В древние времена у восточных деспотов, особенно в Персии, существовали две страшные отвратительные казни. 
Одна состояла в том, что к казнимому привязывали разлагающийся труп и руки трупа обхватывали плотно шею преступника. В его глаза постоянно глядели провалившиеся очи мертвеца, он всегда обонял зловоние разлагающегося тела; шел он, за его плечами была страшная ноша, он садился с трупом, он не мог ложиться спать, не чувствуя этих страшных объятий.               

Несколько месяцев назад настоятельница Ново-Тихвинского монастыря игуменья Домника провела с сестрами беседу о причинах внутреннего одиночества. 
Беседа была опубликована на сайте монастыря и вызвала большой интерес. 
Актуальность проблемы побудила создать на основе этой "внутримонастырской" беседы другую, обращенную к широкому кругу читателей. Ее мы и предлагаем вашему вниманию. Наверное, самая распространенная болезнь в современном мире - болезнь одиночества. 

Где спасение от этой изнурительной болезни?         

Нам нужно понять очень простую вещь: наша жизнь дана нам только для того, чтобы приготовить себя к вечности. И если мы себя здесь не приготовим, там будем вечно плакать, пеняя на самих себя. Нужно понять, что Бог нам хочет больше дать, нежели мы можем принять. Но только Он не может нам дать потому, что мы не в состоянии этот дар употребить себе во благо, во спасение, в вечную радость и блаженство. Ведь родители не дают ребенку, скажем, нож, топор или пистолет, потому что он употребит их во вред себе и другим. А после того, как этот ребенок вырастет, ему уже доверяют такие предметы, и он употребляет их во благо (становясь врачом, строителем или военным).

И вот, действительно, если человек не приготовит себя для вечности, не приобретет свойств Христовых, то он не сможет там принять дара благодати. Нужно понять это, ощутить сердцем, душою, что так просто и в то же время так страшно: БОГ НАМ ХОЧЕТ БОЛЬШЕ ДАТЬ, НЕЖЕЛИ МЫ МОЖЕМ ПРИНЯТЬ. А мы не уготовляем себя к этому, потому и не можем принять от Бога дара благодати.

И самое частое препятствие на этом пути — наша склонность к самопревозношению и уничижению ближних. Пока мы от этих страстей не освободимся, мы не сможем принять и сохранить какие-либо дары благодати. (Потому-то Церковь во время Великого поста учит нас молиться и просить: «Даждь ми, Господи, зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего!»).

Пока у нас еще есть время земной жизни, мы должны каяться, очищаться от всех своих греховных склонностей и приобретать свойства Христовы, т.е. добродетели. Если мы такие свойства приобретем, то благо нам будет — мы сделаемся жизнеспособными к будущей жизни в Царствии Небесном.

Вот такое, до очевидности, серьезное дело. И, действительно, Страшный Суд страшен будет именно потому, что мы сами себя осудим. Осознав всю действительную реальность вечности, мы увидим, какую мы сделали непоправимую ошибку. И тогда мы не сможем сказать: «Прости, Господи». Потому что увидим, какие мы сделались негодные для того звания, к которому Господь нас призвал: мы не стали сынами Божиими, а своими страстями уподобились скотам, зверям и бесам. И нам останется только вечно плакать и скрежетать зубами: «Какой же я был дурак!.., как безрассудно я прожил земную жизнь!.. И не позаботился хотя бы немножко приобрести свойства Христовы».

http://xn--h1aehaimhg8e.xn--p1ai/knigi/beseda-o-molitve/

Но можно спросить, какое все это имеет отношение к нам, старающимся вести, насколько мы можем, трезвую православную христианскую жизнь? Большое! Мы должны осознать, что жизнь вокруг нас, как бы ненормальна она ни была, является тем местом, где мы начинаем нашу собственную христианскую жизнь. Какой бы мы ни сделали свою жизнь, каким бы подлинно христианским содержанием не наполняли ее, она все же несет на себе какой-то отпечаток "мне"-поколения, и мы должны быть достаточно скромны, чтобы признать это. С этого и начнем.   

Представьте себе, что вы едете на автомашине, спешите и вдруг... дорогу вам переходит стадо коров или овец, например. Они идут степенно, с достоинством, помахивая хвостами, и совершенно никуда не торопятся. Надеюсь, что вы на них не обидитесь?

