Кощунство – это шутка, насмешка или поругание святыни. Заметьте, друга мои, шутка над святыней – то же, что и поругание, оскорбление святыни. Это тяжкий грех против третьей заповеди Божией (смотри «Православный Христианский Катехизис»). Почему же шутить над святыней значит оскорблять ее? А потому, что где святыня, там и благодать Божия, там таинственное присутствие особенной силы Божией, освящающей и спасающей человека. А можно ли шутить, смеяться над силой Божией? Не значит ли это – нам, ничтожным тварям, смеяться над Самим Творцом своим и Богом?... И подумать, братие, страшно о такой дерзости!

 

При царе Давиде был такой случай. Перевозили священники израильские Ковчег Завета Божия на колеснице из одного города в другой. Некто Оза, опасаясь, чтобы Ковчег Господень не упал с колесницы, вздумал поддержать его, как обыкновенную вещь, но лишь только без благоговения коснулся его рукой, как пал мертвым. Так Господь требует почтения ко всякой святыне! Благоговейный страх, смиренное, молитвенное расположение сердца – вот чем должна быть занята душа при мысли о всем, что свято, что близко к Богу, что освящено Его благодатью. Близки к Богу святые Божии угодники: как же можно шутить или смеяться над ними? Не оскорбление ли это будет Самому Богу? Позволишь ли ты смеяться над близким тебе человеком – отцом, матерью, дорогим твоим другом или благодетелем? Нет; ты, человек, не понесешь этой шутки, оскорбительной для чести близких тебе людей: можно ли думать, что Господь ни во что поставит кощунственные речи о святых Его угодниках? Ты обидишься, если кто-то будет осмеивать портрет твой или близких твоих? Как же дерзнешь ты шутить или смеяться над святыми иконами? Ты оскорбишься, если кто-нибудь станет читать твое письмо, искажая его смысл, обращая твои слова в смехотворство? Как же ты решаешься обращать в шутку святые словеса Божии, начертанные во Священном Писании, прилагать их к беседе, где не подобает, возбуждать ими смех, как будто это – не словеса Божии, а шутки и кривлянье балаганного скомороха?.. Удержи, брате, язык твой от грешного слова кощунного! Убойся Бога: «Бог поругаем не бывает» (Гал.6:7), и не допустит, чтобы ты безнаказанно позволял себе ради греховной потехи (не говорю уже – ради прямой хулы) смеяться над всем, что требует от нас благоговейного себе почтения и поклонения!

 

Конечно, Бог милосерд и долготерпелив; но Он – и правосуден; как и наши предки говорили: «Бог долго терпит, но больно бьет!» Вот тому примеры. В 1886 году на Черном море погиб русский пароход «Царица». Вот что рассказывает очевидец этого крушения в журнале «Благовест» (1887, № 9): «В каюте I класса стоял образ святителя Николая, около которого офицеры очень небрежно курили табак. Я заметил, что это неприлично, но в ответ получил насмешку и еще большее глумление над святыней; один из них нарочито набрал дыма в рот, и потом пустил его в самый лик святителя... Возмущенный этим кощунством я сказал офицеру: "Смотрите, святитель Николай сколь милостив, столь же и грозен; он не потерпит этого и вас накажет." Спустя немного времени раздался страшный треск и... дальнейшие подробности крушения нашего парохода известны из газет». Рассказанный случай тем поучительнее, что святитель Христов Николай почитается в Православной Церкви покровителем в море плавающих.

А вот рассказ одного почтенного старца, простеца, о самом себе, о том, как строго наказал его Господь за кощунственное глумление над святым пророком Божиим Илией. «На грешной душе моей лежит, как тяжелый камень, смертный грех. Оттого я и не ем рыбу, не ем и молоко и мясо, и ничего скоромного шестой десяток уже в рот не беру; не в похвальбу будь это сказано: не пью я ни вина, ни пива. Смолоду было со мной сатанинское наваждение, такое ужасное, что добрым людям и рассказать страшно. Тогда я и ел, и пил, и вина-то напивался, бывало, до безчувствия и безобразия. Что уж мне теперь, старому человеку, таиться? Раскаюсь я перед миром всем крещеным. От людей ведь утаишь, а от Бога не утаишь: Он все видит, милосердый наш Батюшка, и до поры до времени терпит нас, окаянных грешников, – тут старик рукавом кафтана отер слезы, катившиеся по бледному, изнуренному лицу, и продолжал. – Молодого-то меня уму-разуму наставлять было некому: полугодовалым остался я от кормильцев моих – от отца с матерью. Говорят, в одни суточки прибрал их Бог. Дай-то, Господи, их душенькам Царство Небесное, рай пресветлый; упокой их, Господи, помилуй их, Христос Небесный. После них я и остался один-одинешенек, как перст на свете, но недаром поговорка говорится: «Свет не без добрых людей». В нашей деревне жил мужик, кузнец, дядя Максим. Мужик он был зажиточный, а детей у него живых не было: были детки, да скоро умирали.

