А вот светские успехи юной Катеньки были невелики – они просто меркли рядом с триумфами ее сверстниц-красавиц. Но счастье виделось ей в другом – в чтении книг (к своему замужеству Катя сумела на карманные деньги составить библиотеку в 900 томов) да в общении с умными людьми. Одним из таковых, несомненно, являлся ее старший брат Александр – образованнейший человек своего времени, живо интересовавшийся наукой и литературой. С ним Екатерина Романовна сохранила хорошие отношения до конца жизни, чего нельзя сказать о других ее родственниках.

Летом 1759 года дядя и тетка Катеньки находились в Царском Селе у императрицы, а девушка оставалась в Петербурге одна. Она почти не выезжала в свет и бывала только в двух домах – княгинь Голицыной и Самариной. Однажды засиделась у последней допоздна; так как стоял чудесный летний вечер, то сестра хозяйки предложила гостье прогуляться пешком. Едва дамы прошли несколько шагов, как перед ними появилась высокая фигура какого-то гвардейского офицера. Это был князь Михаил Дашков…

«Графиня приходит домой и мечтает о прекрасном офицере. Офицер приезжает к себе влюбленный в прекрасную графиню», – спустя годы напишет об этой встрече А. И. Герцен. Но в тогдашнем обществе, сообщают биографы, ходила и другая версия предыстории их брака. Как-то блестящий князь Дашков осмелился в слишком свободной манере наговорить любезностей девице Воронцовой. Катенька позвала дядю и объявила: «Дядюшка, князь Дашков делает мне честь просить моей руки!» Тот, якобы не посмев признаться первому сановнику империи, что слова его не заключали в себе столь глубинного смысла, через некоторое время женился на племяннице канцлера… Екатерина вышла замуж в пятнадцать лет, в семнадцать – родила дочь, в восемнадцать – сына. Детей по моде того времени передали в руки мамок и нянек. Любопытно, что в первое время молодая княгиня практически не могла изъясняться со своей свекровью, поскольку одна знала только французский, а другая – только русский язык.

Природное остроумие и наблюдательность помогли княгине Дашковой занять подобающее место в свете. На одном из балов, дававшихся в 1759 году в доме ее дяди, Екатерина Романовна познакомилась с будущей императрицей, тогда великой княгиней Екатериной Алексеевной.

Вскоре они стали почти неразлучны. Спустя время Екатерина Романовна деятельно вербовала сторонников для своей подруги среди сановников и аристократов. Привлекла на сторону великой княгини своего мужа и его дядю – графа Панина, а также офицеров Измайловского полка. Вместе с Екатериной совершила переход в Петергоф во главе 20-тысячного войска.

Именно Екатерина Дашкова привлекла на сторону императрицы графа Никиту Панина (по центру), графа Кирилла Разумовского (фото справа), князя Федора Барятинского и других.

 

«Уже в те юные годы выступает в судьбе Дашковой трагическая черта, – пишет один из ее биографов XIX века, – она становится жестоким врагом своей счастливой сестры (Елизаветы Воронцовой, фаворитки Петра III. – Авт.) и всей родни, благосостояние которой связывалось с прежним порядком вещей, против которого выступала противником энергичная Екатерина Романовна. И за это ей, конечно, пришлось поплатиться: вся родня невзлюбила ее, а отец несколько лет не хотел даже видеться с нею».

И вот наконец наступил долгожданный день воцарения на престоле Екатерины II. Дашкова всюду успевала, везде распоряжалась, проявляя свойственную ей самостоятельность характера, что, конечно, не могло нравиться властолюбивой монархине. Впрочем, такое развитие событий предсказывал Екатерине Романовне и дядюшка, который предупреждал: опасно доверяться дружбе великих мира сего! «Она так же непродолжительна, как и ненадежна!» – изрек канцлер, многое познавший на своем горьком опыте.

И действительно: когда Екатерина II пришла к власти, ее отношение к близкой подруге изменилось. Хотя Дашкова была назначена статс-дамой, императрица вовсе не желала делить славу с другой женщиной, тем более молодой, умной, образованной и энергичной.

«Вообще дружба Екатерины с Дашковой была невозможна, – считал А. И. Герцен. – Екатерина хотела царить не только властью, но всем на свете – гением, красотой; она хотела одна обращать на себя внимание всех, у нее было ненасытное желание нравиться. Она была еще в полном блеске своей красоты, но ей уже стукнуло тридцать лет. Женщину слабую, потерянную в лучах ее славы, молящуюся ей, не очень красивую, не очень умную, она, вероятно, умела бы удержать при себе. Но энергичную Дашкову, говорившую о своей собственной славе, с ее умом, с ее огнем и с ее девятнадцатью годами, она не могла вынести возле себя».

