Какое оно, море? Ника думала об этом всю дорогу, только узнав от брата, что они с женой собираются к морю. Вот бы маму уговорить отпустить ее с братом туда. Ах, как хочется! Нет, другого такого случая скоро не предвидится. Мама будет возражать, говорить, что несовершеннолетним без родителей нельзя ехать так далеко. Что предпринять, что придумать, что же сказать, только бы отпустила…
И вот, наконец, поезд! Он несет их туда, к морю!
Благополучно добравшись до дальнего родственника Бориса, Дима со своими девочками, приняв душ, пошли знакомиться с городом. «Очень красивые места, бухты, лестницы, не такие как у нас деревья! – восторгались девушки, - но мы хотим в море!» «Завтра увидите настоящее море, мы едем на дикий пляж, в скалы».
Ника легла с предчувствием чего-то радостного. Ей всю ночь снились приморские пляжи, белоснежный песок, шорох набегающих волн о гравий, неумолкающий гул прибоя, изогнутые блестящие раковины. Утром, раньше всех соскочив и умывшись, девушка торопила остальных, которые, казалось, вовсе не спешили. Появились,к вящей радости, те, кого долго ждали. На Нику посмотрели синие бездонные глаза загорелого юноши, и она поняла, что попалась.
Как получилось, что Ника с молодым синеглазым юношей оказались рядом, никто не задумывался. Конечно, они познакомились. Валера был самым молодым из всей компании, не считая Нику. Он оказался братом одного из друзей, неплохо водил машину, плавал с аквалангом, поехал же покупаться и отдохнуть, ведь предстояли выходные. Компания выехала уже из города, дальше путь шел по серпантину дороги, вьющейся среди скал, поросших зеленью. На небольшой площадке среди зелени ребята поставили машины, все отправились по узенькой тропинке вперед. Девушек освободили от рюкзаков, все тяжести несли молодые люди. «Как далеко, неужели это все ради пляжа? Не похоже как-то…» - недоумевала Ника, но спросить постеснялась. Валера шел следом и иногда пытался поддерживать. Тропинка стала еле заметной, и шла все вверх, наконец, она исчезла совсем.
«Ну вот, мы и пришли!» Пробравшись за впереди идущим Борисом, все вышли на довольно ровную площадку среди скал. «Тут и будем ставить палатки, здесь и место под примус оборудовано, а вода бежит со скалы в соседней балочке, тут рядом совсем, потом покажу», - безапелляционно продолжал наш вождь. Мужчины принялись за дело, Даша распаковывала пакеты и сумки с привезенной провизией, оставалось сходить за водой. Не стала Ника ждать, схватила бидон из рук Даши и пошла по ленточке, протоптанной среди камней. Валера как нельзя кстати оказался рядом. Тропинка оборвалась у старого дерева, дальше надо спускаться прямо по его корням, тут надо быть не только осторожным, но и гибким! Вода бежала, действительно, с вершины соседней скалы. А там, дальше, виднелись палатки таких же путешественников. Поддерживаемая юношей, Ника слезла вниз и подошла к водяной струйке. Так, вода есть! Теперь в обратный путь. Вот и пригодилась сноровка и сила, Валера быстро влез сам, втащил Нику, и они донесли драгоценную влагу до ребят. Там вовсю кипела работа, молодые люди, никем не замеченные, отправились осматривать местность. Совсем рядом с их стоянкой шла тропа по ровному месту, потом камешки стали попадаться чаще, тропинка разделилась на две неравные части, и встал вопрос, по какой идти. Ребята были почти на верху скалы, вдающейся в море, вид сверху был чарующим, одна тропочка шла вниз по склону скалы, почти отвесно над каменистой узкой полоской пляжа, другая тропочка шла за скалу, к другой, более высокой. Решили пока обследовать места наверху, да и виды отсюда открывались необыкновенные. Ника шла первой, Валера сзади. Тропка была такой узкой, что приходилось балансировать. Но вот и кромка высокой скалы, дальше тропа расширялась и шла в сторону от моря, скорее всего, к дороге. Молодые люди шагнули на кромку скалы и замерли от восторга. Под ними было море, оно шумело, плескалось, фырчало, как будто у ног, вокруг ни души, только небо в белых кружевных облаках и море, сливающееся с небом где-то там, у горизонта. Такой красоты Ника никогда не видела. Валера тихо обнял девушку и прислонил к себе. «Смотри, улетишь еще!», - проговорил он. Красота неописуемая заполнила души обоих. Нежные объятия молодого человека заставили сильнее биться сердечко Ники. Прислонившись спиной к шершавой каменной стене, Валера поцеловал свою спутницу сначала в мочку уха, а потом продолжил целовать и вот он, волнующий, горячий поцелуй в губы...От таких сладостных поцелуев холодело в душе, а щеки пылали ярким румянцем. Как же обжигающе горячи ладони, лежащие на ее спине, как же хороши поцелуи...
