Говорят, цифры бесстрастны. Когда к власти приходят недочеловеки, страшными становятся даже цифры. Какое смертельное однообразие - 44, 44, 44, 44, 43... Вычтите в каждой строке из трех вторых чисел три первых, и вы увидите, что самый "старый" из художников едва дожил до четырнадцати лет.

 

   Терезин... Кто знал перед началом второй мировой войны о существовании этого маленького города-крепости, затерявшегося где-то среди гор и долин Чехословацкой республики?

   Кто знает об этом городке сегодня?

   Ведь даже в современном энциклопедическом словаре нет города Терезина!

   Как будто не было этого... Но снова цифры становятся страшнее слов.

   

   В транзитном концлагере Терезин находилось одновременно от 11 000 до 65 000 человек.

   А всего за годы войны там побывало 140 000. 33 430 умерло в нем - от голода, болезней, нечеловеческих условий существования. 87 000 - отправлено в Освенцим.

   Выжило из них - 3100 человек.

   Среди тех, кого депортировали в Освенцим, было 15 000 детей. В живых осталось меньше ста.

   Из детей младше 14 лет из Освенцима не вернулся ни один.

 

   Жителей крохотных украинских местечек и красавицы Праги из богатых домов и ветхих лачуг пешком, под конвоем голенастых эсэсовцев в черных мундирах и эшелонами, набитыми так, что и вздохнуть невозможно, их гнали сюда чуть ли не со всей Европы. Они были разные - профессора с европейской известностью и рукастые ремесленники, с въевшейся в ладони металлической пылью, крикливые располневшие торговки и изнеженные жены биржевых маклеров, музыканты знаменитых оркестров и полунищие синагогальные служки, воспитанные гимназисты и те, кто еще не успел пойти в школу и теперь уже не успеет никогда...

 

 

   Они были разные... Но у всех на одежде светились желтые звезды. И всех ждала дорога в НИКУДА.

 

И обратилось все

в огромное н и ч т о.

Все, что ты так любила.

Было раннее утро,

Взвалили свои котомки

на спины.

Закрыты окна,

заперта дверь.

Хрустнул ключ -

Уходим прочь.

Ничего-ничего-ничего

Больше нет.

 

   Вот какие стихи писали тогда ваши ровесники. И я даже не знаю, страшные они или прекрасные. А может, и то и другое вместе?

 

   Но перед тем, как все они должны были уйти в НИКУДА и обратиться в НИЧТО, им предоставляли последнюю передышку, последнюю остановку без надежды, последнюю землю обетованную - Терезин.

   Здесь не было названий улиц - были номера. Здесь не было имен у людей - были номера. Да, цифры бывают страшными. Но еще страшней, когда цифрами становятся люди.

 

Дом мой, дом,

Дорогой, единственный,

Пела так Аничка,

Умолкла навсегда.

Дом мой, дом,

Дорогой, единственный,

Самый-самый дорогой,

Самый-самый дорогой.

Нет, это уже не Милена 

из Граца,

Это три номера

да две буквы.

 

   Они еще сочиняли стихи! Господи, да за что же им такое?!

   

   Им бы разносить в праздники по домам знакомых шалахмонес - сладкие гостинцы. Им бы под всеобщий смех вытаскивать из-под подушки, на которой сидит глава семейства, пресные коржи мацы в веселый праздник пасхи. Им бы прыгать и хохотать в зажигательном танце фрейлахс. Им бы делать то, что делают миллионы их сверстников во всем мире...

 

   Но именно потому, что когда-то их предки назвали пасху пасхой, а пресный хлеб мацой, гостинцы к празднику - шалахмонес, а танец - фрейлахс, они теперь должны были умереть.

   Умереть, потому что они ЕВРЕИ.

   Такие маленькие, а уже ЕВРЕИ.

   Такие большие, а уже ЕВРЕИ.

 

   Не знаю, существуют ли причины, по которым можно отнять жизнь у живого человека: юристы до сих пор спорят о правомерности или неправомерности смертной казни. Но знаю точто, нельзя убивать кого-то только потому, что у него другая форма носа, иной цвет кожи, непохожие на твой язык и обычаи.

 

   Мы не станем отрезать себе правую руку, если болит левая. Не станем удалять зуб, если плохо с сердцем. Так почему же один народ уничтожает другой, пытаясь добыть себе счастье?  Ведь мы все - все народы - единое тело человечества.И если отсечь от него одну часть, другой лучше не станет.

   Нельзя оплатить счастливое будущее своего народа кровью других народов. Храм справедливости не строится на костях.  

 

 

   И поэтому сегодня, когда слышу, что кто-то обвиняет в своих несчастьях евреев или турок-месхетинцев, грузин или абхазцев, русских или эстонцев, я вижу за этими словами номера улиц новых Терезинов., дым над трубами новых Освенцимов. Быть может, дети и там будут рисовать или писать стихи. Но мне кажется, человечество давно уже должно научиться создавать высокое искусство не только в лагерях смерти...

 

   Моя бабушка дожила до девяноста с лишним лет. В день своего девяностолетия она сказала, что давно не боится умереть. "Вот когда мне было десять, жутко боялась", - вспоминала она.

