«Жестокий романс» по-одесски
 

Не знаю, прозвучит ли это комплиментом, но мы очень схожи с людьми ХІХ века, по крайней мере, в одном — в отношении к искусству. Только речь заходит о нём великом — сразу закат, в смысле, закат глаз и охи да ахи: «Ох, не могу жить без классики, ах, дайте мне верхнее «ля»!». Знакомо, но по глазам видно, как всё-таки тянет на «клубничку». Точно так было и в ХІХ веке, поражались: «Кошмар! В «Риголетто» совершенно нет кордебалета. Как же можно высидеть целых четыре акта?!»

Шаг в бессмертие

Как нынешнюю эстраду кормит «попса», так ту давнюю кормила «цыганщина». Нет-нет, к цыганам это имело весьма отдалённое отношение, как и нынешняя попса к музыке. Но и раньше не всегда удавалось уберечься от развесистой халтуры. Единственно на что хватало ума тогдашним авторам: драпировать всё кружевами салонных красивостей. Чёрт знает почему, народу всё это нравилось, просто упивался. А чтобы донести это упоение до публики, у одесских антрепренёров имелся большой список доводителей до экстаза, доносителей упоения. В первой десятке значились П. Муравский, Д. Кара-Дмитриев, П. Поль, Г. Амурский, Л. Ивер, В. Милич и даже Алексей Бекефи (так называл себя будущий кинодраматург Алексей Каплер, почти зять И.В. Сталина). «Жестокий романс» не только звучал над Россией, но и путешествовал по ней. Что важно: те одесситы, кто в поисках всероссийской славы Одессу покинул, свой город не забывали и обязательно заглядывали. Например, Юрий Морфесси.

Сын поселившегося в Одессе известного адвоката, грека по национальности, Спиридона Морфесси, рано остался без отца (страстный яхтсмен отец однажды вышел в море и, увы, пропал без вести). Юра Морфесси хотел стать архитектором, при поддержке греческой общины поступил в училище, но однажды, возвращаясь домой с занятий, заметил на Приморском бульваре большую толпу. Люди окружили странный аппарат с раструбом, а хозяин этой диковинки взывал к толпе: «Чудо века машина-граммофон! Запишет ваш голос, а кому понравится запись, всего за 20 копеек тот получит её, чем сделает шаг в бессмертие, сохранив свой голос для потомков». Из раструба как раз звучал анекдот с душком, которым упивался стоявший тут же амбал, только что ту пошлятину озвучивший, явно предвкушая реакцию потомков. Юра вздохнул, нащупал в кармане несколько монет, которые по крупицам урывал от завтраков на карандаши, и протянул хозяину граммофона. Тот поставил на вращающийся диск коричневую тарелочку и развернул раструб в сторону очередного претендента на бессмертие. Юра на секунду задумался, что сказать потомкам, но ничего не сказал, а запел «Дремлют плакучие ивы», любимый мамин романс. А когда закончил, почувствовал, что кто-то тянет его в сторону за рукав.

Невысокий элегантный мужчина сказал: «Юноша, у вас милый тембр. Загляните завтра в полдень в оперный театр только со служебного входа, что в Театральном переулке. Вам есть смысл показаться специалисту». Специалистом оказался знаменитый итальянский баритон Маттиа Баттистини, как раз гастролировавший в Одессе. Баттистини русского языка не знал, а по-итальянски говорил мало, зато смачно: «Брависсимо!». Уже вскоре юный одессит исполнял партию Валентина в опере Ш. Гуно «Фауст».

Творец жанра настроения

Конечно, юному одесситу захотелось славы, и конечно, за всероссийской славой пришлось ехать в Петербург. Там он пел и оперные арии, и русские песни. Но однажды, трудно сказать на счастье или на беду, заглянул в ресторан «Новая деревня», что под Петербургом. В нём выступал великолепный цыганский хор. Юрий Морфесси услышал, и точка — что-то внутри сломалось. Он был очарован — такой проникновенности и подкупающей простоты он никогда не слышал (Одесса ещё не была с этим жанром знакома). Юрий Морфесси стал кумиром «жестокого романса». Билеты на его выступления раскупались вперёд за два месяца. Лично царь Николай ІІ возил свою семью послушать Морфесси. Мало кто знает, что это он стал первооткрывателем многих песен. Даже знаменитое танго «Чёрные глаза» Оскара Строка первым исполнил Морфесси, а не Пётр Лещенко, как все считают.

