Рассказ этот я написал по просьбе ребят одной из карельских школ, которые проводили вечер, посвященный памяти своего земляка, партизана Ивана Огорелкина, [своего ровесника], погибшего во время Великой Отечественной войны. Огорелкина я хорошо знал, мы воевали с ним в одном партизанском отряде и дружили. В основе моего рассказа действительный случай    (Д, Гусаров)

   Январской ночью небольшая группа партизан пересекла на лыжах широкий Заонежский залив, чтобы разведать силы белофинского гарнизона в селе Кузаранда.

   Партизаны благополучно миновали вражескую патрульную лыжню, вышли на берег, сделали проход в минном поле, протянувшемся чуть ли не по всему побережью, и, осторожно приблизившись к деревне, залегли на опушке леса.

   Деревня казалась вымершей. Ни света в окнах, ни скрипа дверей, ни лая собак... Даже пения петухов не слышно было в эту морозную предутреннюю пору. Впереди чернели огромные бревенчатые дома, придавленные сверху белыми, похожими на  сугробы, крышами.

   "Может быть, и здесь белофинны выселили всех жителей, и в деревне нет ни души", - невольно подумалось партизанам. Сколько таких опустевших, покинутых жителями селений доводилось им встречать...

 

 

   Но на этот раз первое впечатление оказалось обманчивым. Когда командир принял решение войти в деревню и посланные вперед двое дозорных стали приближаться к крайнему дому, они вскоре догадались, что в нем живут люди.

   Один из дозорных без труда проник в дом и вскоре уже расспрашивал в сенях перепуганную хозяйку:

   - Финны в деревне есть?

   - Нет, совсем нет... Вот в Дальней - там их много.

   Село Кузаранда состояло из нескольких маленьких деревушек.

   - В доме есть кто чужой?

   - Никого нет.

   Через десять минут партизаны заняли вокруг оборону, а командир с двумя бойцами вошел в избу.

 

 

   Командир сидел на лавке у стола и расспрашивал хозяйку об оккупантах. Огня не зажигали, и в избе было темно. Хозяйка вначале держалась настороженно. Ей, видно, очень хотелось поверить, что перед ней настоящие партизаны, и в то же время не давала покоя мысль: а вдруг это белофинны партизанами прикинулись? В других деревнях, говорят, бывало и такое. Нагрянут ночью, начнут допытываться, расспрашивать, а потом погрузят на подводу  - и в концлагерь.

 

   Вдобавок ко всему командир был карел по национальности и по-русски говорил с легким акцентом. Все это только усиливало подозрение. Потому-то и отмалчивалась хозяйка, отвечала скупо.

   Командир понимал ее состояние, но что он мог поделать. Документы не покажешь - нет у партизан никаких документов. На словах убеждать начнешь - еще больше подозрений вызовешь. Да и времени нет такими делами заниматься. Близится утро, надо до рассвета успеть за озеро уйти.

 

  Так и не получался у них нужный разговор. 

   - Эх, мать! - сказал командир и поднялся. - Думал я, поможешь ты нам. А теперь, видно, придется моим ребятам в гарнизон пробираться, головы  под пули подставлять... Только время зря потеряли!

   Эти слова подействовали на хозяйку посильнее всяких доказательств.

   - Да ведь не знаю я ничего! - всполошилась она. - Из дому никуда и не выхожу. Коли знать бы, что вы придете...

   Ломкий мальчишеский голосок откуда-то сверху вдруг перебил ее:

   - Не пробраться вам в гарнизон!

   - Это еще почему? - повернулся к печи командир. - Кто там? Покажись.

 

   Он посветил туда фонариком и увидел высовывающегося из-за трубы белесого парнишку лет пятнадцати. Паренек щурился на свет, смущенно улыбаясь.

   - Почему не пробраться? - повторил командир.

   - Гарнизон колючей проволокой обнесен и дзоты понастроены. Там день и ночь с пулеметами дежурят... А еще на берегу и батарея у них.

   - Ну-ка, слезай сюда, поговорим.

   Паренек охотно спрыгнул с печки. Командир щелкнул выключателем фонарика, и в избе стало темнее, чем прежде.

   - Сынок мой, Ванюшка! - теперь охотно, даже с гордостью пояснила хозяйка.

   В одну минуту паренек оделся, натянул зачем-то шапку и подошел к столу. 

 

   Лучшего информатора трудно было бы найти. Ванюшка знал все: и примерную численность гарнизона, и в каких домах расположены казармы, склады, штаб, и где установлена батарея, и где проходит линия связи... Он рассказывал обо всем так уверенно, что командир даже засомневался - а вдруг хвастает. Но когда парнишка довольно быстро и точно все показал на карте, тут уж нельзя было не поверить: штаб, склады, казармы, батарея и дзоты располагались именно там, где и должны располагаться у такого умного и хитрого врага, какими  были белофинны.

 

   - Ну, мать, - сказал командир, - сын у тебя настоящий патриот! Спасибо ему! Освободим Заонежье - будет ему награда! Счастливо оставаться!

   На крыльце, увидев, что и Ванюшка идет следом за ним, командир остановился:

   - Ты куда?