Если на вас нападет грабитель, то, скорее всего, вы тоже не обидитесь, а либо испугаетесь и убежите, либо разозлитесь и вступите с ним в борьбу. Но если вы увидите, что ваш друг пренебрегает вашими интересами, или тот, кого вы любите, ведет себя с вами не так, как вы от него ожидаете, то возникает неприятное чувство, которое называется обидой.        

На исповеди недавно одна женщина покаялась: «Батюшка, нет сил выключить телевизор». Недоумеваю: «Что может быть проще, подошла да выключила». «Не могу, – говорит, – сериалы держат в плену, порабощают волю». Ещё один прихожанин признался, что не может понести епитимью, назначенную священником, – делать поклоны. А на каждой второй исповеди: «Нет сил встать на вечернюю молитву». Как набраться той воли, которая управляла бы нами, побеждала хотения и нехотения, наши греховные инстинкты?

Для этого Церковь и установила посты. Если человек говеет хотя бы по средам и пятницам, он сможет хоть в чём-то взять себя в руки, выключить телевизор, встать на молитву. А многодневные посты, особенно Великий пост, – это если и не полный университет воспитания благой воли, то один курс точно. Перед началом поста есть подготовительный период, когда все действия Церкви настраивают на покаянный лад, каждый христианин ищет, в чём провинился он перед Богом и Церковью, перед ближними и дальними, перед самим собой. Увеличивается число поклонов, а за три дня до начала говения мы начинаем читать молитву Ефрема Сирина: «Господи и Владыка живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего». Здесь всё сказано: что надо делать, что делать нельзя. Когда молимся, совершаем земные и поясные поклоны, которых в суточном круге богослужения насчитывается 170.

Начинается пост с продолжительных служб. Более пяти часов они длятся по утрам, около двух часов вечером, с чтением Покаянного канона св.Андрея Критского. При этом мы поначалу отказываемся от варёной пищи, или вообще от любой, первые четыре-пять дней совершается особый подвиг. Всё это в сочетании с поклонами способствует духовному ободрению. И вот что замечательно: народу в храме не становится меньше, наоборот, приток усиливается. Ведь хотя каждый поклон требует усилий, но наполняет радостью, что мы в силах, оказывается, пусть иногда, пусть поддерживаемые братьями и сёстрами, овладевать собой.

Но, увы, даже те, у кого воля пробуждается после расслабления, вдруг обнаруживают, что физически не способны выстоять службу. Каюсь, у меня самого дела со здоровьем некоторое время назад оказались запущены дальше некуда. Вся моя сознательная жизнь в христианстве была много лет подчинена вопросам души, а интересы тела игнорировались, даже поесть забывал, не говоря о чём-то ещё. Чтобы не быть рабом плоти, я старался забыть про неё, и к чему же пришёл? Плоти стало так много, что она начала побеждать. Весу я набрал сто семнадцать килограммов, врачи диагностировали высокое артериальное давление, ишемию сердца, сахарный диабет и прочие неприятности. Перед постом прошёл комиссию в медицинском центре, узнал, какие лекарства мне требуются, но на всё не хватило денег. И слава Богу, что не хватило.

Стал «бегать» на лыжах. Беру в кавычки слово «бегать», потому что с моим весом на бег это мало похоже. С другой стороны, и слово «ходить» не подходит, я старался всё-таки так быстро двигаться, как мог. На спуске читаю: «Господи, помоги!», чтобы не упасть. И на подъёме: «Господи, помоги!» А на ровном месте Иисусову молитву, как во время крестного хода. Трудно было, особенно поначалу. И в сознании всё крутилась мысль: «Может, не дело игумену на лыжах “носиться”». Правда, и на лыжне я не оторван от дел. Со мной телефон, и приходится отвечать на звонки прихожан и служителей нашего храма. Редкий круг обходится без этого. Потом приходит новая мысль: «А хорошо бы побольше христиан встало на лыжи, занялось физкультурой». Нам не хватает физических нагрузок, мы дряхлеем, жалко бывает смотреть на людей.

Вот у католиков есть такая уверенность, закреплённая в их катехизисах, что главное – это умерщвление плоти, высвобождение духа. А святой Григорий Палама учил, что убивать плоть вовсе и не нужно, она – дар Божий, за который нужно благодарить, но и смирять, конечно, владеть ею, как и всяким даром. А когда мы пренебрегаем ею, умерщвляем, то теряем над телом власть. Кто-то может посмеяться: как это – христианин и физкультура. У святых отцов ни о какой физкультуре речи не идёт, и на лыжах монахи древности не ходили. Но у них другое было – труд. Труд и молитва – вот на чём держалось монашество, причём труд был нелёгкий, тело никогда не было в небрежении.