Вечером сходили на берег, вернее, как горные козы, пробрались по тропке над бережком, спустились к камням и залегли на огромных валунах. Вода была ледяная, но такая чистая, прозрачная, видно было все, что делается в воде: вот проплыли медузы, вот какие-то красноперые рыбки подплыли к водорослям, вот еще какие-то…Ника взяла матрас и очки, легла на живот, подставив неосторожно спинку под солнце, поплыла в лагуну. Наблюдать подводный мир было так интересно! Дима вернул ее к реальности. «Нужно подняться по крутой тропке засветло, а то ноги пообломаем!» И дружная компания полезла вверх к палаткам, ужинать.
После ужина Валера тихонько отвел Нику в сторону, они поняли друг друга без слов, сразу выбрав нужное направление – к высокой скале! Туда, где сливаются две стихии. Туда, где третья стихия уже распростерла над ними свои крыла и Амур припас для них свои стрелы. Именно тут Ника почувствовала на своих губах первый поцелуй, горячий, будоражащий кровь. Ночь тихо внимала их речам, желтая луна озорно подмигивала, а море шумело и пенилось там, прямо под их ногами. Валера постелил свою куртку на выступ, они славно устроились тут вдвоем, наблюдая за меняющимися красками неба.
На обратном пути Валера сорвал какие-то душистые цветы, в темноте совсем было не видно, какие они, только вдыхая приятный аромат, Ника могла сознавать, что они красивы.
Нике не спалось, она переосмысливала прожитый день. Наверное, она задремала, потому что не заметила, как в их палатке оказался Валера. А что это был он, девушка не сомневалась: его запах волос, запах сорванных цветов еще витал в воздухе. Так они и спали в разных спальниках, но обнявшись.
Рано утром молодой человек исчез, это он пошел за водой, чтобы всех напоить чаем. Дима укоризненно посмотрел на сестренку, попросив не зарываться. Но стрела уже была пущена, сердечко горело, и не было никаких угрызений совести! Скала стала для молодых людей местом бегства от мира, приютом для разжигающей душу страсти. Обнимая крепкими руками и даря жаркие поцелуи, юноша не забывал ни на секунду об опасной близости скалистого обрыва. Обрыв был высок, метров пятьдесят, внизу море, вверху небо, а рядом та, о которой только и мечталось. Прошли чудесные выходные, и молодой человек уехал в город. Ника места себе не находила без Валеры. Подошел вечер. Отказавшись от ужина, девушка залезла в спальник. Она проснулась от странного ощущения: на нее явно кто-то смотрел, а потом легонько пощекотал сухой травинкой. Открыв глаза, Ника сначала увидела цветы возле себя, это они, такие невзрачные, имели дивный аромат! Потом подняла глаза и увидела склоненное над нею улыбающееся лицо Валеры. «Я взял отпуск за свой счет, - проговорил он,- теперь я от тебя никуда не уеду». Так счастливо прошла неделя, вечером в субботу приехали все друзья, чтобы забрать отпускников в город.
