Я тебя бы на руки взял,
я тебя бы взял и унёс,
тихо смеясь на твои «нельзя»,
вдыхая запах твоих волос.

И, не насытившись трепетом тел,
стуком в груди нарушая тишь,
всё просыпался бы и глядел,
плача от радости, как ты спишь.

Я бы к тебе, как к ручью, приник,
как в реку, в тебя бы гляделся я.
Я бы за двести лет не привык
к бездонной мысли, что ты моя.
..............................

Если бы не было разных «бы»,
о которые мы расшибаем лбы.



Герман Плисецкий 1956 г.

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. 
Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять.
В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско,
солнце оставило в волосах выцветшие полоски.
Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы.
Витька с десятого этажа снова зовет купаться.
Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят.
Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый.
Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник.
Витька научит меня нырять, он обещал, я помню.
К речке дорога исхожена, выжжена и привычна.
Пыльные ноги похожи на мамины рукавички.
Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки.
Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки.
Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна.
Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно.
Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели.
Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен.
Солнце облизывает конспект ласковыми глазами.
Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета.
В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это.
Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен.
Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе.
Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме.
Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма.
Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки,
только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше.
Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее,
мы забираемся на крыльцо и запускаем змея.
Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд.
Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс.
Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу.
Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье.
Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле.
Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите.
Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите.
Пусть это будет большой секрет маленького разврата,
каждый был пьян, невесом, согрет теплым дыханьем брата,
горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона,
все друг при друге - и все одни, живы и непокорны.
Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик,
Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях.
Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки.
Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку.
Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться.
Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета.
Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах.
Сонными лапами через сквер, и никуда не деться.
Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве.
Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу,
я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы.
Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене.
"Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время.
Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу.
Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы,
ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку,
кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом.
Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать.
Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять.
Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.

http://www.hip-hop.ru/forum/alya-kudryashova-mama-na-dache-466461/

О, как ты сдерживаешься,
чтобы не закричать,
не взвыть,
не выдать себя –
ничем –
посреди топота
спешащих жить, –
поскальзывающихся,
встающих,
оскаливающихся,
жующих,
сталкивающихся –
лоб в лоб –
толп, толп!

                                                     1946

Мне нравится эта высоколобая холодноглазая дама.
Мне нравится задумчивый овал её лица.
Её потухшие волосы, как листья Левитана
(хотя, разумеется, возраст по ним установить нельзя).

Оказывается, живёт ещё в душе нелепое чувство.
Мне стыдно сознаться: мне хочется позвать её, остановить,
упасть перед ней на коленку, и левой перчатки коснуться,
и чтобы в ушах – соловьи, соловьи, соловьи, соловьи...

   **********

Слушай сказку, детка.
Сказка
опыт жизни
обобщает
и обогащает.
Посадил дед репку.
Выросла – большая-пребольшая.
Дальше слушай.
Посадили дедку за репку.
Посадили бабку за дедку.
Посадили папку за бабкой.
Посадили мамку за папкой.
Посадили Софью Сергеевну.
Посадили Александру Матвеевну.
Посадили Павла Васильевича.
Посадили Всеволод Эмильевича.
Посадили Исаак Эммануиловича.

Тянут-потянут.
Когда уже они перестанут?

Я научусь у деревьев тихо, но прямо стоять,
А у туманов бродячих просто и гордо страдать.
Я научусь у тропинки вдаль уходить навсегда,
Ткать паутинки, сыпать песчинки, не оставляя следа.
Я научусь у ограды сердце стеречь и молчать,
А у оврагов глубоких влагу на дне сберегать.
Я научусь у полыни тайно и горько молчать,
Звёзды отныне стали чужими: нам перестали сиять.
Я научусь у закатов тайны о встречах сжигать, 
А у рассветов холодных с росами в ногу шагать.
Я научусь у дороги думать о вас не всегда.
Чистой зарницей память приснится
Там, где молчит вода.
Я научусь у колодца свежей водою поить,
А у метели тревожной правду всегда говорить.
Я научусь у опушки света весеннего ждать,
И по ромашкам - вместе с ветрами -
Что ж с нами было - гадать?

Непризнанный поэт

Притча от Андрея Якушева

Жил один поэт, и сочинял он стихи с глубоким философским смыслом. Он носил свои стихи в разные журналы и издательства, но его не печатали. Редакторы ссылались на то, что смысл его стихов во многом расходится с точкой зрения общества, что его стихи наталкивают не на позитивные и созидательные мысли, а на противоположные им, что пользы от его стихов не будет, а только вред.

Однажды поэт решил выйти на улицу и почитать свои стихи простым людям, прохожим. Он выбрал бульвар, который в вечернее время особенно оживлён, и начал читать свои стихи. Вокруг него собралась толпа. После нескольких стихотворений среди слушателей завязалась оживлённая дискуссия. Люди сразу разделились на два лагеря: одни отстаивали точку зрения поэта, а другие её оспаривали. Поэт перестал читать стихи и тоже поначалу ввязался в этот спор, защищая своё детище, но потом постепенно отошёл в сторону. Он понял, что лишь дал людям повод для того, чтобы говорить о своём. Его стихов так никто и не запомнил.

