Многие ВЫДУМАЛИ себе неживых Предков- вегетарианцев, которые землю не пашут, праной питаются, выдумали фантастическую традицию- которой не бывало на Руси широкой никогда- каких-то НЬЮ ЭЙДЖ хипарей.

ТРАДИЦИЯ ИСПОКОН ВЕКОВ ИДЕТ. НЕ УДИВЛЯЙТЕСЬ! ХРИСТИАНЕ ЛЮБЯТ, ИБО ЭТО ЯЗЫЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ ПОСЫЛАТЬ ВРАГА СЛОВОМ БРАННЫМ!

Давай те же прикоснемся к истинному задорному, живому, ядреному да пряному миру Традиции- в которой было место всему- и соленой песне и соленому поту и соленой крови.....

Наиболее ранние записи эротических песен дошли
до нас в рукописных сборниках XVIII века. Самый известный из них — «Древние российские стихотворения,
собранные Киршею Даниловым». До сих пор нет убеди-
тельного ответа на вопрос, где этот сборник появился
и кто его составитель. Исследователи сборника высказывают разные предположения по этому поводу, но
большинство придерживается мнения, что место его
возникновения — юго-западные районы Приуралья.
Первые издания сборника, 1804 года (А. Ф. Якубовича) и 1818 года (К. Ф. Калайдовича), сыграли большую
роль в истории отечественной культуры. Они познакомили общественность
россии и европейских стран с русским эпосом. Некоторые варианты былин и исторических песен Кирши Данилова до сих пор являются непревзойденными образцами этих жанров. Наряду
с ними в сборнике есть несколько песен совсем иного,
непристойного характера. Они составляют органическую часть всего корпуса текстов, но до сих пор в полном виде в сборнике так и не опубликованы. Причина
этого заключалась не только во внешней цензуре, но,
думается, и во внутренних нравственно-этиче'ских установках издателей.
между тем для самого составителя
сборника {кем бы он ни был) и его окружения непреодолимой границы между серьезными былинами и непристойными, скоромными песнями нет. Именно поэтому,
по-видимому, они и не выделены в отдельный раздел
и разбросаны по тексту сборника. Вероятнее всего,
и былины, и непристойные песни могли входить в репертуар одних и тех же исполнителей. Особый интерес
для истории русского эротического фольклора представляют тексты «Стать почитать, стать сказывать»
и «Свиньи хрю, поросята хрю». По наблюдениям
32А. А. Горелова, в некоторых фрагментах этих текстов
«молено видеть ранние частушки или скоморошьи первообразы частушечного жанра», а в целом они «составлены из множества более мелких произведений, отмеченных чертами самостоятельной сюжетной и ритмической организации»
Публикуемые тексты поражают обилием непристойной лексики, игривостью тона, буйным фантазированием на сексуальные темы. Это тоже своего рода шедевры и непревзойденные образцы эротического фольклора,зафиксированные еще в XVIII веке.
Менее известны, чем сборник Кирши Данилова, дру-гие рукописные песенные собрания XVIII века, такие
как «Сборник Абрамова» (1740) и «Древния Русския
стихотворения и песни» (не ранее 1762). Эротические
тексты, встречающиеся в этих сборниках, показывают,
что песни такого рода были широко распространены
в России XVIÏI века.

Горелов А. А. Диффузия элементов устнопоэтической техники
в сборнике Кирши Данилова.— Русский фольклор. Л., 1974, вып. 14,
с. 193. См. также: Горелов А. А. Частушка — с разных точек зре-
ния— Русская литература. 1972, №4, с. 213—214.

. СТАТЬ ПОЧИТАТЬ, СТАТЬ СКАЗЫВАТЬ

А стать почитать, стать сказывати:
А и городы все, пригородья все,
Малую деревню — и ту спомянуть.
А в Нижнем славном Нове-городе, на перегородье,

В бубны звонят, в горшки благовестят,
Да помелами кадят, мотовилами крестят,
Стих по стиху на дровнях волокут,
А и молоду молодку под полосью везут.
А на лавицы ковер, на пече приговор,

На полатех мужик с Ориною лежит.
А не мил мне Семен, не купил мне серег,
Толко мил мне Иван, да купил сарафан.
Он, положа на лавку, примеривать стал,
Он красной клин в середку вбил.