Ника и Валера не расставались еще неделю, пока Дима с девушками гостили в городе у Бориса. На пляж вместе, катакомбы осматривать – вместе, просто бродить по городу, взявшись за руки – им хорошо было быть вместе.
Огонь пылал, и пламя было видно, не затушить уже того огня, он охватил обоих. Им не надо слов, достаточно легких касаний – по коже пробегает искра, как будто через них пропущен ток. Веерами юноша приносил гитару, они уютно устраивались во дворе дома под тополем или под шелковицей(первый раз объевшись этих ягод, Ника долго не могла отмыть рук и надолго запомнила это дерево и его красящие, но такие сочные ягоды). Перебирая струны гитары, он тихо напевал, как казалось девушке, свои стихи.
Но все хорошее кончается. Отпуск завершен, пора домой.
Через месяц Валера уходил в армию, служил он в загранке, писал красивые письма и присылал фотки, но Ника чувствовала, что он отдаляется. Два года пролетели как один миг. Ника закончила школу, поступила в институт в своем городе. Валера после армии уехал поступать в Питер, остался там. Ника приезжала несколько раз к нему в самый красивый город на свете, они бродили по паркам и набережным и мечтали….Каждый о своем. Один раз они застряли на ночь на Васильевском острове, но это маленькое происшествие нисколько не помешало им быть счастливыми. Молодые люди остались друзьями.
Он и она не вместе, факт,
в отношениях логичен такт,
в памяти хранят морской прибой,
что их любовной накрыл волной…
Спустя несколько лет, когда оба обзавелись вторыми половинками, вновь встретились на питерской земле. Вспоминали, украдкой пряча слезу. Да, не стала их любовь, такая неземная, лучшей и последней. Не стала. Чистота отношений осталась, а любовь, вернее, память о ней хранится в самом потайном уголке сердца.
Татьяна

1.

Калина – ягода горчит,
Любовь беспочвенно проходит.
Портрет твой на меня глядит,
И на меня тоска находит.
Иду на кухню – где мой чай?
Пью чай одна я сиротливо.
Слезинка с глаз упала вдруг…
Ах, как была тогда счастлива.
В ромашках мы плели венки
И целовались доупаду.
Читал ты мне свои стишки,
Познали мы любви усладу.
Дарил мне розы иногда
И улыбался виновато…
От поцелуев я тогда
Кружилась в танце почему-то.
Ах, как же были горячи
Тее поцелуи ненароком,
Хоть волком я теперь кричи…
И бьет меня любовным током.

Наказали.
Меня наказали. Не то, чтобы это было часто, нет. Не то, чтобы обидно. За дело. Я это понимала, только думать о наказании, вернее, обдумывать свое поведение, приведшее к наказанию, совсем не хотелось. Наказали меня так: поставили в угол после короткого внушения строгим голосом. Мама говорила таким голосом, строгим – строгим, когда я в чем-то сильно провинилась, и тогда меня ставили в угол. Угол – это место между родительской кроватью и печкой, узкий проход между спинкой железной кровати и белой стеной печи. Я безропотно стояла, потом присев на корточки доставала спичку и начинала рисовать на белой печной стене. Спичка оставляла коричневый след при нажатии, побелка отлетала, рисунок оставался надолго. Тут были горки, мы с другом катились вниз на санках, были тут и мои детсадовские друзья, и мама с папой рядом, и дом наш, и даже соседский Шарик. Вот солнце и облака получились немного кривоватыми, а все потому, что надо было их нарисовать повыше, а для этого пришлось залезать на спинку кровати. Там, стоя наверху и балансируя, грозясь свалиться, я держалась одной рукой за выступ печи, другой выдавливала в побелке полосочки – ходы, пытаясь нарисовать солнышко, вместо круглого оно получилось чуть продолговатым, зато два облака были с изящными неровными краями. Создав это, я умудрилась спуститься довольно тихо вниз, продолжив создавать картину.
