Мизгирь - рецидивист ставший на путь исправления.
Мизгирь - вид паука. (Прим. автора)

Нашим матерям посвящаю...
Глава 1. Дорога к отцу

Сашо-о-о-ок! Сашо-о-о-о-к!...
Это был крик отца. Даже не крик, а секущий пространство вопль, несущий мое имя. Словно хлыст саданул меня вдоль всего тела. Пронзил ужасом неразумения с головы до пят. Пришпилил к земле, словно бабочку на полотно. На мгновенье парализовал все желания и разум.
Едва расслышав свое имя, я ощутил нутром - случилось что-то страшное. Такого никогда не было.
Выпустил удочки, рванул вверх по косогору.
Здесь была излучина.
В половодье река подмывала крутой берег снизу вверх, как ребенок лижет «эскимо». Земля обрушивалась вместе с растущими по краю деревьями. Их стволы, как подкошенные, падали навзничь, опрокидывая зеленые кроны, точно гигантские веники, прямо в воду. Корни продолжали цепляться за почву, выворачивая огромные комья земли. Молодые подземные побеги наполненные жизненным соком, словно сухожилия растягивались вниз. Лопались глухо, точно стреляли патроны с подмоченным порохом.
Я прыгал через валежник и торчащие вверх коряги, рискуя споткнуться о заскорузлые ветви, сломать ногу. Слыша только этот вопль. В отчаянии цеплялся за него как за трос, тянулся к отцу, взбегая на крутой отвал, перелетал препятствия. Гадал - что же могло случиться, к чему надо быть готовым?...
Месяц назад я с матерью ехал в Монголию по вызову отца. Дорога из Ленинграда была долгой. Несколько ночей провели в палаточном отеле под Москвой, пока готовились документы на выезд.
Была середина июня.
Шли дожди, ледяной ветер пронизывал насквозь. Но гостиницы оставались неприступны. Каждый день обходя ресепшн, мы видели таблички «Мест нет». И мне казалось, что полукруглое окошечко с торчащим из него чванливым лицом администратора - это и есть то место, которое вечно занято.
Сотрудница министерства, оформляющая нам документы, каждый раз при встрече умиленно улыбалась, заглядывала мне в глаза, гладила по голове. С профессионально поставленным сочувствием в голосе и мертвым тусклым бликом в пустых глазницах, повторяла:
- Ну, что же делать, это столица..., все сюда едут..., всем что-то здесь надо...
Шел 1970 год. Мне было десять лет. Приходилось кататься с матерью на общественном транспорте через всю Москву. Добывали то одну справку, то другую. Постоянно случались какие-то несоответствия. Запрашивали по телеграфу ведомства Ленинграда. Нам было не до красот столицы.
Измотанные толкотней в автобусах, суетой спешащих по делам людей, возвращались к себе. На корточках залезали под намокший тент. Здесь стояли две раскладушки. Нам хватало одной. Кутались в пропитанное сыростью холодное постельное белье. Постепенно согревались, прижавшись друг к другу. Слушали как барабанит дождь. Это было единственное место, где мы могли отдохнуть.
Мать прижимала меня к себе. Укутывала неподъемным, насыщенным влагой, ватным одеялом. Обнимала поверх большими тяжелыми руками. От этого общего веса я чувствовал себя замурованным.
Мама, мамочка, мамуля...
Едва покачивала мой саркофаг. Тихо пела:
- Баю баюшки баю,
Не ложися на краю,
Красный пёс захочет есть,
Нашу деточку унесть...
- Мамочка, - спрашивал я, - ведь это русская народная колыбельная — придет серенький волчок...
- Бабка твоя - мордва! Какая она русская? Волчков всяких не боялась. Сказки мне рассказывала про пса красного кошмарного. Про него и песни пела. Вот и я тебе пою...
- Он придет издалека,
Дам ему я молока...
Над палаточным городком постоянно звучала музыка. Чаще всего нарушал тишину Муслим Магомаев:
- Ты никогда не бывал в нашем городе светлом,
Над вечерней рекой не мечтал до зари...
Когда дело доходило до припева, динамик, висевший на столбе, начинал захлебываться и хрипеть под струями дождя. Через бульканье и хлюпанье едва слышалось знакомое:
- ...Пе-е-е-сня плывет.
...по-о-оёт...Москва...
Затем пронзительный свист, хрюканье, наступала пауза. И снова голос певца:
- Ты к нам в Москву приезжай...
Нам было не смешно.
По утрам, под жалостливым взглядом матери, я вытягивал руку из-под одеяла. Желал разрядить тоскливую обстановку, на минуту прогнать душевную унылость. Делал вид, что хочу коснуться пальцем брезента.
- Не дотрагивайся до крыши! - с испугом восклицала мать каждый раз. - Промокнем! Сразу начнет капать внутрь!
В очередной раз запоздало понимала мою шутку - усталость тормозила. Ласково улыбалась - становилось теплее.
Мама, мамочка, мамуля....
Понятие «крыша» выглядело в тот момент очень не убедительно.
В ответ я старался растянуть рот шире. Надеясь, что тем самым ободряю мать. Боялся разжать зубы, чтобы она не услышала как они клацают от озноба. Опасался, что заботясь о моем здоровье, она вернет меня обратно, оставит с бабушкой.
После столичного приюта, неделя в поезде дальнего следования казалась мне настоящим раем.
Я отогрелся.
Лазанье на верхнюю полку и обратно. Переходы в вагон ресторан через лязгающие, шатающиеся тамбуры. Мелькание шпал сквозь щели переходной площадки. Грохот колес в опорной тележке. Стоянки в незнакомых городах. Выкрики продавцов на перроне: жаренные пирожки.., пирожки с мясом..., рыба..., молоко!
Умопомрачительные съестные запахи!
Как мне хотелось впиться зубами в золотистую поджаристую ножку курочки. Но разве можно было опуститься до такой обыденности - на вагонах нашего поезда красовались надписи «Москва — Пекин». У открытой двери застывшими краснолицыми солдатиками в фуражках и черных костюмах с золотыми полосками на рукавах стояли проводники - китайцы.
Высокие и невозмутимые стражи охраняющие доступ к избранным.
Я выходил в светлом костюмчике сшитом матерью. С надменным видом прохаживался по перрону. Периодически возвращался за придуманной мелочёвкой внутрь и через пару минут появлялся снова. Старался как можно чаще встречаться взглядом с проводником, чтобы он меня запомнил. Не воспрепятствовал возвращению. Не оставил на полустанке. Тот оставался невозмутим и только темные зрачки прицельно двигались в узких бойницах глаз в тени козырька.
Поезд следовал здесь раз в неделю. Выходящие из вагона пассажиры спускались по лестнице, точно сходили с Олимпа — так казалось аборигенам.