А был я на Волме, на Волме-горах,
А купил я девонку, да Улкой зовут,
Дал за девонку полтину да рубль,
Запехал во девонку полхуя до муд:
— Вот те, девонка, мой сиз селезень,

Без перья, без крылья, без папоротков.
А и черт напече куличи, что печи,
Окоянной пришел, в опару насрал.
А невеска свет, не есса хлеб,
Пойдем-ка в клеть, разговеемса

Калачом, рагачом, черной пиздой,
что смородиною.
А в городе руде нашла девушка муде, приточала
к пизде,
Огленулася назад — хорошо ли та висят?
А у нас на Дону черт уеб сатану,
Прислоня ево к тыну, запехал хуй в дыру,

Сатана-та-де вертитца, у него жопа болит.
А поп на базаре пизду продает,
Пришедши дьякон, он барышничает.
Он взял пизду в зубы, потягивает, розшеперивает,
А кабы наша пизда вненакладе ушла.

А и надобна стара баба здогатки ети,
Винцом попоить, без штанов походить,
За уши грызи, за потылицу дери и в хребет колоти,
А и пуще, стара баба, целки ревет.
А хто-де уебет скоморохову жену,

Тово трясся треси комуха,
Ево бей оздыня, ростаку мать, о землю.
34А и за рекой стар ети Марью стал,
На колоду валит, подъебати велит.
С усом пизда, бородатой хуй,
Дядя тетку ебет, он у печи пожарит да в кут
поведет.
В подгузно — лоток, а и тот-то лоток полон сусла
натек.
А и маленки ребята бегут сусла испить,
Девушки идут и молодушки идут,
А и сусло пьют, оне похваливают.
А два старика шли из Астрахани,
Пришли к пиздишке, позавтракали,
Почела пизда мигать, на дорогу им давать.
На полатях баба лежит, чудеса баба творит:
Поднимя ногу пердит, тем хуям грозит.
А на месеце на полне хуй ростет, пизда лоскнет,
И мудам легко, животу добро.
А ебал я поповну под лесницею,
А за то меня кормила еишницою,
Самое-та попадью еб под мостом,
И за то мене кормила хворостом.
А и тот хоробер, да иной хоробер,
Толко нет хоробрея хуевы головы,
Он из пизды в жопу татар загнал,
А все он, ебея мать, от сабак забежал.
А в гузне татары, в пизде калмыки,
Под секелях бухарцы с товарами стоят.
— А каки у них товары?
— Эдаки товары, да голыя пизды!
— Почему пизда болша?
— Пизда — решето овса, нетолоченова, немолоченова.
— А и малинька пиздушка?
— Пригоршни ржи.
— А и сивинка?
— За ту гривинка.
— Чернауса, макрауса, нетыканая
И неебеная, а и целочка непроломленая?
— А за ту пизду пятдесят рублев!
Нихто пиздь1 не купит, нихто не гледит.
А и вышел из лавки Гостиной сын,
Только цену спросил, да и деньги бросил,
На хуек положил и в нее вколотил.
Он сам говорил:
— Спасиба те, душа Устиньюшка,
Воротилася моя пятдесят рублев,

Свое сердце утешил, себе звеселил, душу оболожил.
А за кустичком, за березничком,
А четыре попа да кобылу ебут,
А и пятой поп поскакивает:
— А, братцы, попы, доброхоты мои,

Дайте мне хотя плешь обмакнуть!
— Сукин сын, поп ты, блядин сын, поп,
У те хуй короток, возми топорок, побеги на борок,
А ссеки дубину, запехай в глубину, там тощо
подвигай.
Ещо забилася пиздишша в осиново дугошшша,

Ее вилами кололи — не выколали,
Калачами манили — не выманили,
Иизде хуй показали, пизда выскочила.
А токо бы де пиздушке крылошка,
А злетела бы пиздушка на мудушки.