А наказали меня за кофточку. Белая кофточка была привезена теткой из Москвы и подарена мне на Новый год. Совсем новая, белая, пушистая. Только однажды я слышала, как мама сетовала, что такую отстирать трудно. Вот я и пожаловалась своему другу Вовке. Я все ему рассказывала, он придумывал, как избавиться от любой проблемы и решить самую сложную задачу. Находчивый и решительный, он мне во многих делах подсказывал, как поступить, как сделать, и часто мне его советы очень даже помогали. Он научил, как бороться с излишним вниманием детсадовских мальчишек. Теперь я потихоньку могла ущипнуть нагловатого мальчишку и, нимало не смущаясь, делала вид, что я тут ни при чем.
Моя белая кофточка мне понравилась сразу, она была мягкая, удобная, я ее с удовольствием носила везде: и в садике, и дома, во дворе. Конечно, белой она бывала недолго, маме приходилось часто ее стирать, а мне обходиться без легкой и полюбившейся вещи. Вот как-то раз я и пожаловалась Вовке. Он и предложил покрасить кофточку в темный цвет, чтобы она не так часто маралась. У него сестра собиралась покрасить брюки, купила краску и в субботу занялась подготовкой к процедуре окрашивания. Мы решили сначала посмотреть на процесс, дождаться результата, а потом заняться моей кофточкой. Получилось немного не так, как сначала запланировали. Как говорит мама, точно по плану редко когда получается. Так и вышло у нас. Пока сестра Вовки разводила краску, кипятила в ней брюки, мы решили, что неплохо было бы попробовать на чем-то другом. Я принесла своего большого плюшевого мишку, на нем был мой маленький желтый костюмчик, правда от ползунков отрезали половину – штанишки получились, вот этот костюмчик мы и решили покрасить для пробы. Стянув штанишки и шапочку, я передала вещи Вовке, и он тут же бросил их в кастрюлю с краской. Потом также передала кофту, сняв с медвежонка, Вовка и ее опустил в краску. Взяв палку, начал осторожно помешивать варево. А так как краска была синей, то от желтого костюмчика медвежонка скоро не осталось даже воспоминаний.
-Вот, смотри, какой красивый синий костюм! – восхищенно провозгласил Вовка, поддевая палкой шапочку. –Давай вытаскивать! Он аккуратно палкой вытаскивал из кастрюли вещи одна за другой и стряхивал их в подставленный мною таз.
- Теперь можно развешивать, только пусть стечет лишняя вода, немного выжмем и готово! – он восхищенно смотрел на покрашенные вещи. Когда они немного остыли и вода с них стекла, я выжала сначала штанишки, повесила их на веревку у печки, потом продела то же с шапочкой и кофточкой. Развесив все, я внимательно осмотрела работу.
- Шапочка темнее всех, - заявила я. – Почему?
- Наверно, потому, что была чище и ярче других вещей, и в кастрюлю с краской положили ее первой.
- Ну что, ровно покрасились? Давай свою белую кофточку, мы ее покрасим, маме не придется ее часто стирать.
Я принесла свою любимую одежку, мы ее положили в кастрюлю и стали помешивать. Тут пришла сестра Вовки, мы ей говорили, что хотим покрасить костюмчик медвежонка, потому она разрешила нам остаться у посуды с краской и вмешиваться не стала, тем более, что к ней пришла подруга. Нас и оставили без присмотра. На веревке висели покрашенные вещи, но в посуде еще что-то кипело. Таня заглянула и увидела красивую кофточку, безнадежно испорченную. Из белой она стала грязно-синей.
- Почему так? – вскричали мы.
- Да потому, что все вещи оставили свою грязь в воде с краской, а белая вещь все взяла, белое надо красить первым, тогда получится лучше. А теперь уже ничего не исправишь, она останется темно-синей.