Те приходили заранее целыми семьями, приглашали гостей из соседних деревень, чтобы просто поглазеть. Для них - это был праздник. Играли на гармошке, приплясывали. Стелили поодаль на траве рушники, раскладывали простенькую еду, ставили бутылку самогона, садились. Начинали угощаться, лузгать семечки. При появлении китайцев, незлобиво хмурились, тыкали в них пальцами. Показывали детям, наводили на них жуть. Пересказывали услышанное по радио, спорили о том, как прошлой весной наши пограничники наподдали этим узкоглазым.
После предупредительного гудка проводники - китайцы склоняли головы, жестом руки показывали на открытую дверь вагона. Фуражки казались прилипшими к голове, лица сосредоточены, губы сомкнуты. За всю поездку я не услышал от китайцев ни одного слова.
Каждое утро темнокожий великан стучал в дверь купе. С поклоном и плавным махом руки предлагал выйти. Начинал протирать пыль, тщательно пылесосить. Словно хотел высосать из нас русский дух. Простерилизовать еще до границы. Потом приносил чай. С поклоном ставил поднос на стол, с поклоном уходил.
Однажды во время уборки я спросил у матери: может они глухонемые?
Китаец метнул в меня пристальный взгляд, уколов пронизывающим холодом, отрицательно покачал головой. Тогда мы поняли, что все они - шпионы.
Контейнер с крупными вещами шел отдельно. В Дархане с поезда нас встречал отец. Худощавый, но жилистый с большими натруженными руками и широкими мозолистыми ладонями. Узкое обветренное лицо, продолговатый с горбинкой нос оканчивающийся небольшой картошиной.
Улыбался, мотал головой, откидывая с глаз отросшую вихрастую челку. Маленькие глубоко сидящие глаза с прищуром ласково лучились, даже когда он хмурился. Складочки морщин веером уходили от уголков глаз к ушам, опускались вниз.
Тщательно выбритый он стоял в рабочей спецовке на перроне. На недовольно - вопросительный взгляд матери, сказал, что здесь все так ходят.
Мы не виделись несколько месяцев и я с удовольствием почувствовал его крепкие объятия, запах табака и «тройного» одеколона. Мать едва прислонилась к отцу. Чуть тронув его губы своими, отвернула голову. Смущалась - смотрят же...!
Мама, мамочка мамуля...
Отец достал пачку Беломора. Оранжевая суша порезанная синими реками на части, красная звездочка в центре - этот кусочек родины всегда был при нем. Вынул папиросу, покрутил щепотью, разминая в гильзе табак. Постучал трубкой о ладонь выталкивая мелкие крошки. Сунул в рот. Сжал пальцами поперек сомкнутых губ. Но не закурил - сорвался и стал руководить погрузкой. Пачка осталась в руке....

– Понто прамо? – спросил Михаил в телефон, произнеся слова в нос. Исказив голос до отвратительной самому себе гнусавости. После – замер. Сжал трубку, держа большой палец на красной кнопке. Сосредоточился. Превратился в единый чувствительный рецептор, чтобы в мгновенье распознать чью-то речь – при необходимости оборвать связь. Ну же! Ну!...
Он не помнил, где подхватил это иностранное выражение, которым откликнулся на звонок, что оно означало и на каком языке. Быть может, услышал ещё в самолете от случайного пассажира или уже по прилёте в Бразилию. Но почему-то зацепилось в памяти крепко.
В динамике – голос Лили. Как всегда, наивно звонкий, непосредственный:
– Алё-алё!.. Можно позвать Миха...
Вздохнул. Надсадность улетучилась, мог бы расслабиться, но...
– Лили!!! – шепчет он с досадой, так вымученно и пронзительно, что рядом стоящие граждане начинают оборачиваться. Опасливо озираясь, шагнул в закуток запасного выхода аэропорта. – Я же просил...
Только этот голос теперь связывал его с родными, друзьями, с тем, чем жил все последние годы. Неужели последние? 2013. Чёртова дюжина всегда приносит неприятности. Ощущение опасности, которой он себя подвергал, не смогло затмить нахлынувшие удушливые объятия тоски и опустошаемой унылости.
– Ой, прости, Мигель! Я не узнала твой голос. Сразу поняла, что СМС пришло от тебя. Как самочувствие? Где ты? Уже приземлился? Как погода? – но тут же затащила Михаила в собственную реальность. Стала пискляво визжать: – Черт! Этот козел подрезал меня! Ты чего ослеп, старый пень? Уже джипаря не видишь на дороге... Бар-ран... Ну а ты-то куда лезешь на своём ведре... Место, что ли, освободилось?..
И даже этот далёкий знакомый взрыв возмущения Лили не вызвал, как обычно, снисходительную усмешку, а только горечь необратимости того, что случилось. Обморочное осознание — Лили нет рядом и не будет так долго. А может, навсегда. А значит, не будет ничего, ничегошеньки... Он и раньше говорил с ней по телефону. Но это звучало ощущением елейного упования предстоящей встречи. Теперь – пропасть. Как чёрная дыра, которая поглотила всё, чем он жил, что было дорого. А вместе с этим её лицо, руки, а через минуту исчезнет голос...
Михаил понял, что Лили едет на его «Лексусе». Она всегда ругалась за рулём. Именно за рулём, в иных случаях – плаксиво жаловалась. На водителей других авто, на гаишников, на погоду, пробки, светофоры и разбитые дороги.
Нет, был один момент, когда на неё что-то нашло. Весь путь она молчала. Сосредоточенно сопела как паровоз, а затем свернула на стройплощадку, проехала вдоль забора в самый дальний угол и там, заглушив машину, стала расстёгивать ему брюки. Это было нарочито грубо. Но Михаилу нравилось, когда его хотели, желали именно так. Без жеманства и компромиссов. Целеустремлённо, словно на распродаже новой электроники. Он не сопротивлялся. А потом долго нежно гладил под кофточкой горячую спину Лили, чувствовал испарину, когда она прижалась обессиленная. Обнимала за шею, сидя на нём, как на стуле – лицом к спинке.
Пять лет назад, когда исполнилось сорок, Михаил ушёл в отставку. В то время Лили до выслуги оставалась десятка, которая как раз определяла разницу в возрасте.
За время знакомства она успела сойтись с парочкой коллег по цеху. От одного даже родила. Но замуж не вышла. Все время возвращалась к Михаилу. Он принимал её всегда, даже если для этого приходилось выпроваживать очередную подружку. Своей неуёмной упертостью и вожделением существования она напоминала маленький гвоздик, торчащий из тела жизни. Всеми силами старалась удержаться. Жаждала, чтобы кто-то вбил её поглубже. А лучше под самую шляпку – понадежней, навсегда. Но удары наносились косо, вполсилы, невпопад.