Сохранились сведения, что Дашкова мечтала о чине… полковника гвардии и постоянном месте в заседаниях Государственного совета. Но ее постигло жестокое разочарование. Спустя несколько дней после столь блестящего воцарения пособникам Екатерины вручали награды. Княгиня рассчитывала на какую-нибудь исключительную милость, а ей, как и другим второстепенным участникам, было дано 24 тысячи рублей. Мечты о власти, о наперсничестве с императрицей, о благотворном влиянии на нее растаяли, как дым…

В том же 1762 году Дашкова потеряла сына, и через год она поспешила завести еще одного ребенка. Мальчика назвали Павлом. Муж Екатерины Романовны уехал вначале послом в Константинополь, а затем членом дипломатической миссии в Польшу. Там, по разным сведениям, в 1764 или 1765 году он скоропостижно скончался, став жертвой лихорадки. Дашкова лишилась чувств при этом печальном известии. Княгиня осталась одна с двумя детьми на руках и кучей долгов, сделанных мужем.

Вскоре она переехала из Петербурга в Москву, но оказалось, что там негде жить: свекровь отдала свой дом дочери. Тогда вдова решила поселиться в подмосковной деревне, но выяснилось, что дом там развалился и для жилья непригоден. Пришлось построить маленький деревянный домик, куда вскоре перебралась молодая женщина. Она продала все, что имела ценного, и за пять лет расплатилась с долгами непутевого супруга.

В 1769 году, накопив денег, Екатерина Романовна отправилась за границу под скромным именем госпожи Михалковой, чтобы заняться лечением детей. Там она встречалась со многими знаменитостями, в том числе с Вольтером и Дидро.

Тем временем опала Дашковой рассеялась, и императрица была не прочь вновь приблизить к себе бывшую наперсницу. Может потому, что враги княгини – Орловы – уже не имели прежней силы? Или из-за тактичного поведения Екатерины Романовны за границей, где она не скупилась на восторженные отзывы о государыне? А ведь сказанное даже в частной беседе рано или поздно становится услышанным теми, кому оно предназначалось… Впрочем, Екатерина Романовна вполне искренне любила свою царственную тезку и могла пожертвовать для нее многим.

В Париже в одном из домов княгиня встретилась с Марией-Антуанеттой. Королева похвалила детей Екатерины Романовны за умение красиво танцевать и невольно вздохнула: сама она должна отказаться от подобного удовольствия, так как законы света осуждают такое легкомысленное занятие в двадцатипятилетнем возрасте. Дашкова с обычной живостью парировала: «Не одобряю такого запрещения! Это гораздо естественнее и лучше, чем играть в карты». Замечание было большой нетактичностью по отношению к королеве, заядлой картёжнице.

В Вене при встрече с австрийским государственным канцлером Кауницем Дашкова во время спора о Петре высказала свое мнение об этом государе, которого она недолюбливала. Мол, Петр Алексеевич повернул слишком круто – было б лучше, если Россия двинулась бы вперед при помощи постепенных реформ. Кауниц напомнил ей о трогательном зрелище «царя-плотника» с топором в руках.

«Вы знаете лучше, – резонно заметила Екатерина Романовна, – что монарху нет времени заниматься делами простого рабочего!»

В Берлине Фридрих II оказал Дашковой знаки необычного внимания: во время парада приблизился к Екатерине Романовне, приглашенной на смотр войск, спрыгнул с лошади и, сняв шляпу, побеседовал с гостьей. После чего распорядился, чтобы княгиню поселили в одном из самых роскошных дворцов.

А в родном Отечестве Дашкову ожидало президентство в Санкт-Петербургской академии наук. Факт этот можно считать уникальным для русской истории, т. к. до нее женщины вообще не допускались к участию в государственных делах, за исключением коронованных особ. В тогдашней академии «бал правили» немцы с их интригами и затиранием русских. Княгиня быстро навела здесь порядок – по крайней мере, в финансовых делах – и оживила ученую деятельность. Екатерине Романовне удалось расплатиться с долгами академии и даже увеличить жалование ученым мужам, навести порядок в библиотеке, архивах, научных коллекциях, типографии, начать строительство новых зданий. Вся Академия с уважением называла ее не иначе как «доблестной начальницей». Княгиня уделяла большое внимание совершенствованию учебного процесса и учебных программ, следила за внешним видом и бытом студентов, а лучших из них посылала на стажировку в Европу.

Екатерина Романовна, объединив вокруг себя лучшие литературные силы того времени, издавала при академии «Собеседник любителей российского слова…», в котором печаталась, наряду с Державиным, Фонвизиным, Богдановичем, Капнистом и Княжниным, сама императрица. Большие усилия приложила княгиня также и к изданию сочинений Ломоносова. Сама она неустанно работала над статьями и вообще обладала многочисленными талантами: писала стихи, прекрасно пела, а стены ее дома украшали картины, нарисованные самой хозяйкой. Интересно, что из своих путешествий Дашкова привезла множество любопытных находок. Собранные ею образцы геологических пород составили затем основу для будущего минералогического музея в Петербурге.