Вот так у меня появилась синяя кофточка, которую мама обнаружила на мне довольно скоро, уже вечером. А так как красить мы не умели, вещь не прополоснули толком, то у меня на шее были синие полосы. О белой кофточке оставалось только вздыхать. Конечно, я ее еще долго носила, но только во дворе, на улице, в садик мама мне купила новую, ярко-бордовую, мне она нравилась, но она не была такой мягкой и пушистой, как белая, хотя служила долго и основательно. Вот и наказания за покраску мне не миновать.

Следующий день.
Утром меня разбудил солнечный лучик, пробравшийся из-за штор. Я проснулась, и хотя можно было полежать, потому что сегодня суббота и не надо собираться в садик, вскочила с кровати и посмотрела в окно. Вовсю ярко светило солнце, но трава была мокрая. Дождик прошел ночью? Решительно натянув платье, отправляюсь умываться. Вот и мама спешит на кухню, значит, скоро будет что-нибудь вкусненькое на завтрак. Папа? Да он ушел на работу с вечера, придет позже и мы пойдем гулять, даже может в сад, за яблоками. Антоновка уже поспела, они такие крупные, с кислинкой, вкусные, я их очень люблю.
Вспоминаю вчерашний день. Вечером, после садика, там, на улице, познакомилась с двумя девочками. Валя – Галя,- так они представились. Они сестренки, ходят за ручку всюду, как ниточка с иголочкой, так интересно. Одна постарше, другая помладше. Мама сказала, что дети (сестры или братья) с такой разницей в год с небольшим называются погодки. Старшая Валя чуть младше меня, младшая Галя еще плохо говорит, не посещает садик, их мама отпускает гулять совсем недалеко от дома. На всей нашей улице девочек больше нет, вот они и ходят парой возле дома. Мне с ними оказалось неинтересно, они копались в песочке у своих ворот, я же обследовала незнакомую пока территорию улицы, вот и набрела на них и познакомилась. Мы недавно сюда переехали, потому мне было все интересно. А сосед Вовка, мой первый знакомец, вчера так и не появился, хотя я ждала его и долго не выходила за калитку.
Вечер не удался, пробродив среди густой травы одна, я побрела в тоске и разочаровании по улице. Никого не встретила из моих ровесников. Никаких приключений со мной не произошло. Единственное утешение – знакомство с сестренками – погодками. Утешение слабое, мне совсем не понравилось играть с ними в песочек. Больше ничего интересного не произошло. Если не считать еще того, что я нашла собаку с маленькими щенятками. Собака вылезла из какой-то ямы возле дома напротив моего. А за ней вывалились маленькие пухлые мохнатые комочки. Вот бы мне разрешили взять хоть одного.…Я остановилась возле собаки, она немного заволновалась, зарычала, но, видимо, поняла, что маленькая девочка не причинит вреда, и успокоилась. И даже позволила мне погладить мохнатиков, потрепать их по загривкам. Я решительно побежала домой, чтобы тут же вернуться с едой для шерстяной компании. Попросив у мамы ненужную чашку и немного молока, хлеба, остатков супа, получив требуемое без лишних расспросов, я понесла все это своим новым разношерстным друзьям. С каким наслаждением лакали молоко маленькие комочки, а насытившись, они отпали от чашки, замерев в ожидании. Мне так понравились щенята, что я решила выбрать одного себе и оставить его во что бы то ни стало. Мне нужен щенок, друг и защитник, только обязательно мальчик. Да ведь бабушка показывала, как определять, мальчик или девочка. Каждого щеночка подержав в руках, приподняв хвостик – закорючку, я попыталась определить, какого же мне надо оставить, и выбрала. Настроившись на долгий разговор с мамой, разговор – просьбу, я попрощалась с мохнатым семейством, и отправилась домой. У своей калитки оглянулась, увидела, что взгляды собаки и щенков провожали меня до ворот, собака же виляла приветливо хвостом и как будто прощалась! Открыв калитку, очутилась во дворе и прямиком пронеслась к двери дома, во дворе было уже темно, только свет из окон освещал дорогу.

Мы переехали. Дом был большой, длинный, на двух хозяев. С каждой стороны была калитка и рядом ворота в высоком заборе. Забор тянулся далеко в обе стороны от дома и потом заворачивался.