Лили была маленькой курносой девочкой. Стриженой под мальчика. И в двадцать, когда он впервые принёс ей документы на подпись. И в тридцать пять, когда вчера, прощаясь, целовал её в Пулково, передавал ключи от квартиры и машины. Видел её непонимающие глаза, удивленно поднятые брови, приоткрытые губки. Их вид всегда манил. Её взгляд не отпускал. И он подумал, что надо еще что-то сказать. Не мог подобрать слов. Глядел по сторонам, искал помощи у строгих полицейских, симпатичных стюардесс, проходивших мимо, в шуме зала, радостных криках встречающих. Но ничто из этого не соответствовало томлению его души, и, дабы прекратить поиски, он резко повернулся, чтобы идти. Почувствовал, как она разгладила сзади куртку, собранную в складки сиденьем автомобиля. Лили всегда так делала – проводила ладошкой от лопаток через талию вниз. Продолжала растерянно молча стоять за красной ленточкой ограничителя, не успев опустить руку – он ушёл слишком быстро. И ладошка, съежившись, замерла, обвисла лепестком на уровне груди, словно подставляя себя для мужского поцелуя.
А он уходил к стойке регистрации. Продолжая чувствовать спиной её пальчики. В глазах мутилось. И думал, что же он сделал такого. Что же такого сделал? За что? Оглядывался. Смотрел. Смотрел и видел расплывающиеся очертания. То её всю, то частично – остальное прикрывали двигающиеся фигуры. То закрывшего её полностью огромного толстяка с лоснящейся улыбающейся физиономией, толкающего тележку прямиком за Михаилом. Словно преследующий локомотив неприятностей – не остановиться. И... всё.
За время их общения много чего произошло. Только никогда не было скандалов и ссор. Быть может, она отыгрывалась на других своих знакомых? Встречи были полны нежности и заботы. Ей нравилось ухаживать за таким большим взрослым. Встав на цыпочки, заботливо повязывать шарф, интересоваться, что он ел на обед и завтрак. Не болит ли у него что-нибудь.
Михаил улыбался в ответ. В основном молчал. Ему нравились эти ненавязчивые, ни к чему не обязывающие вопросы. Казалось, они заполняли её всю, и он боялся перегрузить Лили ответами. Сломать её спрашивающий механизм.
Несмотря на такое долгое и бесконфликтное общение, они так и не поженились. Даже продолжали раздельно жить. Он в своей студии в центре. Она – на краю города, с родителями, маленьким сыном и старой слепой бабкой.
Теперь он уже не помнил, была ли это любовь, когда впервые увидел Лили в дежурной части ГУВД. Или только душевный восторг и смятение от созерцания необычной внешности девушки. Воплотившей в себе мечты о далёких и недоступных тогда женщинах Юго-Восточной Азии. Смуглая брюнетка с высокими скулами, пухлыми соблазнительными губками и озорным взглядом черных раскосых глаз. В обтягивающем уставном сером платье, выгодно подчёркивающем её стройную фигурку. На плечах – погончики сержанта. Росточком по грудь Михаилу и легка как пёрышко для его центнера мышц и почти двухметрового роста. В шутку он обещал свозить её в Париж. Но не сбылось.
Несколько раз он видел сына Лили, когда подвозил их в аэропорт, улетающих в отпуск на юг. Но сам оставался. Семья была не для него. Несколько романов ни к чему не привели. За жену ему была служба. Ревнивая и занудливо сварливая. Тревожила, устраивала Михаилу скандалы, будила по ночам, изредка баловала шумными дружескими вечеринками, очередной ступенькой карьерного роста или поощрениями начальства.
Таким образом, долг Родине он закончил отдавать в звании подполковника, заместителя начальника агентурного отдела главка. Отвечал за организацию оперативных разработок, внедрение и систематические отчёты за всё управление, из-за которых никто не хотел занимать эту должность.
Уходить не думал, но очередная реорганизация привела к руководству управлением молодого сотрудника из районного звена, сына старого отставного генерала, подавшегося в депутаты. Михаил получил уведомление о предельном возрасте и, расстроившись от неожиданности, написал рапорт на увольнение. Пенсия, как спасательный парашют, была за плечами. Разовое пособие давало возможность открыть дело.
Под ту же реформу попали и его друзья: подчиненный – начальник отделения внутрикамерных разработок Николай Сиваков и руководитель отдела по борьбе с преступлениями в молодежной среде Серёга Полинов.
Решили втроем организовать бизнес. Открыли фирму, взяли в лизинг пару фур, наняли водителей. Николай был родом из Белоруссии. Отвечал за поставку дешевых овощей и фруктов. Сергей решал вопросы кредитов и логистики, а Михаил поставлял товар на рынки города, поскольку был знаком с несколькими директорами.
За пять лет работы парк грузовиков расширился до двадцати. Был снят офис. Работой занялись профессионалы. А трое друзей делили прибыль и планировали дальнейшее процветание – своё и фирмы. При сложностях с бывшими коллегами обращались к Лили. Она знакомила, при необходимости ходатайствовала, за что получала хорошее вознаграждение.
Пропорционально экономическому росту, Михаил раздобрел. Появился нешуточный животик. Лицо округлилось. Волосы на голове поредели, поэтому стригся очень коротко. Постоянные занятия в тренажерном зале спасали только от увеличения полноты.
Лили оставалась секретарём начальника управления. Всегда очаровательно улыбалась, вовремя готовила документы на подпись и приносила кофе. Это было для неё гарантией продолжения службы.
Она непрестанно жаловалась на тесноту у себя дома. Родители-пенсионеры продолжали её учить жизни – называли неумехой, слепая бабка требовала ухода. От недостатка материнского внимания и поучений стариков ребёнок рос нервным, страдал близорукостью. И хотя Михаил просил только поливать цветы – не сомневался, что Лили переберётся на его жилплощадь, как только поймёт, что он подался в бега и надолго.
После убийства Сивакова сомнений не оставалось – на них идёт конкретная охота. Конспирация прежде всего. Хотелось жить. А насколько длинны руки мафии, Михаил успел убедиться ещё на службе – заказные убийства раскрываются трудно...
– Я долетел, всё в порядке, – остановил он поток собственных воспоминаний и ругательств Лили. Внезапно ощутил прилив совестливости. – Я не успел предупредить Сергея. Передай ему – пусть будет осторожен. Связь через тебя.
– Это твой новый телефон? – щебетала Лили.
– Да, этот единственный не засвечен. Оформлен не на меня. Умоляю – не давай его никому. Даже Полинову. Тебе звонить не буду. Только ты. И в исключительных случаях. Или когда всё наладится. Поняла?
– Расскажи, ты где? Там тепло? Это далеко? – Лили общалась с обычной непринуждённостью. Такая же милая и непосредственная...
Хотелось обнять, ощутить, как напрягается её тело. Увидеть лицо, идущее красными пятнами возбуждения, вздрагивающую верхнюю губку, закатывающиеся глаза – Лили заводилась мгновенно и непредсказуемо.
Он мысленно проник через трубку к её резному маленькому ушку с вывернутой мочкой, ёжику волос и гладил, гладил, гладил... Словно ничего не случилось. Ни угроз, ни бандитов, ни предательства бывших коллег... В глазах защипало от тоски и неопределённости. Хорошо, что родители живут далеко в деревне. До них не доберутся...
