Ты светлая звезда таинственного мира,
Куда я возношусь из тесноты земной,
Где ждет меня тобой настроенная лира,
Где ждут меня мечты, согретые тобой.

Ты облако мое, которым день мой мрачен,
Когда задумчиво я мыслю о тебе,
Иль измеряю путь, который нам назначен,
И где судьба моя чужда твоей судьбе.

Ты тихий сумрак мой, которым грудь свежеет,
Когда на западе заботливого дня
Мой отдыхает ум и сердце вечереет,
И тени смертные снисходят на меня.

Петр Вяземский

ЛЮБОВЬ... ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ...

Один делает его, смущаясь, другой - восторженно...

До нас дошли признания в любви классиков.

Сколько в них нежности, заботы, участия...

Так хочется, чтобы люди читали их, и становились, может быть, светлее, чище, добрее...

Л. Н. Толстой - С. А. Берс

Граф Лев Николаевич Толстой (1828— 19 П) в сентябре 1862 г. сделал предложение Софье Андреевне Берс, дочери московского доктора; через несколько недель состоялась свадьба, и молодые переселились в Ясную Поляну, где Толстой писал «Войну и мир» и «Анну Каренину»

16 сентября 1862 г. «Софья Андреевна, мне становится невыносимо. Три недели я каждый день говорю: нынче все скажу, и ухожу с той же тоской, раскаянием, страхом и счастьем в душе. И каждую ночь, как и теперь, я перебираю прошлое, мучаюсь и говорю: зачем я не сказал, и как, и что бы я сказал. Я беру с собою это письмо, чтобы отдать его вам, ежели опять мне нельзя, или недостанет духу сказать вам все. Ложный взгляд вашего семейства на меня состоит в том, как мне кажется, что я влюблен в вашу сестру Лизу. Это несправедливо. Повесть ваша засела у меня в голове, оттого, что, прочтя ее, я убедился в том, что мне, Дублицкому, не пристало мечтать о счастье, что ваши отличные поэтические требования любви... что я не завидую и не буду завидовать тому, кого вы полюбите. Мне казалось, что могу радоваться на вас, как на детей. В Ивицах я писал: "Ваше присутствие слишком живо напоминает мне мою старость, и именно вы». Но и тогда и теперь я лгал перед собой. Еще тогда я мог бы оборвать все и опять пойти в свой монастырь одинокого труда и увлечения делом. Теперь я ничего не могу, а чувствую что напутал у вас в семей; что простые, дорогие отношения с вами как с Другом,честным человеком потерян. И я не могу уехать и не смею остаться. Вы честный человек, положа руку на сердце, не торопясь, ради Бога не торопясь, скажите, что мне делать? Чему посмеешься, тому поработаешь. Я бы помер со смеху, если бы месяц тому назад мне сказали, что можно мучаться, как я мучаюсь, и счастливо мучаюсь это время. Скажите, как честный человек, хотите ли вы быть моей женой? Только ежели от всей души, смело вы можете сказать: да, а то лучше скажите: нет, ежели в вас есть тень сомнения в себе. Ради Бога, спросите себя хорошо. Мне страшно будет услышать: нет, но я его предвижу и найду в себе силы снести. Но ежели никогда мужем я не буду любимым так, как я люблю, это будет ужасно!»

Гюго — Жюльетте Друэ

Виктор Гюго (1802-1885) увлекся во время карнавала 1833 г. красавицей, но недаровитой актрисой Жюльеттой Друэ, игравшей принцессу Негрони в его пьесе «Лукреция Борджиа». Это увлечение перешло затем в серьезную и длительную привязанность. После смерти жены писателя, взиравшей на эту 35-летнюю связь мужа с тактичной снисходительностью, Жюльетта вела хозяйство в доме; она скончалась двумя годами раньше поэта.