Первое, что я увидела, когда зашла в калитку, это двор – огромный, тянущийся далеко вглубь, заросший высокой травой и лопухами. На дальнем конце двора – высокий сарай из свежих досок. Справа – забор соседей, вернее, так, заборчик, маленький, невысокий и с широкими просветами между досок. Слева – забор, отделяющий нас от соседей по дому, высокий, так что не заглянешь при всем желании.
- Заходи же в дом, посмотри, что тут есть, -позвала меня мама. Я зашла в дверь и увидела: тут большая веранда и снова дверь – уже в дом. Я прошла дальше, слева была спальня, справа – кухня, впереди – большой, какой-то несуразно длинный зал. Вот печь мне понравилась, она была большая, белая, одна стена ее уходила в спальню, другая - в зал, а в коридорчике между кухней и спальней была дверка – в нее и кидали поленья. Да так мне это понравилось, что я попросила затопить печь, чтобы посмотреть на огонь за дверцей. Мне отказали, сказав, что пока еще тепло. Тогда я пошла гулять во двор. Надо же осмотреть свои владения! Надо же знать, что есть в этом огромном дворе!
Двор поражал размерами, пока я дошла до самого конца, где был сарай, я утомилась. Посмотрела бы в щелку между досок, но они были подогнаны плотно, щели были узенькие, и я долго шла вдоль забора, отыскивая щель побольше. Наконец, мои старания увенчались успехом, я заглянула в щель и увидела огромный овраг за забором. По краю шла тропочка, вела она в самый низ оврага. Мне стало страшно, вдруг забор упадет вниз, тогда и я с ним вместе. Я отшатнулась от щели. Оглянувшись, я обнаружила, что почти дошла до ветхого забора соседей справа. Решительно пройдя оставшиеся пару метров, я смело заглянула в соседний двор. И столкнулась с парой таких же любопытных глаз по ту сторону забора. Оказывается, за мной следили. Вот напасть! Что оставалось делать? Я была не из робкого десятка, говорили, что была очень общительная. Поэтому я первая задала вопрос:
- Ты кто такой? Ты мой сосед?
За забором завозились, замешкались, потом я услышала вызывающий голос.
- Я тут живу. Я - Вовка.
Мне были видны его глаза, серые и лукавые, да через щель полоса рубашки и брюк. Вдруг мальчик отошел на насколько шагов в сторону, отодвинул доску в заборе вбок и перелез на мою часть двора. Он был выше меня и, видимо, старше.
- Сколько тебе лет? – поинтересовалась я.
- Мне уже шесть, - гордо сказал Вовка. У меня уже и зубы впереди новые растут, видишь? – похвалился он.
- А мне только пять…Мы сюда переехали и теперь тут будем жить, - сказала я.
Только далеко отсюда в садик ходить. Мы сюда ехали с папой, и мне показалось очень долго. А ты в садик ходишь? А кто тебя водит? А у тебя есть брат? А сестра? А с кем ты играешь? Тут есть ребятки? – вопросы сыпались из меня как семечки. Вовка не успевал отвечать. Из его ответов я узнала немногое, но эта информация давала пищу для ума. Вот что он рассказал: в садик его водит старшая сестра, зовут ее Татьяна, как меня, она в школе учится. А из ребят на улице живут: еще один мальчик 6 лет, тоже Вовка, чуть дальше две сестрички Валя – Галя, их так зовут, потому что они всегда вместе ходят, они погодки, им 4 и 3.
Я не знала, что такое погодки, не понимала, что значит улица, потому внимательно слушала объяснения.
- Пойдем, я покажу тебе нашу улицу, - предложил Вовка.
- Хорошо, только я маме скажу, что я пошла, а то она меня потеряет и расстроится. И я, довольная произошедшими событиями, пошла к дому.

Маска, маска, кто вы, кто вы?
Как вас узнать без маски мне?