Посмотрел по сторонам. Из-за угла появился полицейский в черных очках. Прямо как из фильма. Подумал, что вряд ли здесь уже в курсе. Но решил внимания не привлекать. Закончил разговор:
– Береги себя, сделай для остальных вид, что мы поссорились. Ну пока! Целую.
Ощутил в душе неприятие от пошлой формальности последнего слова. Раньше не замечал. Передёрнуло.
Вышел в зал и продолжил разгуливать по аэропорту Галеан. Иногда проверялся – оглядывался: не промелькнёт ли знакомое лицо. Но всё было спокойно. Обдумывал, куда податься.
Сюда он прилетел по нескольким причинам. Во-первых – надо было куда-то срочно скрыться! Южная Америка подходила – расстояние от Санкт-Петербурга то, что надо! Во-вторых – не требовалась виза. В-третьих – это была его мечта. Ещё с тех времен, когда впервые услышал с экрана от Остапа Бендера что-то типа: «Рио-де-Жанейро – хрустальная мечта моего детства, не касайтесь её своими грязными лапами...» Да... Грязными лапами...
И когда в «Пулково — 2» он увидел в расписании рейс на Бразилию – сомнений не было. До этой мечты теперь оставалось двадцать километров.
Аэропорт на удивление был самый обыкновенный. Даже, скорее, маленький для такого густонаселенного города, как читал в интернете: пятнадцать миллионов. За свою жизнь Михаил много где побывал и мог сравнить.
Небольшое количество рублей, прихваченное на родине, надо было поменять на местную валюту. Разговорный английский казался бесполезным. Большинство общалось на португальском или испанском. Справочное – это спасение. Подошел к смуглой миловидной девушке в синей форме и спросил на английском, где можно поменять валюту. Оказалось – внизу. Там был еще один этаж. Видимо, для вылетающих.
Банк нашел быстро, и все рубли перекочевали в кассу. Какая разница, какой курс, если нет альтернативы?! Полученные купюры сунул в боковое отделение портмоне. Теперь на руках было несколько сотен реалов. Прикинул, что они вполовину дешевле американского доллара. Ещё имелась пластиковая карта Ситибанка. Но ею пользоваться пока не решался – вычислят немедленно. Гораздо быстрее, чем по билетам на самолёт. Переложил её за корочку обложки в паспорт.
Теперь надо было подумать, куда и на чём ехать.
Решил сделать это во время еды и пристроился в одну из очередей бистро. Обратил внимание, что на целую голову выше всех. Пожалел, что виден за версту.
Продвигались медленно. Народ впереди стоял разношёрстный: загорелые старики в сомбреро, толстые сисястые негритянки в коротких платьицах на тонких бретельках, подростки в разноцветных майках футболистов. Загорелые улыбающиеся лица. Громко болтали. Отовсюду звучала музыка. Веяло душевным теплом и благожелательностью. Иногда кто-то начинал напевать: «Самба! Самба де Жанейро...» Крутил бёдрами, переступал ногами. Другие подхватывали на несколько секунд, топтались в общем ритме, крутились, кивали головами – после хохотали. Хлопали друг друга по плечам, ерошили волосы пацанам.
Пока стоял в очереди, Михаил увидел на стене часы. Перевёл время. Было почти шесть утра. Снял лёгкий пуховик и свернул в чехол, положил в сумку. Остался в рубашке и джинсах.
Подойдя ближе к кассе, так и не смог понять, чем кормят. Официанты в красных передниках выносили уже заполненные подносы. Что-то кричали и к ним подходили граждане, ожидавшие за столиками. Пытался состыковать название блюд и то, что выносят. Ничего не получилось. В меню перевода не было. Вклеенные фото как производственный брак – цветное месиво. Знакомыми выглядели только пюре и макароны. И то — непонятно, из чего сделаны.
Смущаясь, промямлил несколько вопросов на английском. Не понимали. Разочарованно отошел в сторону.
На прилавке лежала сдоба, но портить желудок не хотелось.
Ещё одна попытка основательно поесть в другом кафе тоже ни к чему не привела – результат тот же. Зато своим хождением по очередям привлёк внимание полицейского. Был похож на первого — или он же. Голубая рубашка с тёмными погончиками. Чёрная фуражка с белой помятой тульей как у выпускников морских училищ Питера. В аналогичных очках – непроницаемых капельках. Прислонившись к стойке, болтал с барменшей. Через зеркальную витрину в упор глядел на Михаила.
Лицо копа с шевелящимися губами, странным образом, уместилось в отражении между раздвинутых бутылок. Выглядело идиотским. Но сейчас было не до смеха. Надо было смываться. На плече Михаила висела небольшая спортивная сумка. Точно — корреспондент, прилетевший на конференцию. Лишняя проверка документов была ни к чему.

Глава 1. На войне как на войне.

Вот уже более получаса Виктор Иванович Васин, старший опер уголовного розыска отделения милиции не менял позы. Безучастно сидел в своем кабинете за письменным столом. Облокотившись на столешницу, подперев щеку ладонью - он думал.
Смуглое от природы лицо. Черные, чуть навыкате, потускневшие глаза сокрыты полудремой. Суточная щетина от подбородка до глаз - словно броня. Непроницаемый налет усталости покрывал кожу как серая пыль, придавал ей оттенок землистости.
Наклоненная голова взирала на происходящее как бы со стороны. Периодически открывала рот. Притормозив очередную мысль, плутавшую в закоулках сознания, озвучивала профессионально построенную привычную фразу.
Половинка челки, ровно стекавшей вниз, отклонилась влево. Образовала на слегка прыщавом лбу просвет в виде наконечника стрелы. Ограниченного снизу дугой сросшихся бровей.
Правая рука держала стоящую ребром на столе пустую стопку. Ловко подкручивала ее пальцами то в одну, то в другую сторону. Изредка приподнимала, постукивала донышком о прозрачное местами поцарапанное оргстекло, из-под которого скалились застывшие на фотографиях физиономии не вызывающие добрых чувств. Там же - несколько визиток и напечатанный на машинке список российских городов. В виде оцифрованных трех столбцов. Озаглавленный: «секретно пароль на июнь».
Васин думал. Не желая того - обо всем сразу. О службе, о семье, о друзьях. Соединяя в себе тянущиеся отовсюду нити бытия. И дабы окончательно не запутаться в них старался воспринимать мысли поверхностно. Как опытный гитарист перебирает струны пальцами руки. Чуть тронув одну думу, мгновенно перескакивал на другую, затем на следующую. Выводя тем самым единую мелодию своего существования, которую едва слышал во всеобщей музыкальной какофонии современной жизни. Именно так виделась теперь ему нынешняя окружающая действительность.
Обстановка в стране накалялась. С самого начала 1991 год начал приносить одни неприятности. В январе за три дня прошла денежная реформа. Граждане атаковали сберкассы. Постовых не хватало. Контролировать очереди привлекали оперативников. Зарплата увеличивалась, но выдавалась через пень-колоду. Инфляция пошла на обгон. Из государственных магазинов продукты исчезли. В кооперативных — цены кусаются. На предприятиях начались забастовки.