А у нас даже если крепко захочешь, возможностей для здоровой, физической работы на свежем воздухе стало намного меньше. Многие из моих прихожан годами корпят за столами, у них, что называется, сидячий образ жизни. Да и у тех, кто вертит баранку или слесарничает, нагрузки распределены очень неравномерно. Труд стал слишком специализированным. И вот уже сформировался такой странный образ православного человека: склонена на бок головушка, личико бледненькое, тело – хилое. Но таковы ли были иноки Ослябя и Пересвет, отправленные преподобным Сергием Радонежским на Куликово поле? Далеко бы уехали с таким отношением к себе русский крестьянин, воин? Значит, нужно чем-то восполнять. Помню, смотрел фильм «Послушник». Дело происходит в Сибири, и, кажется, тобольский архиерей играет с монахами в футбол. Бегают черноризцы по заснеженному полю, гоняют мяч. Но не развлекаются, а укрепляют себя. Но как редко встречается такое отношение...

Прервалась традиция. Мы – нынешние православные – пришли в Церковь почти одновременно и начали убеждать друг друга, что довольно молитвы, чтения. И началась физическая деградация, не ведомая нашим предкам-христианам. Вспоминаю одну женщину: она была полноватой, обессиленной, но взялась поститься так, как будто всю жизнь коромысла с полными вёдрами носила, рубила дрова, скирдовала сено. Накануне Пасхи её увезли в больницу с прободной язвой, там она и всю Светлую седмицу провела, и едва ли не Троицу там же встретила. Пост, дорогие мои, он не для уничтожения тела установлен, борьба наша не против плоти, а против духов тьмы. Пост учит нас владеть душой и телом, но, чтобы воля пришла в действие, нужны и кое-какие силы.

...Так вот, я сказал, что на лекарства денег не хватило. Но они и не понадобились. После нагрузок на лыжной трассе и недели поста сбросил пять килограммов, артериальное давление снизилось до нормы, сахар в крови тоже начал к ней приближаться. Прости, Господи, что до сих пор пренебрегал телом, которое дано мне Тобой для спасения моей бессмертной души. Слава Тебе, Боже, слава Тебе!

Пророческая характеристика людей пред концом мира (ч. 1, гл. 28). <…> Какое сделается тогда хищение? Какое мужестрастие, прелюбодейство, кровосмешение, распутство будет тогда? До какого упадка снизойдут тогда люди, до какого растления блудом? <...> Обратятся ко злу злою погибелью погибающих, так что не будут познавать, что есть брат и что сестра, что отец с матерью, и что мать с сыном ея, не будут признавать и брачного венца. Будут иметь только одну погибель, одно падение в погибель, как Содом и Гоморра, т.е. и пяти праведников не найдется... И будет брат иметь сестру, как жену, мать иметь сына, как мужа, будет умерщвлять сын отца и прелюбодействовать с матерью, и иные тьмы зол войдут в обычай. Поскольку же станут к людям прививаться злые дела, постольку будут находить на них бедствия <...>.  



Кощунство – это шутка, насмешка или поругание святыни. Заметьте, друга мои, шутка над святыней – то же, что и поругание, оскорбление святыни. Это тяжкий грех против третьей заповеди Божией (смотри «Православный Христианский Катехизис»). Почему же шутить над святыней значит оскорблять ее? А потому, что где святыня, там и благодать Божия, там таинственное присутствие особенной силы Божией, освящающей и спасающей человека. А можно ли шутить, смеяться над силой Божией? Не значит ли это – нам, ничтожным тварям, смеяться над Самим Творцом своим и Богом?... И подумать, братие, страшно о такой дерзости!