   - Я с вами. - Паренек растерянно потоптался на месте.

   - Э-э, брат, так не пойдет. А у мамаши спросился? Молод ты еще. Война, брат, это тебе не шутка!

   - Прошу вас, возьмите! У меня и маскхалат есть, сам из простыни сшил... Ну, возьмите!

   Командир понял, что легко от него не отговоришься. Однако обижать паренька не хотелось, и он решил пойти на хитрость.

   - Вот что. Сейчас мы идем на другое задание, а на обратном пути зайдем за тобой. Готовься. Договорились?

   - А вы не обманете?

   - Что за разговоры! - нарочито строго сказал командир. - Ты, я вижу, даже не понимаешь военной дисциплины. Слушай и выполняй!

 

 

   Все повторялось, только в обратном порядке: лес, минное поле, патрульная лыжня и, наконец, озеро.

   Теперь можно бы и не волноваться. До базы оставалось два десятка километров - три часа хода по безлюдному озеру. Но командир поторапливал бойцов. Он понимал, что рано или поздно патрули обязательно обнаружат их лыжню. Случись что - неравного боя не миновать. В дело сразу же вступят вражескте прожекторы, орудия, аэросани...

   Не прошли партизаны по озеру и двух километров, как тыловое охранение донесло:

   - Сзади слышим шорох лыж!

   - Прибавить ходу! - приказал командир.

   Сейчас было необходимо как можно скорее уйти подальше от берега. Минут двадцать партизаны изо всех сил мчались на восток, и когда остановились, чтобы выверить азимут, охранение опять доложило:

   - Преследование продолжается!

   Да, предрассветный морозный туман отчетливо доносил звонкое похрустывание январского наста.

   Снова изнуряющий бег, снова остановка, и снова ровное приближающееся похрустывание.

   - Занять оборону! Приготовиться к бою!

 

   Едва разведчики залегли цепью, как вокруг стало так тихо, что даже в ушах зазвенело от напряжения. Минута, другая, третья. Неужели вся эта история с пресследованием - обман слуха?

   - Отходить без шума! Палки на весу!

   Командир идет последним, потом отстает. Вот уже цепочка бойцов пропадает из виду, растворяется в темноте. Секунды тянутся томительно долго. И вдруг в мягкое шуршание партизанских лыж закрадывается легкое похрустывание сзади. Оно еще далекое, но уже отчетливое. Идут не по лыжне, а по насту. Преследователей немного. Вероятно, головной дозор. Но почему они не стремятся настичь партизан и завязать бой? Может, собираются следом за разведчиками выйти к партизанской базе?

 

 

   Рассвет наступал медленно. Разгоряченные быстрым бегом и затаившиеся теперь в торосах партизаны уже начали мерзнуть, а противник все еще никак не обнаруживал себя. Он здесь, где-то близко, - похрустывание наста разведчики слышали уже и отсюда - неужели он все понял и выжидает, чтоб при свете дня раздавить горстку партизан?

   Отходить, оставляя врагу такую удобную  для боя позицию, партизаны не могли. Уже светало. В серо-голубоватой мгле все отчетливо проступала темная глубокая колея партизанской лыжни. С каждой минутой она уходила все дальше и дальше.

   Наконец раздался тихий голос:

   - Товарищ командир, вижу человека в маскхалате.

   И сразу же его увидели все. Он стоял неподвижно в двухстах метрах от торосов и даже в бинокль казался расплывчатым сугробом.

 

   Глаза командира, прильнув к окулярам, лихорадочно искали других людей, но их не было. Лыжня темнела уже позади человека, а он, навалившись на палки, одиноко стоял чуть в сторонке от лыжни и смотрел на торосы. Из прорезей нелепого, свисавшего до ног белого балахона высовывались руки. Поверх ушанки был повязан по-старушечьи белый платок.

   Командир вдруг весело рассмеялся. В леденящей настороженной тишине это было так неожиданно, что партизаны с испугом посмотрели на него.

   - Ванюшка! Это ты? Иди сюда! - крикнул командир, поднимаясь.

   Да, это был Ванюшка из Кузаранды. Он приблизился к торосам робко, глаз не спуская с вышедшего ему навстречу командира, и молча остановился в нескольких шагах.

   - Значит, это ты нас преследовал? - строго спросил командир.

   Ванюша опустил глаза, тихо кивнул.

   - Зачем же ты это сделал?

   - Я в партизаны хочу...

   - "Хочу, хочу..." Но почему ты нас не догнал сразу, если уж так в партизаны хочешь?

 

   Ванюшка поднял заиндевевшее лицо и хитро усмехнулся.

   - Если б сразу, так вы бы меня домой отправили.

   - А сейчас, думаешь, не отправим?

   Ванюшка помолчал, потом упрямо пробубнил:

   - Все равно за вами пойду.

   - А почему же ты не по лыжне шел - по насту?

   - Боялся! - виновато улыбнувшись, признался паренек. - Лыжню вы и заминировать могли.

   - Молодец! - Командир подошел к нему, похлопал по плечу, потом обнял и сказал: - Перехитрил ты меня. Быть тебе настоящим разведчиком.

 

1970-е