В город пригнали голубую дивизию узкоглазых смуглых коротышек. Фуражки на ушах, шинели до пят. Добросовестно исполняли свой долг - лупцевали резиновыми палками налево и направо своих высокорослых белокожих бунтующих собратьев.
В апреле отменили замполитов. Ходили слухи, что участкового, пытавшегося поднять мятеж, избрали в народные депутаты. И казалось, теперь призывать милицию митинговать было некому...
С преступностью бороться, что с ветром в поле. В феврале указ Горбачева «О мерах по усилению борьбы...». Сколько их было - этих указов? А проку?
В милиции - текучка. Оперативников толком не готовят. Как на фронт. Учеба наспех, экзамены сдал - и на «передовую». А тут новые веяния! Как изобличать, доказывать? Вот сидит перед новичком гад, щерится. Все про него доподлинно известно. Опер — ему слово, а тот посылает куда подальше и про новую демократию долдонит вместо чистосердечного...
Волей-неволей по молодости, по неопытности заведешься на раз — то ли от собственного бессилия, то ли от этой наглой рожи. И вспыхивает в душе пламя — готов задушить мразь поганую. А в голове мысль стучит — нельзя! Нельзя... Трудно сдержаться. Если старшие не подскажут, уловку какую не придумают.
После полугода научится молодой выматывать таких подонков. Вопросами разными заковыристыми, повторяющимися. Дактилоскопией неторопливой и размеренной. Криками ужасными из соседнего кабинета. В общем как в кино показывают, в книгах пишут.
А когда нервы начинают сдавать, все же не железные, то руки зудят, так, что дрожь идет по телу — хочется вцепиться гаду в лицо! Время передать его с рук на руки напарнику. И тот начинает, вернее, продолжает на свежую голову - со своими прибаутками, подходцами. Пока в свою очередь не притомится. Не иссякнут капканы разные и новшества им самим придуманные. И дальше скидывает паршивца следующему коллеге. А потом опять возвращают тому, кто начинал. И уже преступник перестает улыбаться - не железный. А опер успел отдохнуть - бумаги пописал, покурить сходил, стопочку пропустил. С новой силой берется за подонка!
Бывает и нет уж терпения сдерживаться - когда без напарника. Ненависть накатывает, вскипает до шума в ушах. С разворота как учили — рраз под дых! И сам тут же убоишься, но не показываешь! Благо без свидетелей. А напускаешь злость еще посильнее! Поднимаешь ее изнутри накопленную от давних обид. Вспоминаешь обиженных, ограбленных, покалеченных ждущих помощи, сидящих на прием у двери. Лицо корчишь судорожной гримасой. Чувствуешь нутром - преступник поплыл. Восторг в душе, но тоже не показываешь. Словно каток продолжаешь наезжать, выдавливать до конца как тюбик с пастой. Чтобы всю правду - матушку выложил, как на исповеди. И видишь точно стержень из тела его вынули. Осунулся, плечи опали, голова повисла. Гады ползучие измываться привыкли только над немощными, да женщинами с детишками! А к самим себе трепетно относятся. Боли боятся! Глядишь - раскололся! Явку пишет...
Но здесь дело другое...
Старая облезлая настольная лампа на изогнутом штативе рупором нависала из-за предплечья Васина. Лениво пробивала льющийся из окна свет. Едва подсвечивала край стола, за которым сорокалетний плотный мужчина в длинной кожаной куртке ссутулившись сидел на стуле. Старательно делал вид, что вот-вот начнет писать. Грыз ручку. Периодически поднимал голову, устремлял взгляд к потолку, словно там находилась подсказка или существо, которому он мысленно обращал свои мольбы.
- Тяжело тебе, Князь? – сочувственно произнес Васин, не меняя позы. Покачал головой. Поджав нижнюю губу к верхней, сморщил бантиком. Втянул щеки.
- Да уж..., Виктор Иванович, - отозвался мужчина почувствовав заботу. Расплылся в золотозубой улыбке. Растянул толстые колбаски губ. Хомячьи щеки покрытые длинной, но редкой, щетиной раздались в стороны. Образовали глубокие ямочки. Обессиленные светлые волосы прилизаны к голове, зачесаны назад. Нависший лоб, низкие надбровные дуги и высокие скулы выпячивали мясистое лицо. Делали его бугристым. С красноватой шелушащейся поверхностью на маковках. Скрадывали внутрь маленькие настороженные глазки.
Детина скосил взгляд на стопку в пальцах опера, сглотнул слюну. Затем мельком с опаской глянул на лоб Васина, где светлый наконечник стрелы казался ему предупреждающим знаком. О дальнейшем сочувствии просить казалось бессмысленным.
Виктора Ивановича он знал уже несколько лет. Аккурат с тех пор, как бывшие однокашники, помня о былом борцовском чемпионстве Александра Князева и уповая на его внушительные размеры, уговорили съездить к должнику. Там их всех благополучно приняли сотрудники уголовного розыска.
Васин, хоть и был на десять лет моложе, но смог разобраться в ситуации и в тюрьму не отправил. С тех пор Александр чувствовал к нему уважение. Готов был помогать как обещал. На суде свидетельствовал и кое-что рассказал. Но пока сидел в изоляторе и хлебал баланду, появилось у него отвращение ко всей преступной братии, которая обманом чуть не затолкала его на тюремные нары. Успела оставить память о себе: выбить в Крестах верхние передние зубы, а взамен окольцевать наколками перстней по три пальца каждой руки. Нюхом теперь сиженных чувствовал, тошнило от них...
- Пиши, Князь, пиши! – настоятельно обратился к нему Виктор Иванович, вскинув брови. - Ты пока еще даже «спасибо» не заслужил. Информации ноль. Несешь какую-то байду! Неужто никто тебе ничего ценного не рассказал, что у нас на Охте творится? Грабежи в каждой подворотне, за месяц пять убийств - три глухих. Стрельба в ресторане на Таллинской. Ладно бандюки меж собой что-то не поделили. Но попутно ведь официантку застрелили. Совсем юная девчушка. Она - то при чем? Ребенок грудной осиротел. А ты не в курсе? Плохой ты «барабан» – совсем не стучишь.
Князев два раза утробно промычал, что вполне походило на отрицание, в смысле подтверждения.
- Сколько ты у меня на связи платником? Год? А до этого полгода бесплатным трудился! А вначале – доверенным лицом! Посмотри на себя! Весу за центнер! Росту под два метра!Зря только пальцы в наколках. Почему не в авторитете?
- Что уж Вы так, Виктор Иванович! «Перстни» - по глупости, - недовольно бурчал Князев. Накрыл одну ладонь другой и опустил под стол, - Дурак был! Сами знаете, когда за вымогательство арестовывали. А теперь же сами к преступникам толкаете! Отошел я! Семья у меня! Товарищ начальник, отпустили бы! Был грех - связался с бандитами. Так я ж их всех сдал тогда!