Вы из сказки? Наряд клевый…
Не исчезайте при луне.
Как дороги мне ваши очи,
Они черны как бархат ночи.
Прекрасен пурпур ваших губ…
Неужто я совсем не люб?
Вьется поток ваших кудрей -
Тут я не вижу маски милей!
Грация, легкость в движеньях твоих
Вечер стал наш, для нас, для двоих.

Растворилось время,
время уходило…
только мы остались
в юности мгновенной.
Жизненное бремя
нас с тобой клонило,
письма наши жались
строчками лишений.
Мы встречаем осень
в разных с тобой точках,
град красивый севера
стал твоею родиной.
Солнца лучик в просинь
вспоминаю строчки
ты летишь к нам с севера,
только в гости, видимо…
Растворилось время
для нас безвозвратно,
дал ты сыну имя,
я любви той рада…

Нежность, томность и тоска,
Голубые облака…
Город пыльный вдалеке,
Как не быть такой тоске?
Взгляд цепляет купола,
Это монастырь здесь, да?
Вот туда дорога мне,
Не противлюсь я судьбе…
Снова снег идет с небес,
Я прошла уже и лес,
Любви я верной не нашла,
Из чаши горечь я пила.
Сей монастырь – судьба моя,
Любовь лишает меня сна…
А снег идет, снежинок рой
Борьбу затеял сам с собой.

Урок идет уже последний.
О чем попросить бы тебя?
Ты сидишь за партой соседней
Посмотри же скорей на меня.
Слезами залью промокашку,
Списать же не дам никому.
Не любишь меня, первоклашку,
Страдаю по тебе одному.
Косички сама заплетаю
И маму не прошу помочь.
Как только глаза закрываю,
Так сразу наступает ночь.
Ко мне приходишь ты во сне,
Дарить приносишь ты букеты.
Как жаль, что это снится мне.
Глаза открою – где ты, где ты?
Уроки кончились. Проводишь
Меня из школы до дверей?
Своей улыбкой с ума сводишь,
Цветы мне будешь ты дарить?
ТП

Жили- были в картонной коробке цветные карандаши. Их было восемь братьев. Жили они дружно, помогали друг другу, делали так, чтобы всем было хорошо. Они создавали рисунки все вместе, потому работы у них всегда получались красивыми, яркими, сочными. И цвета у карандашей были яркими, у каждого свой: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый и черный.
Вот как-то раз заспорили братья, кто в их работе, в рисунке самый важный, самый главный, без какого цвета не обойтись. Желтый громко произнес: «Я – самый главный, без меня солнышка нет, не будет яркого солнечного света днем, а ночью останетесь без луны».Голубой стал спорить: « Я важнее, потому что без меня не будет неба, а солнышко живет на небе». Зеленый не соглашался и не собирался отступать, он говорил, что без него не будет травы и деревьев, будет пустыня. Красный молчал, потом и он вступил в спор: «Как вы мыслите жизнь без красного цвета? Как же красные розы, красное сердце, красные губы, красный закат?». Оранжевый не уступал: «Без меня не нарисуете апельсины, а ведь их так любят дети». Синий карандаш засмеялся и сказал: «А как вы нарисуете море без синего цвета: Я нужный цвет». Фиолетовый долго молчал, выслушав всех, он заявил: «Вы нужны, без сомнения, но без меня не обойтись, без меня не нарисовать сирень». Черный карандаш не вступал в полемику, пока все не выскажутся, потом он громко сказал: «Все это так, все нужны, но без меня не обходится ни одна краска, я подвожу, очерчиваю, оттеняю, а значит, я самый главный». Долго спорили карандаши, потом черный заявил: «Попробуйте жить без меня»,Красный придумал выход из ситуации и предложил он карандашам такое: пусть каждый рисует картину, к кому больше будут обращаться – тот и самый важный.