В ночь на 18 февраля 1841 г. «Помнишь ли ты, моя дорогая возлюбленная, нашу первую ночь, ночь карнавала во вторник на масленице 1833 г. Где-то, в каком-то театре давали бал, куда мы оба должны были пойти (Я прерываю письмо, чтобы принять поцелуй твоих дивных уст, и продолжаю). Ничто, — даже сама смерть не изгладит в моей памяти этого воспоминания. Все мгновенья этой ночи проносятся сейчас одно за другим в моем воображении, подобно звездам, проносящимся пред очами моей души. Да, тебе надо было отправляться на бал, но ты не поехала, — ты дожидалась меня. Бедный ангел, сколько в тебе красоты и любви. Помню, в твоей маленькой комнатке была дивная тишина. Снаружи доносилось веселье ликующего Парижа, мимо проносились шумные маски с громким смехом и пением. Среди шума всеобщего празднества мы скромно укрылись в стороне и перенесли в тень свой светлый праздник. Париж был упоен поддельным хмелем, мы - настоящим. Не забывай никогда, мой ангел, этих таинственных часов, изменивших всю твою жизнь. Эта ночь 18 февраля 1833 г. была символом и одновременно прообразом великого, светлого праздника, свершившегося в тебе... В эту ночь ты оставила далеко за стеною толпу с ее шумом, суетою и мишурным блеском, чтобы приобщиться уединению, тайне и Любви. В эту ночь я провел с тобой восемь часов. Каждый из этих часов теперь уже превратился в год... В течение этих восьми лет мое сердце было полно тобой, и ничто не изменит его, даже если бы каждый из этих годов обратился в столетие».




А. С. Пушкин — Н. Н. Гончаровой

Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837) женился в 1831 г. на московской красавице Наталии Николаевне Гончаровой, родители которой, разорившиеся дворяне, не сразу дали согласие на этот брак. Приводимые письма относятся к периоду острой влюбленности.

Москва, в марте 1830 г. «Сегодня — годовщина того дня, когда я вас впервые увидел; этот день... в моей жизни... Чем более я думаю, тем сильнее убеждаюсь, что мое существование не может быть отделено от вашего: я создан для того, чтобы любить вас и следовать за вами; все другие мои заботы - одно заблуждение и безумие. Вдали от вас меня неотступно преследуют сожаления о счастье, которым я не успел насладиться. Рано или поздно мне, однако, придется все бросить и пасть к вашим ногам. Мысль о том дне, когда мне удастся иметь клочок земли в... одна только улыбается мне и оживляет среди тяжелой тоски. Там мне можно будет бродить вокруг вашего дома, встречать вас, следовать за вами...»

Москва, в конце августа 1830 г. «Я отправляюсь в Нижний, без уверенности в своей судьбе. Если ваша мать решилась расторгнуть нашу свадьбу, и вы согласны повиноваться ей, я подпишусь подо всеми мотивами, какие ей будет угодно привести мне, даже и в том случае, если они будут настолько основательны, как сцена, сделанная ею мне вчера, и оскорбления, которыми ей угодно было меня осыпать. Может быть, она права, и я был не прав, думая одну минуту, что я был создан для счастья. Во всяком случае, вы совершенно свободны; что же до меня, то я даю вам честное слово принадлежать только вам, или никогда не жениться. А. П.»




Тургенев — Полине Виардо

Иван Сергеевич Тургенев (1818-1883) с 1847 года жил большей частью за границей, в Париже, где весьма сдружился с артистическою четою Виардо. С госпожой Полиною Виардо, знаменитой певицей, к которой писатель относился с чрезвычайной идеальной нежностью, он постоянно переписывался во время его или ее отлучек из Парижа.

С.-Петербург, четверг, 7ноября 1850г. «Дорогая моя, хорошая m-me Виардо, theuerste, liebste, beste Frau, как вы поживаете? Дебютировали ли вы уже? Часто ли думаете обо мне? Нет дня, когда дорогое мне воспоминание о вас не приходило бы на ум сотни раз; нет ночи, когда бы я не видел вас во сне. Теперь, в разлуке, я чувствую больше, чем когда-либо, силу уз, скрепляющих меня с вами и с вашей семьей; я счастлив тем, что пользуюсь вашей симпатией, и грустен оттого, что так далеко от вас! Прошу небо послать мне терпения и не слишком отдалять того, тысячу раз благословляемого заранее момента, когда я вас снова увижу!.."




Наполеон — Жозефине

Наполеон Бонапарт (1769—1821) женился в 1796 г. по любви на Жозефине Богарне,

с которой развелся, вследствие ее бездетности, в 1809 г.