- Вот именно, что тогда! – отозвался Васин, - За что на условное вышел. А братки твои лес поехали пилить! Тут мы в расчете! А кто теперь будет с бандитами бороться? Я же не заставляю тебя преступление совершать! Учу: рядом будь, или заболей, когда на дело пойдут! Ну, ты же агент! Разведчик! Смотрел фильмы как наших в тыл забрасывали к фашистам?
- Скажете тоже! – усмехнулся Князев, - Да нет уж войны-то, Виктор Иванович! Больше сорока пяти лет прошло! Третьего парня собрался рожать! Кооператив сварганил, железо собираем со свалок…
- Есть война, Александр Князев! Есть! И ты это знаешь..., - зло прервал его Васин. Стало очень обидно, что этот здоровенный детина, международный мастер спорта по дзюдо, хочет стоять в стороне когда страну рвут на части. Сверху – чиновники, снизу – бандиты. Резко выпрямился за столом, так что просвет на лбу закрылся, образовав из волос сплошную черную полосу. Хотел обругать Князева, но остановился в раздумье. Стоит ли? Пересилил себя. Смягчил тон, - Так, что рано тебе на покой! Хотя семья делу не помеха! Наоборот — помогу, если что. Как в ясли устроить малыша, жене твоей с будущей работой. Видишь, что вокруг твориться! Безработица - как в Европе. Может, тебя куда пристрою!
- Вы пристроите…, - хмыкнул Князев, - потом век не отмоешься! Еще фуражку мне выдайте с кокардой, чтоб издали было всем видать!
- Ладно, пиши, не отвлекайся. А я колбаски нарежу!
Встав из-за стола, Васин расстегнул пиджак. Потянулся. Расправил помятые полы серого отечественного костюма. Направился к большому сейфу похожему на шкаф. Тот стоял рядом с дверью. Из замочной скважины торчал ключ, – Вижу тебя опохмелить надо!?
Князев, скосив взгляд, благодарно улыбнулся. Ничего не ответил. Затем снова тупо уставился в потолок.
Васин повернул большую рукоятку на дверце и потянул на себя. Четыре нижних полки были заняты уложенными в стопки глухими оперативными делами разной толщины. На верхней — початая бутылка водки, четверть буханки черного хлеба, пара банок консервов и полпалки копченой колбасы. Потянулся аромат. В желудке кто-то стал перебирать камешки, заурчало.
Князев повернул голову на запах. Вытянув шею, принюхался. Увидел, как Васин орудует ножом.
- Вон, у вас даже сервелатик имеется, не то, что у нас, простых смертных! А говорите - война! – произнес он с издевкой, осклабился. Но увидев, как резко обернулся оперативник, его поджатые злые губы и выпученные глаза, тут же пожалел о сказанном.
- Это точно..., имеется! - процедил Васин еле сдерживаясь, чтоб не подойти к этому детине и врезать по лыбящейся физиономии. - Но достаю я его не часто! А только чтобы побаловать друзей своих и таких как ты - помощников! Поскольку дефицит этот я у директора магазина по снабжению ветеранов выпросил. И каждый раз как нарезаю, вспоминаю о тех людях, что здоровье за нас положили. А ты когда закусывать колбаской будешь, так подумай, как помочь жизнь для них спокойную наладить в районе! А заодно и для нас с тобой, и детей наших. Понял...?!
- Да не нужна мне ваша колбаса! Это я так сказал! – пошел на попятную Князев. Лицо его стало пунцовым, словно оплеуху он все же словил, - Морали читают... Могу и без нее выпить!
Васин положил нож на сейф. Взялся рукой за узел галстука и, повертев головой, опустил его вниз, освобождая шею. Ему тоже стало жарко.
- Положим, без колбаски выпить сможешь, а вот без спокойной жизни не получится! А я тебе гарантирую ее только в единственном случае – если будем в одной упряжке...! Ну, в общем, ты меня понял. И больше не вынуждай, а то я и обидеться могу!
Раскладывая на листок писчей бумаги тонкие кругляшки колбасы, Васин подумал, что про войну он сказал очень точно. Но не до конца. Не мог же он рассказать, что по окопам его и сотоварищей стреляют все кому не лень. И если от бандитских пуль он с однополчанами отстреливается аналогичным образом и даже с каким-то ковбойским залихватским азартом, то от пуль начальства и кучи проверяющих приходиться только по возможности уклоняться. Периодически специально подставлять не самую жизненно важную часть тела. Получать легкие ранения в виде замечаний и выговоров, чтобы не потерять главное здоровье. А затем от нервотрепки укрыться на больничный, отлежаться дома. Как в военном госпитале. Через неделю снова вернуться в строй.
Не все возвращались. Вместо шести оперативников в отделении оставалось только три бойца.
Самый опытный, старина Халфин, плюнул, взял под Всеволожском землю в аренду, разводит поросят. Давеча приезжал на новой «девятке». Со свиньями, сказал, работать приятней чем с милицейским начальством.
Бодров Стас только пришел в отдел. Совсем пацан еще. Отстранен от службы. При задержании шарахнул громилу - преступника рукояткой пистолета. Патрон в патроннике оказался, а предохранитель снят. Случился выстрел. Напарник теперь в больнице. Жить будет. А личный состав в очередной раз сдает зачеты по правилам применения оружия. Некому молодых учить. Двухмесячные курсы — и в окоп.
Приходили новенькие после института или офицеры из сокращенных. Потопчут грязь улиц, полежат в засадах. Блох нахватают в подвалах и уходят. Не понимают, зачем милиция нужна, если не дают людям помогать? Воров искать? Бандитов крутить? Заставляют материалы прекращать, жалобы не регистрировать. Вынуждают изощряться, но заявителей выпроваживать. Все за процент раскрываемости борются. А кому нужны эти проценты? Ими ущерб не покроешь, убитого сына матери не вернешь!
На работу уходишь — дети спят, приходишь — тоже спят. Иногда кажется, просто арендуешь койку в съемной квартире. Да и там теперь было не спокойно. Семья Васиных держала оборону. Несколько раз приходили из районной администрации инспекторы по распределению жилплощади. Требовали выехать. Дескать, квартира как поощрение по службе выдана по ошибке. Положена только участковым и следователям, а опера уголовного розыска под эти категории не подпадают.
Совсем недавно Виктору Ивановичу Васину исполнилось тридцать. Худощав. Среднего роста. Похож на отца, родившегося в Баку. Азербайджанец, но языка не знал и Каспийское море видел только на картинках. Стригся не коротко. Оставлял длинные прямые баки, боясь открывать торчащие лопухи ушей, которых сильно стеснялся еще со школьных дразнилок.
На территории — больше пяти лет. Первые полгода порывался все уйти. Уставал сильно. Не физически. Морально. От собственного вранья, изворотливости! Старики успокаивали: приспособишься, разберешься, научишься. Не верилось по-началу, да успел сдружился. А бросить товарищей - не по правилам. Так и остался. Потом привык.