И тогда поэту пришла в голову другая мысль. Он отправился на окраину города, где жили бедные и, зачастую, неграмотные люди. Он встал на перекрёстке и начал читать свои стихи. Через некоторое время его окружили люди, которые слушали его, затаив дыхание. Он продолжал читать и видел, что у многих на глазах появлялись слёзы. Когда он закончил, все начали аплодировать ему, подходили, жали руку и благодарили его.

— Вам понравились мои стихи? — спросил он.

— Это очень красивые стихи! — отвечали люди.

— А что вы скажете об их глубоком философском содержании? — пытаясь понять слушателя, спросил он.

— А мы ни одно стихотворение не поняли, — отвечали люди. — Мы и половины слов из этих стихов не знаем. Но слова эти были очень красивы, они так складно соединялись друг с другом, в них звучала музыка! А ещё мы видели, что ты принёс эту красоту нам, что ты старался для нас. И мы очень благодарны тебе, за то, что ты это сделал. Мы редко видим внимание к себе от людей богатых и образованных. А ты пришёл и принёс нам такую красоту. Спасибо тебе за это!

http://potomy.ru/school/1822.html

Соты

Анатолий БОГДАНОВИЧ

Анатолий Богданович – автор двух десятков поэтических книг, долгие годы проработавший редактором отдела поэзии издательства «Советская Россия». Лауреат многих премий, в том числе премии Николая Островского «За мужество и творческие успехи». Обездвиженный тяжёлым недугом, не теряет вкуса к жизни и творчеству. Его четверостишия, объединённые ёмким названием «Соты», постепенно накапливаясь, входят в новые сборники стихов.


* * *
Мои четверостишия, как соты
Минувших лет, где разнотравья мёд,
Где от полынной горечи свободы
В душе так сладко родина поёт.

* * *
И там, где храм, и там, где малолюдно,
В веселья час и в день беды большой
Подать монету нищему нетрудно,
Но чем поможешь нищему душой?

* * *
Заря в снегах божественна,
Чуть взгляд останови.
Она совсем, как женщина
В предчувствии любви.

Итог
Ржавчина разъест. Иссушит тля.
Оборвётся под ногою стремя.
Нет прочней одежды, чем земля,
Посоха надёжней нет, чем время.

* * *
Глаза – осенняя усталость,
Душа – нетопленая печь,
В которой лишь зола осталась
От прежних чувств,
от прежних встреч.
* * *
Живу не выше луговой травы
И время жизни измеряю светом.
Лишился одуванчик головы
За то, что шапку не снимал
пред ветром.

Курганы
Травы – атакующие роты –
Ветер бьёт, как пулемёт – кругами…
Были безымянные высоты,
Стали Вечной памяти курганы.


Власть
Хранил сосуд монеты и зерно.
С тех пор тысячелетия прошли.
Монеты потеряли власть давно,
А зёрна из пространства проросли.


Цветок и пчела
Цветок спросил пчелу
в рассветной мгле:
«Как долго лето длится на земле?»
Пчела пропела в челноке работы:
«Живём, покамест наполняем
соты».
* * *
Наталье Обуховой
То загрустим, то запоём –
Нас водит жизнь по кругу.
Не так уж долго мы живём,
Чтоб надоесть друг другу.

Расплата
Сразила молния высокий дуб,
А он, чудак, мечтал с ней породниться.
Он был, как я, наверно, однолюб…
Смотрите, люди, как душа дымится.

* * *
Валентину Распутину
Строки – струны, книга – гусли,
Срок последний не истёк.
Если где-то в небе устье,
Человечество – исток.

Звезда
Шли, к земле пригнувшись низко,
В бой задолго до рассвета…
И звезда над обелиском,
Как сигнальная ракета.

Забота
Разве в том забота, сколько жить?
Сколько есть и сколько нужно пить?
Есть среди людей ещё забота:
Быть необходимым для кого-то…

Разлука
Вновь за солнечной дымкою мирной
Пашни чёрные – крылья грачей.
Но чем дальше от родины милой,
Тем всё ниже трава, всё горчей.

Статья опубликована :

№4 (6401) (2013-01-30)

Стихи подобны разноцветным стеклам
Церковных окон. 3аглянув снаружи,
Мы ничего там не увидим толком.
"Сплошная муть, а может быть - и хуже !" -
Так скажет обыватель. Он сердит,
Когда он ничего не разглядит!
И пусть его! А вы - вступайте смело
В священные поэзии пределы!
Как хорошо, как ясно и светло
Сияет многоцветное стекло!
Здесь новый свет откроется для вас.
Все возвышает дух, пленяет глаз.
И ежели в вас есть душа, то вам
Он по душе придется, этот храм!

Гёте

Инна Лиснянская

«Ямб, хорей, анапест, дактиль...»


Ямб, хорей, анапест, дактиль,
Амфибрахий на дворе! —
Дробь любви выводит дятел
По морщинистой коре.

Нет меня, есть только птицы
Да кошачья канитель
И смущенные ресницы
Подымающий апрель.

Нет меня, но есть кипящий
В сизой Сетуни закат,
Есть и мимо проходящий
Мой возлюбленный собрат.

Нет меня, да и не надо, —
Лучшее — всё налицо:
Лес и дятлова рулада,
И с кормушкою крыльцо.

30 марта 2000