3 апреля, 1796 г. «Моя единственная Жозефина, вдали от тебя весь мир кажется мне пустыней, в которой я один... Ты овладела больше чем всей моей душой. Ты — единственный мой помысел; когда мне опостылевают докучные существа, называемые людьми, когда я готов проклясть жизнь, — тогда опускаю я руку на сердце: там покоится твое изображение; я смотрю на него, любовь для меня — абсолютное счастье... Какими чарами сумела ты подчинить все мои способности и свести всю мою душевную жизнь к тебе одной? Жить для Жозефины! Вот история моей жизни... Умереть, не насладившись твоей любовью, — это адская мука, это верный образ полного уничтожения. Моя единственная подруга, избранная судьбою для совершения нами вместе тяжкого жизненного пути, - в тот день, когда твое сердце не будет больше мне принадлежать, — мир утратит для меня всю свою прелесть и соблазн».




Гете — госпоже фон Штейн

Иоганн Вольфганг Гете (1749-1832) долгое время, живя в Веймаре, находился в дружеской связи с госпожой Штейн, умной и образованной женщиной, олицетворявшей для него Ифигению.

22 марта, 1781 г. «Твоя любовь - как утренняя и вечерняя звезда: она заходит после солнца и встает до солнца. Словно полярная звезда, что, никогда не заходя, сплетает над нашими головами вечно живой венок. Я молю богов, чтобы они не заставили ее померкнуть на моем жизненном пути. Первый весенний дождь может помешать нашей прогулке. Растения он заставит распуститься, чтобы вскоре мы порадовались на первую зелень. Мы никогда еще вместе не переживали такой чудной весны, пусть у нее не будет осени. Прости! Я спрошу около 12 часов, что будет. Прощай, лучшая, любимая».



Бальзак — госпоже Ганской

Онорэ Бальзак (1799-1850) долгое время переписывался с польской аристократкой госпожой Ганской, урожденной графиней Ржевусской. Личные встречи в Петербурге, куда Бальзак приезжал в 1840 г., привели к роману, закончившемуся, после смерти мужа Ганской, свадьбой в Бердичеве в 1850 г. Через несколько месяцев Бальзак скончался.

«Боже мой! как я горжусь тем, что мой возраст позволяет мне оценить все твои сокровища, и что я способен любить тебя со всем пылом юноши, полного надежд, и мужеством человека, имеющего будущее! О, моя таинственная любовь! Пусть она будет навсегда погребена под снегом, словно неведомый цветок. Ева, дорогая и единственная для меня женщина в мире, наполняющая для меня весь мир, прости мне все маленькие хитрости, которыми я прикрывал тайну наших сердец. Боже мой, как прекрасна казалась ты мне в воскресенье, в твоем милом лиловом платье! о, как ты поразила мое воображение! Зачем ты требовала от меня, чтобы я выразил словами то, что мне хотелось выражать лишь взглядами? Этого рода представления теряются, облекаясь в слова. Я хотел бы их передать из души в душу пламенем моих взглядов. Отныне, дорогая моя подруга, твердо знай, — что бы ни писал я тебе под давлением печали или радости, - знай, что в душе у меня необъятная любовь, что ты заполнила мое сердце и жизнь и что, хотя я не всегда умею выражать тебе эту любовь, все же ничто не изменит ее, что она будет цвести все прекраснее, все свежее и все пленительнее, ибо это — любовь истинная, а истинная любовь должна все расти. Это - прекрасный многолетний цветок, корни которого в сердце, а ростки и ветви простираются ввысь, усиливая с каждым годом свое дивное цветение, свой аромат; и скажи мне, дорогая жизнь моя, повторяй мне это непрестанно, что ничто не помнет ни его стебля, ни его нежных листьев, что он разрастется в наших обоих сердцах, любимый, свободный, лелеемый, подобно еще одной жизни в нашей жизни, - единой жизни! О! как я люблю тебя, и какое сладкое успокоение нисходит на меня от этой любви! Я не чувствую возможной боли. Ты видишь, что в тебе моя сила. О. де Бальзак»




Н.Г Чернышевский - жене

Николай Гаврилович Чернышевский (1828—1889) писал письма жене своей, Ольге Сократовне, из ссылки, продолжавшейся почти всю его жизнь (с 1862 г.), включая еще 7 лет каторги и 2 года крепости. Будучи человеком чрезвычайно высокого морального образа мыслей, нежно любя Ольгу Сократовну, Чернышевский в письмах к жене старался всячески скрыть от нее тягости ссылки, а одно время совершенно прекратил ей писать, стараясь вычеркнуть себя из ее жизни, чтобы дать ей возможность выйти вторично замуж и снова обрести личное счастье.