Именно неутомимая Екатерина Романовна предложила открыть Российскую Академию наук и, став ее президентом, занялась составлением географического атласа России и первого толкового словаря русского языка, изданного в шести томах через одиннадцать лет. Именно Дашковой принадлежит идея создания фактически первого русского журнала. Именно она предложила остроумное решение: заменить сочетание «io» в русских словах непривычной в то время буквой «ё».

…Когда в узких светских кругах заговорили о том, что у сына Дашковой есть шанс получить заветный чин флигель-адъютанта, т. е. стать фаворитом стареющей государыни, княгиня отреагировала так: «…я слишком люблю императрицу, чтобы препятствовать тому, что может доставить ей удовольствие…». Но всему помешала скоропалительная женитьба молодого князя на купеческой дочке (по другим сведениям, дочери тюремного надзирателя – полуграмотной девушке), которую Дашкова не желала видеть до конца своих дней.

Осенью 1796 года Дашкова жила в своем любимом имении Троицком. В один из ноябрьских вечеров приехал городничий с печальной вестью: «Княгиня, какое несчастье нас постигло! Императрица скончалась!» Екатерина Романовна побледнела и зашаталась… Всем было известно, что император Павел терпеть ее не мог, а следовательно, княгиню ожидали суровые испытания. И правда: через несколько дней последовал указ, по которому она освобождалась от всех должностей.

Наверное, любопытно было видеть старую княгиню среди ее владений одетой в сюртук из темного сукна, с колпаком на голове и с оборванным платком на шее, с которым Дашкова не расставалась двадцать лет и который уже превратился в тряпку… Хватало и других чудачеств. Так, историк В. О. Ключевский обнаружил свидетельства того, что на закате жизни княгиня увлеклась… дрессировкой крыс. «Начать с Вольтера и кончить ручной крысой могли только люди екатерининского времени», – скептически заключил он.

Последние годы Екатерины Романовны омрачились еще и семейными несчастьями: тяжелые отношения с дочерью Анастасией, неожиданная смерть сорокадвухлетнего Павла. Исполненная аристократической гордости, она так и не сделала шага к сближению с кроткой женой своего любимого сына… Анастасия же (кстати, как ее тетка Елизавета – горбатая) завела знакомства с сомнительными личностями, промотала все деньги, влезла в долги. Ее сумасбродства привели к тому, что молодая женщина попала под надзор полиции. Екатерине Романовне приходилось писать униженные прошения, поручаться за непутевую дочь, освобождать ее под залог. Никакой благодарности в ответ не последовало, и Анастасия устроила матери очередной прилюдный скандал на… похоронах брата. Бившись в истерике, она пыталась оттеснить Дашкову от гроба, и священнику даже пришлось приостановить отпевание в церкви.

«Исповедуя самые передовые идеи о воспитании, она должна была горько разочароваться от результатов применения своих принципов к собственным же детям, – и это дало ей немало тяжелых минут, – сообщал биограф в XIX веке. – Но она переносила несчастья со стойкостью, которая была преобладающей чертой ее характера, хотя глубокая потребность любви и привязанности жила в ее суровом сердце».

Именно эта потребность проявилась в Дашковой по отношению к постороннему человеку – англичанке мисс Вильмот, согревавшей ее дружбой и дочерней привязанностью в течение четырех нелегких лет.

И все же англичанка, похоже, тяготилась обществом княгини. Однажды ночью, не прощаясь, она покинула ее дом навсегда…

…Княгиня не раз высказывала уверенность в том, что в 1801 году должны произойти большие перемены. Ее предчувствие оправдалось: 13 марта 1801 года на престол взошел Александр I. Екатерина Романовна отправила восторженное письмо молодому императору. За этим последовало приглашение ко двору, где ее дружески встретили Александр и обе императрицы. Екатерину Романовну попросили вновь возглавить академии, но она отклонила это предложение. Теперь уже в Троицкое устремлялись родные и знакомые, впрочем, и сама она часто приезжала в столицу на балы и обеды. Мужчины вновь добивались чести быть представленными Екатерине Романовне.

Свою кончину она тоже предчувствовала… Приведя в порядок богатую коллекцию, собранную большей частью во время путешествия по Европе, подарила ее Московскому университету. На память о себе отправила многим лицам разные вещи, в том числе и царственной семье. Племянник Екатерины Романовны, граф И. И. Воронцов, по ее просьбе взял фамилию Дашковых вместе с родовыми богатствами. «Девок», служивших при ней, княгиня отпустила на волю, наградив годовым жалованьем, а дочь лишила наследства, назначив ей лишь скромную пенсию, и приказала не подпускать ее к гробу…

В январе 1810 года Дашкова, уже давно будучи больной и слабой, скончалась. Похоронена Екатерина Романовна в церкви села Троицкого. Она оставила интереснейшие воспоминания о своем времени. Правда, написала их по-французски, и с оказией передала в Англию, где спустя много десятилетий они были напечатаны Герценом.