   Я тоже в детстве боялся смерти. Сейчас - меньше. Видимо, только тогда, когда начинаешь спокойно произносить: "Это было пятнадцать, двадцать, тридцать лет назад", - легче осознаешь конечность такого счета. Но в детстве это осознать жутко. Как так - все вокруг есть: дом, игрушки, птицы, облака, а тебя нет?

 

   У детей Терезина не оставалось времени, чтобы научиться не бояться смерти. Их заставляли сразу стать взрослыми. А потом сразу умереть. Как же жутко должно было быть им?

 

   Спасибо, Фридл, которая сказала: "А почему, собственно, взрослые так спешат уподобить себе детей? Разве мы так уж счастливы и довольны собой?"

   Спасибо, Фридл, которая сказала: "Если дан день, то его тоже надо прожить".

   Кто такая Фридл? Трудно сказать в нескольких словах. Фридл Диккер-Брандейсова родилась в Вене, там же окончила Императорскую школу прикладного искусства, оформляла спектакли в театрах Дрездена и Берлина, была создательницей "Мастерских прикладного искусства", обладательницей Почетного диплома Второй немецкой ярмарки украшений, работала в Вене над проектами и эскизами домов, магазинов, детских садов, интерьера квартир, потом, после ареста, эмигрировала в Чехословакию, вновь рисовала и даже получила золотую медаль на выставке, но фашизм настиг ее и тут. Фридл отказалась от визы в Палестину, которую выхлопотали для нее друзья, и... попала в Терезин.

 

   Там, быть может, она и совершила главное дело своей жизни. В лагере, где любая педагогическая деятельность каралась смертью, Фридл Диккер-Брандейсова учила детей рисовать.

   И пока оставались клочки каких-то ведомостей и кусочки картона, огрызки карандашей и засохшие краски, обрывки ниток и выцветшие тряпки - дети рисовали, клеили, раскрашивали.

   Они творили.

   И тогда отступал Гитлер и его миллионные армии. Отступали жаркое дыхание тифа и неумолимый лай овчарок. Отступал ужас смерти.

   Спасибо, Фридл!

 

   Говорят, искусство выше жизни. Красиво, но вряд ли верно. И я бы многое отдал, чтобы всех этих рисунков не было. Чтобы ученики Фридл выросли, обзавелись своими детьми и внуками. Быть может, те, никогда не появившиеся на свет дети, нарисовали бы нам картины более прекрасные и солнечные.

 

Существует ли методика по обучению детей рисованию перед смертью?    Кажется, вопрос чудовищный. И бредовый.    Но ведь Фридл учила детей рисовать.    И дети рисовали.    А смерть действительно была рядом. И не сказочная костлявая с косой, а вполне реальная - в мундире со сдвоенными блестящими молниями в петлицах и с автоматом.      Значит, методика все-таки у Фридл была?    Наверное. Но больше всего ее мучил вопрос. Как сделать, чтобы обрывков ткани и бухгалтерских ведомостей, огрызков карандашей и остатков краски хватило на всех, кто хотел рисовать.    А еще перед ней стояла задача освободить детей. Нет, она не могла вывести их из концлагеря, но она хотела заставить ребячью фантазию унестись за пределы проклятого богом Терезина.      И поэтому у нее была своя методика. Сначала - ритмические упражнения. Дети подхватывали движения и заданный Фридл ритм, выводя на оборотных сторонах листа эллипсы, кривые, круги... Выбор цвета у каждого ограничен. Ученики сами составляли себе набор цветов, которыми сегодня могли пользоваться. Порой был ограничен и выбор предметов. Например, белая лиса с рыжим хвостом, камень, коробка. Но нарисовать их и разместить на листе требовалось самим. Пользовалась Фридл и "диктантами". Рассказывала какую-нибудь историю и предлагала изобразить те предметы, которые повторялись в ней дважды.    Фридл вынуждена была ограничивать своих учеников в средствах, но при этом она дарила им свободу.      "Занятия  рисованием , - писала  Фридл Диккер-Брандейсова  в своей лекции для учителей и воспитателей, найденной после войны, - не ставят целью сделать всех художниками. Они призваны освободить и полностью использовать такие источники энергии, как творчество, самостоятельность, пробудить фантазию, укреплять природой данные способности к наблюдению и оценке действительности... Чего следует ждать от творческого рисования? Прежде всего стремления к всеобъемлющей свободе, именно в ней реализуется ребенок".      Позже искусствоведы отметят, что по некоторым признакам можно догадаться, будто дети, создавшие эти рисунки, находились в неволе.    Возможно. Искусствоведам виднее.    Но я увидел в рисунках другое. Фридл и за колючей проволокой дарила детям то, что обещала. Она дарила им СВОБОДУ.    Вглядитесь...

 

   Но практически все ученики Фридл погибли, задушенные газом "циклон Б". А у нас остались только тысячи их рисунков. Давайте вглядимся в них, чтобы нигде и никогда не продолжился этот страшный список:

 

 

Рене Глюклинова                                               12.12.31 - 28.10.44

Петр Гольдбауер - даты рождения и смерти неизвестны

Анна Глюнвальдова                                           22.7.30 - 23.10.44

Сузи Дегенова                                                    10.3-34 - 23.10.44

Милена Деймлова                                              9.12.32 - 23.10.44

Диди (?) - далы рождения и смерти нетзвестны...

 

 

Никалой Ламм

Журнал "Пионер" (Костер"?)

1980-е