29 апреля 1870 г. «Милый мой друг, Радость моя, единственная любовь и мысль моя, Лялечка. Давно я не писал Тебе так, как жаждало мое сердце. И теперь, моя милая, сдерживаю выражение моего чувства, потому что и это письмо не для чтения Тебе одной, а также и другим, быть может. Пишу в день свадьбы нашей. Милая радость моя, благодарю Тебя за то, что озарена Тобою жизнь моя. Пишу наскоро. Потому немного. 10 августа кончается мне срок оставаться праздным, бесполезным для Тебя и детей. К осени, думаю, устроюсь где-нибудь в Иркутске или около Иркутска и буду уже иметь возможность работать по-прежнему. Много я сделал горя Тебе. Прости. Ты великодушная. Крепко, крепко обнимаю Тебя, радость моя, и целую Твои ручки. В эти долгие годы не было, как и не будет никогда, ни одного часа, в который бы не давала мне силу мысль о Тебе. Прости человека, наделавшего много тяжелых страданий Тебе, но преданного Тебе безгранично, мой милый друг. Я совершенно здоров по обыкновению. Заботься о своем здоровье — единственном, что дорого для меня на свете. Скоро все начнет поправляться. С нынешней же осени. Крепко, крепко обнимаю Тебя, моя несравненная, и целую, и целую Твои ненаглядные глаза. Твой Н. Ч.»




А. И. Герцен — Н. А. Захарьиной

Герцен Александр Иванович (1812— 1870), с детства любивший свою кузину Н. А. Захарьину, вел с ней обширную переписку в период ссылки в Пермь, Вятку и Владимир (1835—1839). Идеальная любовь их закончилась браком — Герцен тайно увез невесту из Москвы во Владимир.

20-е июля 1836 г. «Итак, два года черных, мрачных канули в вечность с этих пор, как ты со мною была на скачке; последняя прогулка моя в Москве, она была грустна и мрачна, как разлука, долженствовавшая и нанести нам слезы, и дать нам более друг друга узнать. Божество мое! Ангел! Каждое слово, каждую минуту воспоминаю я. Когда ж, когда ж прижму я тебя к моему сердцу? Когда отдохну от этой бури? Да, с гордостью скажу, я чувствую, что моя душа сильна, что она обширна чувством и поэзией, и всю эту душу с ее бурными страстями дарю тебе, существо небесное, и этот дар велик. Вчера был я ночью на стеклянном заводе. Синий алый пламень с каким-то неистовством вырывался из горна и из всех отверстий, свистя, сжигая, превращая в жидкость камень. Но наверху, на небе светила луна, ясно было ее чело и кротко смотрела она с неба. Я посмотрел на небо и сказал: «Это я!» Потом на луну и сказал: «Это она, моя Наташа!» Тут огонь земли, там свет неба. Как хороши они вместе! Любовь — высочайшее чувство; она столько выше дружбы, сколько религия выше умозрения, сколько восторг поэта выше мысли ученого. Религия и любовь, они не берут часть души, им часть не нужна, они не ищут скромного уголка в сердце, им надобна вся душа, они не делят ее, они пересекаются, сливаются. И в их-то слитии жизнь полная, человеческая. Тут и высочайшая поэзия, и восторг артиста, и идеал изящного, и идеал святого. О, Наташа! Тобою узнал я это. Не думай, чтоб я прежде любил так; нет, это был юношеский порыв, это была потребность, которую я спешил удовлетворить. За ту любовь ты не сердись. Разве не то же сделало все человечество с Богом? Потребность поклоняться Иегове заставила их сделать идола, но оно вскоре нашло Бога истинного, и он простил им. Так и я: я тотчас увидал, что идол не достоин поклонения, и сам Бог привел тебя в мою темницу и сказал: «Люби ее, она одна будет любить тебя, как твоей пламенной душе надобно, она поймет тебя и отразит в себе». Наташа, повторяю тебе, душа моя полна чувств сильных, она разовьет перед тобой целый мир счастья, а ты ей возвратишь родное небо. Провидение, благодарю тебя! Целую тебя, ангел мой, быть может, скоро, через месяц этот поцелуй будет не на письме, но на твоих устах! Твой до гроба Александр».




Источник - http://ww.w.yfiesta.ru/index.php