Получив звание капитана числился у руководства знатоком.
Хотя про себя думал, что ничем особенным не отличается. Считал, что в милицию попал совершенно случайно - от безысходности. Окончив училище имени адмирала Макарова, работал на траулере. Ходил от базы Ленинградского рыбного флота. Только освоился - перевели вторым штурманом, а тут пошло сокращение. Суда на продажу, экипажи за ворота.
Подвернулся Миша Дадонов, раньше вместе учились. Тот уже полгода работал в милиции метрополитена. Похвастался, что недавно зарплату прибавили и за звание стали платить. Соблазнил прохвост. А сам через неделю уволился и открыл кооператив. Васин бегать без нужды не любил.
Шел на службу наниматься - как на обычную работу. Книг о милиции и детективы не читал. Не думал, что может погибнуть, что там война! Зачем убивать милиционеров, которые хотят чтобы в стране был порядок? Ведь это не разумно! Осознание пришло позже.
В главк попасть не стремился. Помнил наказ отца: лучше королем в районе, чем пешкой в городе. И каждый раз говорил это коллегам, приезжавшим из городского управления переманивать к себе в Большой дом на Литейный.
Остался нести службу поближе к дому в территориальном отделе.
Имея высшее образование и жизненный опыт, на службе чувствовал себя незаменимым. Помогал всем с удовольствием, и ему никто не отказывал.
Но Князеву помочь не хотел принципиально. Понимал как тяжело тому приходится. А что делать? Новый министр требует вербовки, работу с платными агентами. А откуда Васин их возьмет? Если бы информаторам платили в зависимости от приносимой информации как в КГБ – тогда другое дело. А так, за понюшку табаку никто работать не будет. Вот и приходиться нарушать ведомственный приказ о запрете вербовок на компромате.
- Убери гирю со стола! - Васин поставив бутылку, сдвинул на край черный сотовый телефон. - Братва выдала? А говоришь, не общаешься!
Князев покосился на свою Мобиру, схожую с громоздким утюгом. Взял за трубку на корпусе сверху, переставил на стул.
- Не устал таскать такую тяжесть? – усмехнулся Васин. - Килограмма три весит!?
- В машине вожу — ей все равно! Да это так... для понта. Не включена, денег надо проплатить. Совсем очумели в Дельте. Сначала две тонны баков за телефон, тонну за подключение. Исходящий звонок — два доллара минута, входящий — один...!
- Что за манеры у вас бандитов? – деланно возмутился Васин. - Катаетесь на Мерседесах, у всех телефоны, кожаные куртки, на шее золотые цепи по килограмму, а денег никогда нет?
Князев недоуменно пожал плечами виновато улыбнулся. Обозначились добродушные ямочки.
- Да я и не бандит вовсе! Езжу на «Жигулях». Деньги иногда имеются... Это чтобы меня не трогали! Купил на Галере. Может он вообще не работает, в принципе.
Васин зашел со спины Князева и глянул на чистый листок.
- Ну что, насочинял что-нибудь?
- Нет еще, товарищ начальник, - улыбка исчезла с лица Александра. Взгляд потускнел. Обиженно отвернулся к окну.
Виктор Иванович оборотился туда же.
Белые неровные полоски газетной бумаги спасавшие зимой от холода закрывая щели, повисли вдоль рам. Скукожились. Оттопырились. Свернулись косичками. Вывернулись наизнанку желтыми кляксами застывшего клея. Колыхались от сквозняка. Словно напоминание об идущей войне: налетах..., бомбежках....
Грязные стекла в подтеках. На подоконнике — несколько цветочных горшков с кактусами. Некоторые завалились на бок как раненные солдаты — пытались вылезти из обезвоженной земли. Опять забыл полить! Убрать некогда!
Рабочий день давно закончился.
Серый, словно подернутый туманом вечер предвещал очередную белую ночь. Лето началось пасмурно. Тепла не хватает. В кабинете гнусная промозглость. Чтобы высушить воздух приходиться включать масляный радиатор оставшийся от предшественника.
Зябко поежился, не ночевать же здесь!
- Ну, тогда будешь писать то, что я скажу.
- Хорошо, гражданин начальник! – отозвался Князев.
- Пока я тебе еще товарищ, но если и на следующей встрече будешь молчать как партизан, у меня возникнут нехорошие мысли по поводу тебя!
Виктор Иванович наполнил обе стопки. Князь сразу подхватил ближнюю и приподнял в ожидании.
- Чтоб нам быть богатыми! – провозгласил Васин.
Едва слышно дотронувшись своей стопкой до Князевой, опрокинул водку в рот.
- Хорошо бы! - Александр последовал примеру.
Принялся жевать хлеб с колбасой.
Васин выдохнул. Взял бутерброд, понюхал и положил на стол. Сел на свое место. Достал из стола записную книжку.
- Пиши! - начал диктовать он. - Источник сообщает: в баре «Нептун» занимаются грабежами братья Гримм. Старший Михаил Гримухин недавно освободился. Подсаживаются к посетителю, капают в пиво клофелин. Когда клиент пьянеет, выводят из бара. В ближайшем дворе раздевают, забирают все ценное. Награбленное хранят у Лизы Чайкиной, бывшей одноклассницы. Реальное имя Анфиса. Проживает на Громова одиннадцать.
Васин демонстративно взял бутерброд и откусил половину. Принялся аппетитно жевать. Глаза с прищуром засветились хитростью. На губах - едкая предвкушающая ухмылочка.
Князев записал начало сообщения. Расслышав дальнейшее, неожиданно остановился. Замер. Подняв голову от стола, уставился на Васина.
- У моей Анфиски что ли? На Громова? У матери хранит? Ах, стерва! – вспылил, бросил ручку на стол, искренне расстроился. - Быть такого не может!
- Может, Князь, может! – Васин продолжал жевать. - Так что ты жене посоветуй принести все, что ей передали братья. На днях будем их закрывать. А то придется тебе самостоятельно своих детей воспитывать! И ручку не бросай – она казенная. Сломаешь – десять мне купишь.
- Виктор Иванович, откуда же такое известно? – Князев снова взял шариковую ручку и осмотрел - не повредил ли. Вроде цела. Немного успокоился. . Лицо зарделось. Принялся дописывать.
- Ты же у меня не один такой герой! - усмехнулся оперативник. - Работать надо, Князь! Работать! Разведка докладывает… Война ведь идет! Ставь подпись и пиши «Задание усвоил». И ниже — опять подпись.
- Знаю, - обиженно отозвался Князев.
- Молодец! Бери новый листочек. Пиши: Дмитрий Синицын, кличка «Рокки», у кинотеатра Охта отбирает у малолеток деньги…
Князев отложил в сторону исписанный листок и взял новый. Сосредоточенно заполнил своим мелким почерком.
- Пиши с середины листа, как тебя учил, - заметил Васин, - мне еще его оформлять после!
- Да знаю я, знаю... - бубнил Князев. - Так и делаю!