При царе Давиде был такой случай. Перевозили священники израильские Ковчег Завета Божия на колеснице из одного города в другой. Некто Оза, опасаясь, чтобы Ковчег Господень не упал с колесницы, вздумал поддержать его, как обыкновенную вещь, но лишь только без благоговения коснулся его рукой, как пал мертвым. Так Господь требует почтения ко всякой святыне! Благоговейный страх, смиренное, молитвенное расположение сердца – вот чем должна быть занята душа при мысли о всем, что свято, что близко к Богу, что освящено Его благодатью. Близки к Богу святые Божии угодники: как же можно шутить или смеяться над ними? Не оскорбление ли это будет Самому Богу? Позволишь ли ты смеяться над близким тебе человеком – отцом, матерью, дорогим твоим другом или благодетелем? Нет; ты, человек, не понесешь этой шутки, оскорбительной для чести близких тебе людей: можно ли думать, что Господь ни во что поставит кощунственные речи о святых Его угодниках? Ты обидишься, если кто-то будет осмеивать портрет твой или близких твоих? Как же дерзнешь ты шутить или смеяться над святыми иконами? Ты оскорбишься, если кто-нибудь станет читать твое письмо, искажая его смысл, обращая твои слова в смехотворство? Как же ты решаешься обращать в шутку святые словеса Божии, начертанные во Священном Писании, прилагать их к беседе, где не подобает, возбуждать ими смех, как будто это – не словеса Божии, а шутки и кривлянье балаганного скомороха?.. Удержи, брате, язык твой от грешного слова кощунного! Убойся Бога: «Бог поругаем не бывает» (Гал.6:7), и не допустит, чтобы ты безнаказанно позволял себе ради греховной потехи (не говорю уже – ради прямой хулы) смеяться над всем, что требует от нас благоговейного себе почтения и поклонения!

Конечно, Бог милосерд и долготерпелив; но Он – и правосуден; как и наши предки говорили: «Бог долго терпит, но больно бьет!» Вот тому примеры. В 1886 году на Черном море погиб русский пароход «Царица». Вот что рассказывает очевидец этого крушения в журнале «Благовест» (1887, № 9): «В каюте I класса стоял образ святителя Николая, около которого офицеры очень небрежно курили табак. Я заметил, что это неприлично, но в ответ получил насмешку и еще большее глумление над святыней; один из них нарочито набрал дыма в рот, и потом пустил его в самый лик святителя... Возмущенный этим кощунством я сказал офицеру: "Смотрите, святитель Николай сколь милостив, столь же и грозен; он не потерпит этого и вас накажет." Спустя немного времени раздался страшный треск и... дальнейшие подробности крушения нашего парохода известны из газет». Рассказанный случай тем поучительнее, что святитель Христов Николай почитается в Православной Церкви покровителем в море плавающих.

А вот рассказ одного почтенного старца, простеца, о самом себе, о том, как строго наказал его Господь за кощунственное глумление над святым пророком Божиим Илией. «На грешной душе моей лежит, как тяжелый камень, смертный грех. Оттого я и не ем рыбу, не ем и молоко и мясо, и ничего скоромного шестой десяток уже в рот не беру; не в похвальбу будь это сказано: не пью я ни вина, ни пива. Смолоду было со мной сатанинское наваждение, такое ужасное, что добрым людям и рассказать страшно. Тогда я и ел, и пил, и вина-то напивался, бывало, до безчувствия и безобразия. Что уж мне теперь, старому человеку, таиться? Раскаюсь я перед миром всем крещеным. От людей ведь утаишь, а от Бога не утаишь: Он все видит, милосердый наш Батюшка, и до поры до времени терпит нас, окаянных грешников, – тут старик рукавом кафтана отер слезы, катившиеся по бледному, изнуренному лицу, и продолжал. – Молодого-то меня уму-разуму наставлять было некому: полугодовалым остался я от кормильцев моих – от отца с матерью. Говорят, в одни суточки прибрал их Бог. Дай-то, Господи, их душенькам Царство Небесное, рай пресветлый; упокой их, Господи, помилуй их, Христос Небесный. После них я и остался один-одинешенек, как перст на свете, но недаром поговорка говорится: «Свет не без добрых людей». В нашей деревне жил мужик, кузнец, дядя Максим. Мужик он был зажиточный, а детей у него живых не было: были детки, да скоро умирали.

