их танец под свои вкусы, замедлив темп там, где не способны были его выдерживать, и добавив еще фигуры вальса, хабанеры и мазурки… Следует учесть, что танго было тогда не просто музыкой, но еще и манерой танцевать. И прикасаться к партнеру.

... Танго, когда за него взялись итальянцы и другие выходцы из Европы, сделалось более медленным и упорядоченным, хотя шпана из предместий и с окраин усвоила манеру чернокожих, — продолжал Макс. — Когда его танцуют «верной дорогой», как принято выражаться там, где оно родилось, кавалер резко останавливается сам и останавливает свою даму, чтобы покрасоваться или зафиксировать позу.— Это знаменитое па называется «кебрада», и в благопристойной версии тех танго, что танцуют ныне, вы превосходно с ним справляетесь.

еИ даже когда танго, ставшее популярным, начали танцевать на домашних праздниках и семейных вечерах, продолжал Макс, такие вот резкие остановки были запрещены как неприличные. В его детстве танго танцевали только на утренниках, устраиваемых испанскими или итальянскими землячествами, либо в борделях, либо на холостых квартирках молодых шалопаев со средствами. И сейчас, хоть танго триумфально пришло на сцены театров и в бальные залы, еще остаются под запретом определенные па — корте и кебрада. Ну, вульгарно выражаясь, нельзя просовывать ногу меж колен партнерши. Чтобы попасть в приличное общество, танго пришлось поступиться характером. Оно, как будто утомившись, сделалось менее стремительным и не таким сладострастным. И вот оно-то, укрощенное и одомашненное, попало в Париж и обрело славу...Что стало со старым танго? Он не без труда отвел глаза от ее рук — тонких, изящных и породистых. На безымянном пальце левой сверкало золотое кольцо. Подняв голову, он перехватил устремленный на него взгляд де Троэйе — пристальный, но лишенный всякого выражения. — Так и идет до сей поры, — ответил он. — Все дальше оттесняется на обочину, все реже встречается. И когда изредка его все же играют, почти никто не танцует. Оно труднее. Жестче, грубее. Макс помедлил. С такой улыбкой, что внезапно заиграла у него на губах, обычно что-нибудь припоминают. — Один мой приятель говорит, что есть танго страдательные, а есть убийственные… Оригинальное танго относится ко второй категории. Меча Инсунса облокотилась на стол, подперла щеку ладонью. Казалось, она слушает его с огромным вниманием. — Его порой называют «танго старой гвардии», — уточнил он. — Чтобы отличить от нынешних, современных.

* * * * *

Одноглазый музыкант, которому джин и душевная обстановка немного развязали язык, признался, что по нотам играть не умеет, больше того, никогда в них не нуждался. Всю жизнь подбирает по слуху. А исполняет он и двое его товарищей настоящие танго — те, которые танцуют, как исстари повелось, в быстром темпе, с резкими паузами в нужных местах, — а не те прилизанные салонные подделки, введенные в моду Парижем и кинематографом. Что же касается текстов, то сгубило танго и унизило тех, кто танцевал его, неуемное стремление превратить придурковатого плаксивого рогоносца, брошенного женой, в героя, а фабричную девицу — в увядшую болотную кувшинку. Подлинное танго, добавил кривой, под бульканье джина и энергичные одобрительные восклицания своих товарищей, принадлежало сброду из предместий — оно проникнуто злобной и дерзкой насмешкой бандита или проститутки, шутовским цинизмом людей отпетых, конченых и сознающих это. И тут утонченные поэты и музыканты оказались совершенно лишними. Танго хорошо, когда нужно сказать комплимент женщине, обнимая ее, или устроить шумный загул с дружками. И, подводя итог, можно сказать, танго — это инстинкт, ритм, импровизация и похабные слова. А то, во что его превратили, вы уж простите меня, сеньора, — тут его единственный глаз скосился на Мечу — это тошнотные розовые сопли. Если так дальше пойдет со всеми этими розами и грезами, с покинутым холостяцким гнездышком, со всеми этими слезливыми чувствованиями, то скоро, глядишь, взвоют о бедной вдовой мамочке и о несчастной слепенькой девушке, продающей цветы на углу...

* * * * * .