А придумали бояра, пригодали стрелцы —
Обрить пизда, опалить пизда,
Ус пизде оставить, да в попы ее поставить,
Иосадить ее на камень, на сининкой.
А на пизде татарин касимовской.

А и девушка шла, в пизду хуй нашла,
Молодица шла, два нашла,
А стара баба шла, она желвак в пизду нашла,
Села-де на печь, росплакалася:
— Не мои-та-де щаски, что мне найти хуя в три
локтя,

Только я де нашла желвак в пизду,
Гомозит везде, поети нелзя.
А и та де старушка да от промыслу отстала,
с голоду умрет.
Под мостом, замани хвостом, а лежит пизда
без покаянья,
А и поп пришел, покаил, полхуя втакарил,

Пономарь поновил, до мудей хуй забил,
А дьячок записал и весь запихал.
А и хуе в жопе, муде в пизде.
Обе дыры захламощены у дьяконицы:
В пизде ящерицы, чернилица в гузне, перо
в пизде.
д в а на
печи, оба наги лежат.
А третей на полатех, ни нитки на нем.
Первой говорит:
— Станем бабу ети.
А другой говорит:
'"' — Засрана пизда.
А третей говорит:
— Оскребем, да ебем, в редову поведем.
Из-за Волги реки пизда волком плывет,
Хуя во рте несет, перевертывает.
А хуя-т плывет, будто палочка,
А пизда-та пловет, будто галочка.
Где-ка хуе-т стал, туда остров стал,
Где пизда-та стала, тут болото стало.
Учела пизда мигать, а рыкотины метать,

С руки персни бросать.
Понамарь подбирать, попадьям проебать.
А сведали попы свои промыслы добры,
Зачели попы оне в себя в жопу ети, ошевертовати.
А и поп попа уеб, да в Новой-город пошел,

А нам, веселым, попадю приказал:
— Вы, дети, не мрите, попадю мою ебите.
А мы ети неделю, мы ети другую,
А выебли детину, чертову пучину,
Без палца рука, без мезинца нога, без ума
голова.
us мать своей дочери говаривала, наказывала:
— Дочушка, Устиньюшка, пряди, дочи, куделю,
смышляй, красна.
А и выди на улицу, ты раком стань — то красенной
стан,
Жопа — набелки, да секель — уток,
Хуй — челначок, пиздочок, зевочок.
IM Тки, притыкай, ты к мудам придвигай.
А ебал я кобылу, коневу жену,
Она лутче, кобыла, поповой жены,
Она денег не просит, в глаза не глядит, целовать
не велит.
А и девку — в целку, молодку — в середку,
'" А стару бабу — раком под задним окном.
А у нашея невески не как у людей,
А у нашея невески двенадцать пизд:
Назади пизда, спереди пизда,
На коленях пизда, под коленем пизда,
"" Пизда в пизде, в прикалитках две.
А и малинка пиздушка наверх ползет,
А и губки жмет, хуя в рот ждет.
А и теща про зятя блины пекла,
Свиной пиздой подмазывала.

А зять ест, похваливает:
— А и то-то блины добре хороши,
Блины, блины масленые.
А и теща про зятя чинен чинила,
Три годь1 в гузне говно гноила и пирог испекла.

А мужик меня бивал, ростака-де мать, бивал.
За што мене бивал? То за то меня бивал,
То за то меня бивал — жену ево ебал.
Мужева Орина лежит на перине.
Она стеганы роскиня, пизду выворотя.

Иришел с Москвы, хуй забил с тоски,
Хуй втрески, пизда вдребезги.
А князей и бояр пизда родила,
Дьяконы, попы, оне с подсекеля сползли,
Иравославныя крестьяна подле гузна,

Пиздой веселыя молодцы бочком выскочили.
А князи ебут, будто олово льют,
А бояра ебут, будто медь волокут,
Крестьяна ебут, будто землю орут.
Иопадья-де на попа распечалилася, разгузынилася,

А схватила де скуфью, подтерла пизду:
— А и вот те, попишка, мои масленой блин,
А из печушки-молодичушки.
А сметь ли у вас пошутить, потворить,
По избе походить, поети попрошать.