Дядя Максим и взял меня к себе в дом, и воспитал, воскормил меня у себя вместо своего родного детища. Дядя Максим был добрый и умный мужик; всему обучил меня: и крестьянству, и кузнечному мастерству, да только та беда, что водочку очень любил, не сторожил и меня, баловал да потворствовал. Прости его, Господи! Может быть, из-за него вот я теперь наказан Господом и сижу без ног шестой десяток. У нас в деревне, у деревенского старосты был сын, мне одногодок, по имени Павел. С этим Павлом все мы и водились, и чего-чего с ним не проказили! Бывало, в праздник или в воскресенье Христово мы с ним к обедне не пойдем, а уж вместо обедни наше было дело – сходить в кабак, напиться, поплясать, побраниться, поссориться, подраться. За это и наказал же нас Господь Бог! Деревня наша вся каждый год празднует летом Илию пророка; на праздник в нашу деревню собирается народ и из других деревень. Так было и на этот раз. Пошли у нас игры, песни, пляски, разные хороводы. Денек-то выпал для праздника угодника Божия такой светлый, да теплый. К вечеру солнышко закрылось, нашла туча темная-претемная, так что в деревне ничего не стало видно, а молния-то так и сверкает, а гром-то так и гремит. Все крестятся да говорят: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф!..» От страха разбежались все, кто куда мог: кто в избу, кто на двор, кто под навес. На улице остались только мы двое: я да Павлушка. Он на балалайке играл, а я вприсядку подплясывал, да приговаривал: «Илья пророк... Илья пророк...». И другие такие слова я говорил, что и пересказывать не следует. Пляшем это мы, а старики, стоя на дворах, кричат нам: «Мирошка, Павлушка! Что вы? С ума, что ль, сошли? Побойтесь вы Господа Бога, нехристи вы, что ли? Перестаньте, уймитесь. Вот вас Илья-то пророк накажет!»

А я дразню стариков, пляшу да приговариваю: «Не боюсь, тебя, Илья пророк, Илья пророк!..» Вдруг сверкнула молния, и меня как будто кто со всего размаха ударил поленом по ногам. Я свалился с ног, как сноп, и не помню, как взяли меня и оттащили домой. Павлушке оторвало обе руки по локоть; он на улице и умер, а я-то вот с той поры на всю жизнь и остался калекой. Ах, Боже мой, как вспомню, что со мной тогда было, так сердце кровью обливается. Поделом Господь наказал меня, нечестивца. Шесть недель я лежал, как пласт, в постели: не мог пошевелить ни ногой, ни рукой; и перекреститься не мог, а ел и пил только то, что добрые люди в рот положат».

Так закончил свой рассказ наказанный и помилованный Богом старец, простец (читай в журнале «Странник», 1869, август). Много подобных рассказов можно найти в наших духовных журналах. Так, недавно один сельский священник печатно огласил поразительный случай наказания Божия за кощунство и богохульство одного крестьянина, пьяницы. Он потребовал себе в лавке в постный день ветчины, и когда продавщица заметила ему: «Что ты, родимый, разве можно ныне есть ветчину, ныне среда, постный день», он стал бранить ее – «нечего тебе меня учить; давай фунтов пять, я и сам поем, и товарищам на луг отнесу». – «Мне не жалко свинины, – сказала продавщица, – мне тебя жалко: ведь Бог тебя за это накажет...» – «Да где Бог-то твой? – отвечал ей со смехом безумец. — Он и не увидит, как я наемся; это уж мне не в первый раз...» И вот, лишь только богохульник положил первый кусок ветчины в рот, как тотчас упал на землю и богохульный язык его замолк навеки... Кусок ветчины остановился у него в горле и задушил его сразу... Воистину «страшно (есть) еже впасти в руце Бога живаго!..» (Евр.10;31). (Случай этот описан в «Рязанских епархиальных ведомостях», 1887, № 5).

А вот еще один случай. Крестьянин Села Подсосенья Дмитровского уезда Сергей Михайлович Максимов любил выпить, после чего находясь в нетрезвом виде, начинал кощунствовать, позволяя в адрес священников и священных предметов безобразные шутки и издевки. Родные много раз пытались его остановить, вразумить, заставить прекратить это безчестие, но он не унимался. Однажды он поехал в другое село на свадьбу к племяннице, где выпив изрядно вина, Максимов С.М. решил повеселить гостей. Для этого он лег в грязное деревянное корыто и приказал молодежи в потеху носить его в нем по селу, якобы покойника. Когда его с шумом и весельем принесли обратно в дом, он вылез из корыта и, одев на себя пыльную рогожу, подошел к иконам, нашел там же Евангелие и стал Его читать, глумливо изображая священника... После очередных кощунственных шуток он повалился на пол, будто подкошенный и все решили, что это очередная его выходка пьяного человека. Однако он не шутил больше, но и не вставал. Его начали толкать, щекотать, но он слабым голосом попросил немедленно запрягать лошадь и отвести его домой. – Что случилось-то, дядь Сереж?! Оказалось у него отнялись руки, ноги и даже головой он не мог пошевелить сам. Положив парализованного на повозку, родственники отвезли его домой и ночью он умер. Таких примеров наказания за грехи богохульства и кощунства в истории Церкви и ее летописях можно сыскать не мало.