Главное, что Одессу он не забывал. Когда грянула революция и вся Россия поднялась и от ужасов красного террора двинула на юг, Морфесси тоже вернулся в Одессу и открыл в Доме артистов в Колодезном переулке кабаре-ресторан «Морфесси». Там пели Надежда Плевицкая, Александр Вертинский, Иза Кремер — не слабые исполнители, но когда на эстраду выходил конферансье Алексей Алексеев и объявлял «А сейчас по просьбе господ офицеров романс «Вы просите песен, их нет у меня», — господа офицеры заливались слезами, но то была не их слабость, а сила таланта Юрия Морфесси, который в 1919 году, как и те офицеры, отбыл в Константинополь, очевидно, за песнями.

Но он был не последним кумиром Одессы.

Профессионалы с большой эстрады

Особыми вокальными данными она не обладала, играть что-то драматическое и одновременно петь — даже не рисковала. И при этом успех у певицы был оглушительный. Равных ей в умении создать вокруг себя атмосферу таинственности, напустить колдовского тумана не было. И вы хотите сказать, что для этого не нужен талант?! Он был у Анастасии Вяльцевой. Она жила легендами, которые сама же, похоже, придумывала.

Простая крестьянская девушка имела утончённые, аристократические руки. И сразу версия: её отец служил лесничим у графов Орловских, — видимо, она внебрачная графская дочь. Докажите, что нет.

С деньгами в семье было негусто. Мать отправила дочку в Киев, где пристроила подгорничной в гостиницу на Крещатике. Там её пение за утренней уборкой соседнего номера услышала певица Серафима Бельская и приложила немалые усилия, чтобы поющую горничную устроить на сцену, пусть поёт там. Видимо, Бельской очень хотелось высыпаться по утрам. Чем не легенда?!

В киевскую оперетту Вяльцеву не взяли (не умела танцевать). Помыкавшись по маленьким площадкам, двинула в Петербург. Попросилась в труппу антрепренёра И. Сетова. Тот оценил фигуру дебютантки, опытным глазом прикинул размер груди и взял в свой хор. В начале ХХ века по России гастролировало невероятное число женских хоров. Если верить тогдашней прессе, артистки тех коллективов отличались не голосами, а телесами. Короче, атмосфера там была почти домашняя, ну, а то, что за образец брался дом специфический, вы уже догадались.

Солидные, материально обеспеченные господа, посещавшие представления, видя, что вокальными данными хористки доставить удовольствие не могут, в качестве компенсации старались получить удовольствие иным, издавна известным способом.

Тут уж не дремали антрепренёры: сразу после выступления девушек отправляли за столики, где в их обязанность входило «нагнать» счёт, а потом подтвердить солидность хора тем, что фирма даёт ангажемент настоящим профессионалкам.

Непонятно было одно: зачем девушкам надо было ещё и петь, когда можно было просто работать на улице? Так вот, Вяльцева умела ещё и петь.

Поющая этуаль

Став содержанкой известного петербургского адвоката, она резко пошла в гору. Крестьянская хватка подсказала ей, как брать за горло администраторов кафешантанов и мюзик-холлов. За выход она требовала уже до 1200 рублей, а билет на её концерт стоил от 15 до 20 рублей, баснословные по тем временам деньги.

Вяльцева заказала свой личный железнодорожный вагон, который был покруче салон-вагона царской семьи. Вагон строился по спецзаказу в Бельгии, ибо в него надо было вписать и будуар, и пианино, и новомодные холодильники, и даже сделать ванную комнату. Именно в этом вагоне Вяльцева несколько раз посещала Одессу с гастрольными целями. Вот когда у инициаторов её выступлений начиналась головная боль, потому что найти сцену, где бы могла выступить Анастасия Вяльцева, было неимоверно трудно. Дело в том, что её поклонники после концерта за свой билет (напомним, 20 руб.) хотели получить полный комплект удовольствий, включая сувенир на память, например, рукав божественного бело-розового платья, вышитого серебром, от знаменитого Пакэна, которое делало Вяльцеву похожей на русалку, правда, с унизительными для русалки отодранными рукавами.

Публика (в первую очередь студенты) после выступления бросались за своей любимицей вдогонку, а поскольку согнанная на представления Вяльцевой вся городская полиция защищала рукава «русалки», как царскую жизнь, то публика от безысходности начинала громить зал, чтобы хоть так восторжествовала справедливость.

В Одессе в городской театр (то есть оперный) Вяльцеву не пускали, она выступала либо в Благородном собрании, либо у Серебрякова (нынешний Украинский театр).

В общем, в Одессе местные исполнители цыганщины и залётные «чавелы» долго ещё поддерживали интерес к циничному жанру. И он долго вывозил антрепренёров, как долго ещё после революционных катаклизмов возил конфискованный салон-вагон Вяльцевой то белого адмирала Колчака, то красного маршала Блюхера.

Автор: Валентин Крапива