А и нет ли у вас десятилничков,
И не возмут ли с нас десети рублев.
А и у попа, попа, а у Лошкина попа,
Уеблась попадья из полутора блина,
А и дьяконица — из полуейца,

Просвирня злодейка — из свиново ребра.
Хто ее уеб, Потанкой зовут,
Под лавкой лежит, он тремя хуя грозит, вся семья
дрожжит,
Во гневе лежит и до малова ребенка без выдочи.
— Ох где, матушка свекры, ты не спорайся всевды,
TO твоя
пизда велика, моя болше твоей:
Твоя пизда с лукошка, а моя с решето.
Семера телят под секелем стоят,
А сама сема свинья в пизде гнездо свила,
А веть бык третьяк по колени вбрел.

2. СВИНЬИ ХРЮ, ПОРОСЯТА ХРЮ
Свиньи хрю, поросята гиги, гуси гого.
Встани, затопляй, перекисла, мешай.
38Чья была кручина — нещопана лучина,
А великая печаль — на пече детей кочать.
Плачет дитя, возрыдает дитя — пособити нельзя.
Бачка сердит, так мачка пердит.
Пиво-то в шубе, вино в зипуне, брага в шебуре.
Прощелыга вода и нога и боса, она без пояса.
Кто напьется воды — не боится беды,
Никакой крамолы и не дьявольшены.
Когда Москва женилась, Казань понела,
Понизовные города в приданыя взела:
Иркутска, Якутска, Енисейской городок,
А и Нов-город был тысяцкой,
А Уфа-та срака, сваха была,
Кострома-город хохочет,
В поезду ехать не хочет.
А вздумали-взгодали по Куракина послали.
А Куракин говорит:
- Изопьем-ка вина, то прибудет ума!
Испили маленько, шумит в голове,
Испить боло побольше — побольше шумит,
Изопьем, посидим, пошлем по жены, по свои госпожи.
А жены наши идут, будто утачки плывут,
А и матери идут, будто свиньи бредут.
А и ел чеснок, отрыгается,
Целовал молоду, то забыть нельзя.
А капуста в масле — не ества ли то?
А грибы с чесноком — не волога ли то?
Молодица в шапке — не девка ли то?
Веселой молодец — не утеха ли то?
Мать дочери своей говаривала и наказывала,
Не велела молоденьки с мужем спать,
Под одежду бздеть.
А и я молода с глупа разума-ума
Потихоньку набздела и всего мужа засрала.
- А спи ты, мой муж, не раскатывайся,
Что сизой голубок на гнездушке.
А и мужу-то жена свету видети дала:
Петлю на шею сама взложила,
Ана милому в окошко конец подала:
- Мил, потени! Мой годубчик, потени! —
Милой потянул, ее муж-ат захрипел,
Будто спать захотел.
А и я мужа не била, не бранивала,
А и только, бледину сыну, говаривала:
Ешь, муж:, нож, ты гложи ножны,
А и сохни с боку, боли с хребту,
Со всего животу! —
А и ела баба сметану, да брюхо болит,
А гледела бы на милова, да муж не велит,
Под лавкой лежит, он собакой ворчит,
Кобелем визжит.
Баба бздит, хочет баню сбить, потолок своротить,
Двери выставити, баню выстудити.
Ваня — в баню, жена ево — за баню,
Василей — на сенях.
Бог дал сына, сына Екима,
А затем будет Иван, добро будет-и нам.
А щука-де — не рыба, лень — не еда,
А чужа жена — ожога,
Ожгла молодца поперек животца.
А щучины не ем, коросей-та не ем,
А и ем треску, припру к шестку.
А жена мужу насрала на истопке,
Привела ево смотреть:
— Вот, муженек, голубей гнездо
Тебе киевских, мохноногиньких. —
Попадья на попа разгузынилася-распечалилася,
А кобылу-ту колом и корову-ту колом,
Она мелкова скота ослопиною с двора,
Он видит, поп, неминучую свою,
Ухватил он книгу, сам бегом из избы.