Глядя на его писанину, Васин подумал, что странное дело – как правило, у таких великанов буковки из под пера выходят маленькие, словно бусинки. А начнет писать лилипут, от горшка два вершка, так шесть строчек и вся страница исписана.
Заполнив, под диктовку, еще пять листов, Александр устало выдохнул, вытер ладонью испарину со лба.
- Ну даете, Виктор Иванович! Все же сами знаете, зачем я-то нужен?
Васин горько усмехнулся.
- Ты прав, я и без тебя все знаю, потому что хожу целыми днями по своей территории и вынюхиваю как ищейка. С бабушками сижу на лавочках. Граждане у нас поболтать любят. Ты нужен не мне, а моему начальству! Чтобы они на совещании отчитались, как хорошо у нас работает негласный аппарат! А что по мне, так этот аппарат во где сидит, - он указал пальцами на собственное горло, – только лишние бумаги! Регистрируй их потом, учитывай по разным журналам, нумеруй, подшивай, справки пиши, проверкам предъявляй... Но без этого в нашей стране нельзя! Так что уж терпи, если помочь не можешь! А теперь бери чистый листок и пиши расписку о получении денежного вознаграждения за месяц.
- Это я помню, Виктор Иванович, - обрадовался Князев, заполняя бумагу.
Васин на мгновенье представил гигантскую кучу документов собираемую милиционерами по всей стране. Да и не только ими, а всеми госслужащими. Липовые отчеты передаваемые по инстанциям. Доклады, планы. Вся эта бюрократическая гора лжи - только ради ублажения министра внутренних дел, президента и других чинуш не способных наладить реальный контроль. Чтобы они почувствовали свою значимость и незаменимость, веское основание для получения очередной премии, награды на грудь, бурных аплодисментов... Служим отечеству!
Князев пересчитал купюры. Снова пересчитал. В недоумении нахмурился:
- Здесь только половина, Виктор Иванович. А где остальное?
- Остальное тому, кто информацию за тебя принес! – назидательно растолковал Васин и хитро улыбнулся. Стал снова наполнять стопки.
- А...! – понимающе протянул Александр.
- А если в следующий раз так же сработаешь, вообще ничего не получишь, или должен будешь!
Александр сложил деньги пополам, убрал в карман. Протянул руку и взял новый бутерброд. Облегченно вздохнул. Решил, что на сегодня неприятности закончились.
- Вы уж по поводу Анфиски не торопитесь, товарищ начальник. Я ей скажу, она все принесет и напишет что требуется. Только меня не выдавайте. Ну..., это..., то, что я с Вами уже давно того…
- Ладно, не скажу, - согласился Васин, - Принесет и будет у меня доверенным лицом! Как ты начинал. Делать особо ничего не придется. Мне единицы для выполнения плана не хватает!
Выпили еще по стопке. После чего Васин проводил Князева на выход, а сам вернулся оформлять полученные бумаги, превращая их в совершенно секретные документы.
Была у Виктора Ивановича всего одна мечта, но общая. Которая, как ему казалось, могла решить все проблемы. Это - стать богатым! И не для того, чтобы бездельничать или шиковать, а чтобы просто не думать о деньгах. Чтобы жена не будила утром напоминаниями о деньгах на завтраки детям. Чтобы не предупреждала перед выходными, что из детского сада еды не будет и ему надо обеспечить семью на субботу и воскресенье пропитанием. О шмотках и не говори – дети росли быстро. И если младший донашивал вещи, то старшему приходилось покупать все как взрослому, поскольку был он рослый и размер обуви имел большой.
Эти неприятные, но важные мелочи не давали спокойно работать. Делать свое дело. Постоянно отвлекали, тревожа душу лишней заботой и беспокойством. Именно поэтому став богатым, он не то что не собирался бросать службу, а хотел еще сильнее отдаться ей. Купить для работы автомобиль, инструменты для оперативных мероприятий. Чтобы не зависеть ни от дежурной части, ни от других служб выпрашивая то прибор ночного видения, то бинокль, то специалиста с приспособлением для прослушивания или подглядывания.
Все свои силы хотел направить на борьбу со злом. Верил, что когда-нибудь мечта осуществиться. Премьер с президентом вспомнят о верных бойцах невидимого фронта или судьба выкинет выигрышный фарт. Если бы не верил - давно ушел!
Но покамест, воистину, жизнь — копейка. Потому не чурался возможности как-либо подработать, хотя и было это не совсем законно.
На ближайшие выходные запланировано очередное коммерческое мероприятие.
Лето еще не подсушило весну! Но первая половина июня по прогнозам обещала быть солнечной. Данный предстоящий факт Васин попытался развить в своих мыслях, чтобы не думать о неприятностях, а немного согреть колобродящую душу. Решил, что если к выходным закончится усиление, поедет в субботу с домочадцами в Солнечное на машине отца. Позагорать и заработать денег.
В очередной раз удивился себе, что успевает думать еще о чем-то кроме работы. Память хранила и много печального, с чем приходилось свыкаться.
С грустью вспомнил недавние похороны служившего в соседнем отделении Игоря Бойкова. С ним учился на курсах МВД. Веселый белобрысый парень с лукавинкой. Душа компании. Что понадобилось ему на девятом этаже высотки? Получил ножевое в живот, сброшен с балкона. За что? Кого-то задержали. Идет следствие.
Володя Горожанов - здоровяк, разводила и шутник. Насмотрелся фильмов и водил задержанных на третий этаж для допроса под дулом пистолета, вызывая опасливое хихиканье коллег. Всегда хмурился, скрывая веселый нрав под маской глубокой сосредоточенности. Не выдержало сердце. В двадцать пять!
Был грузен, слегка мешковат. Форму хранил в шкафу. Одевал редко - только на строевые смотры. Оттого и терял пуговицы, натягивая китель раз в полгода. Когда хоронили, увидел Васин знакомую полоску выглядывающей белой рубашки. Незаметно рванул на себе металлический герб. Нагнулся над другом и вставил пуговицу, закрепив ушко изнутри спичкой. Володя всегда так делал, за что получал нагоняй от начальства. Но теперь никто ругать не будет! Может оттого и лежал в гробу так расслабленно легко с доброй улыбкой на светлом лице.
А сколько пропало тех, кто помогал? По своей доброй воле или по принуждению?! Что-то рассказал и после исчез. Как бандиты могли узнать информацию из секретного сообщения? Проникали в картотеку ГУВД? Покупали информацию? Или просто раскололи? Немало профессионалов подалось из милиции в криминал. Сами не убивали - информацией снабжали, консультировали.
Васин почувствовал, что сильно устал за день. Положил руки на стол, склонил голову. Прижался щекой. Расслабился, на минуточку смежив веки. Постарался представить как все будет выглядеть в выходные. Решил посмаковать мечту со всех сторон как сладкий леденец. Ощутить очередную халтуру трамплином к осуществлению мечты.

1.


2.

Вход свободный, книга с автографом автора в подарок'

Прозаик, писатель современной классической литературы.