 

Дядя Максим и взял меня к себе в дом, и воспитал, воскормил меня у себя вместо своего родного детища. Дядя Максим был добрый и умный мужик; всему обучил меня: и крестьянству, и кузнечному мастерству, да только та беда, что водочку очень любил, не сторожил и меня, баловал да потворствовал. Прости его, Господи! Может быть, из-за него вот я теперь наказан Господом и сижу без ног шестой десяток. У нас в деревне, у деревенского старосты был сын, мне одногодок, по имени Павел. С этим Павлом все мы и водились, и чего-чего с ним не проказили! Бывало, в праздник или в воскресенье Христово мы с ним к обедне не пойдем, а уж вместо обедни наше было дело – сходить в кабак, напиться, поплясать, побраниться, поссориться, подраться. За это и наказал же нас Господь Бог! Деревня наша вся каждый год празднует летом Илию пророка; на праздник в нашу деревню собирается народ и из других деревень. Так было и на этот раз. Пошли у нас игры, песни, пляски, разные хороводы. Денек-то выпал для праздника угодника Божия такой светлый, да теплый. К вечеру солнышко закрылось, нашла туча темная-претемная, так что в деревне ничего не стало видно, а молния-то так и сверкает, а гром-то так и гремит. Все крестятся да говорят: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф!..» От страха разбежались все, кто куда мог: кто в избу, кто на двор, кто под навес. На улице остались только мы двое: я да Павлушка. Он на балалайке играл, а я вприсядку подплясывал, да приговаривал: «Илья пророк... Илья пророк...». И другие такие слова я говорил, что и пересказывать не следует. Пляшем это мы, а старики, стоя на дворах, кричат нам: «Мирошка, Павлушка! Что вы? С ума, что ль, сошли? Побойтесь вы Господа Бога, нехристи вы, что ли? Перестаньте, уймитесь. Вот вас Илья-то пророк накажет!»

 

А я дразню стариков, пляшу да приговариваю: «Не боюсь, тебя, Илья пророк, Илья пророк!..» Вдруг сверкнула молния, и меня как будто кто со всего размаха ударил поленом по ногам. Я свалился с ног, как сноп, и не помню, как взяли меня и оттащили домой. Павлушке оторвало обе руки по локоть; он на улице и умер, а я-то вот с той поры на всю жизнь и остался калекой. Ах, Боже мой, как вспомню, что со мной тогда было, так сердце кровью обливается. Поделом Господь наказал меня, нечестивца. Шесть недель я лежал, как пласт, в постели: не мог пошевелить ни ногой, ни рукой; и перекреститься не мог, а ел и пил только то, что добрые люди в рот положат».

 

Так закончил свой рассказ наказанный и помилованный Богом старец, простец (читай в журнале «Странник», 1869, август). Много подобных рассказов можно найти в наших духовных журналах. Так, недавно один сельский священник печатно огласил поразительный случай наказания Божия за кощунство и богохульство одного крестьянина, пьяницы. Он потребовал себе в лавке в постный день ветчины, и когда продавщица заметила ему: «Что ты, родимый, разве можно ныне есть ветчину, ныне среда, постный день», он стал бранить ее – «нечего тебе меня учить; давай фунтов пять, я и сам поем, и товарищам на луг отнесу». – «Мне не жалко свинины, – сказала продавщица, – мне тебя жалко: ведь Бог тебя за это накажет...» – «Да где Бог-то твой? – отвечал ей со смехом безумец. — Он и не увидит, как я наемся; это уж мне не в первый раз...» И вот, лишь только богохульник положил первый кусок ветчины в рот, как тотчас упал на землю и богохульный язык его замолк навеки... Кусок ветчины остановился у него в горле и задушил его сразу... Воистину «страшно (есть) еже впасти в руце Бога живаго!..» (Евр.10;31). (Случай этот описан в «Рязанских епархиальных ведомостях», 1887, № 5).

 

А вот еще один случай. Крестьянин Села Подсосенья Дмитровского уезда Сергей Михайлович Максимов любил выпить, после чего находясь в нетрезвом виде, начинал кощунствовать, позволяя в адрес священников и священных предметов безобразные шутки и издевки. Родные много раз пытались его остановить, вразумить, заставить прекратить это безчестие, но он не унимался. Однажды он поехал в другое село на свадьбу к племяннице, где выпив изрядно вина, Максимов С.М. решил повеселить гостей. Для этого он лег в грязное деревянное корыто и приказал молодежи в потеху носить его в нем по селу, якобы покойника. Когда его с шумом и весельем принесли обратно в дом, он вылез из корыта и, одев на себя пыльную рогожу, подошел к иконам, нашел там же Евангелие и стал Его читать, глумливо изображая священника... После очередных кощунственных шуток он повалился на пол, будто подкошенный и все решили, что это очередная его выходка пьяного человека. Однако он не шутил больше, но и не вставал. Его начали толкать, щекотать, но он слабым голосом попросил немедленно запрягать лошадь и отвести его домой. – Что случилось-то, дядь Сереж?! Оказалось у него отнялись руки, ноги и даже головой он не мог пошевелить сам. Положив парализованного на повозку, родственники отвезли его домой и ночью он умер. Таких примеров наказания за грехи богохульства и кощунства в истории Церкви и ее летописях можно сыскать не мало.

Серия сообщений "ПРАВОСЛАВИЕ":
Часть 1 - Опасности на пути к живой вере
Часть 2 - Дом нетерпимости
...
Часть 18 - Когда наступит Апокалипсис? [Видео]
Часть 19 - 10 удивительных христианских монастырей
Часть 20 - Грех кощунства.
Часть 21 - Праздник Сретенья Господня
Часть 22 - Больные.
...
Часть 24 - В гости к св.Иоанну Кронштадтскому
Часть 25 - Вход Господень в Иерусалим. Вербное воскресенье
Часть 26 - Протоиерей Алексий Уминский: Мы встали на сторону сатаны?