Карандаши принялись за работу. Вот желтый на своем листе нарисовал солнце вверху и одуванчики внизу листа, в середине домик, стал просить он голубой карандаш помочь нарисовать небо, зеленый – траву, красный – цветы, синий – реку, оранжевый – бабочек, фиолетовый – кусты сирени, черный – столы деревьев. Посмотрели на рисунок карандаши и поняли, что их сила – в единстве, по одиночке они ничего не стоят.

Мы собрались на ежегодную ярмарку

Повстречались как-то в камине искорка и лучинка. И давай друг перед другом бахвалиться, кто же из них лучше и красивей? Искорка была вся такая яркая и лучилась огнем, вот и говорит, что она красивей, потому что яркая и такая прелестная, золотисто-красная, искрящаяся. Лучинка стала оспаривать, утверждать, что она красивей, ведь она бела и стройна. И так спорили бы они до бесконечности, не выявив правоту ни одной из сторон.
Ни одна из них не подумала о своем праве называться нужной человеку. Каждая из спорщиц лишь думала о себе, о своей красоте.
Каждая по-своему нужна человеку. Их спор решил огонь в камине. Пришел человек, разворошил угли в камине, с помощью лучинки разжег огонь. Как только лучинка сгорела в искрах огня, наша искорка потухла, ее тоже не стало.
Мораль же такова: Погоди гневаться на других, оглянись на себя. Ведь одна ты ничего не стоишь, а вместе вы – сила, способная преодолеть любые преграды.

Самое раннее детство я помню плохо, так, отрывки разные. Вот старшая сестра Лида со мной водилась, вот мама что-то просила нас сделать, еще кое-что. Даже сестру плохо помню, как будто пеленой она укрыта. Первое отчетливое воспоминание касается тоже сестры Лиды. Она заболела, часто и подолгу кашляла, мама просиживала возле ее постели все вечера, мне было скучно и одиноко. Даже потом боязно. Приходил доктор, что-то долго говорил матери, приходили еще какие-то люди, потом все замолкло. Стало так тихо, как в могиле. Потом появился небольшой гроб, его поставили на стол, все плакали, о чем-то тихонько говорили. Какая-то старая женщина подошла ко мне, прижала к себе (она вкусно пахла теплым молоком) и сказала то, о чем я уже догадывалась: «Осталась ты одна у матери, нету у тебя теперь сестры, нету Лидочки.» Она же усадила меня за стол, налила мне коровьего молока, еще теплого, только что надоенного, положила кусок пирога с картошкой.
Я легла спать и спала долго, а когда проснулась и открыла глаза, вдруг вспомнила, что произошло накануне, мне стало страшно: никто меня не научит пеленать куклу, нашу с сестрой единственную куклу, ту, что отец привез с ярмарки, никто не будет со мной играть в прыгалки на поддавки. Мне стало так себя жалко и так горько от безысходности, что поправить ничего нельзя, что я отвернулась к стене и стала разглядывать обои. Вот их-то я как раз хорошо помню: бледно-желтые в мелкий коричневый цветочек, с отдельными продолговатыми листиками. Раз нет Лиды, я решила тоже не вставать с постели. Посильнее укутавшись, зарывшись в одеяло, как в норку, я тихонько лежала в своей постели. Вдруг возле моего уха раздался гром: так мне показалось, просто громкий голос спросил, не проснулась ли я. Да, на этот голос невозможно было не отозваться: это раскатистый голос отца, он не умел тихо говорить. Я обрадовалась, значит, меня не забыли и я нужна. Отец обнял меня (он все понял, почему я куталась в одеяло) и сказал простые, но очень важные слова: «Ну что ты, глупенькая, мы же тебя любим, теперь ты у нас осталась одна, береги себя и мать».
Мы снов зажили почти как прежде, отец часто уезжал, мать занималась по хозяйству, я ей училась помогать, все реже вспоминая холодную и темную ночь, унесшую Лидочку. Я ходила пасти коз, у нас были две, черная и белая, выбирая траву повыше и погуще, чтобы козы наелись, потом гнала их домой, пока мать доила их, я занималась с куклой: рассказывала ей про день и мои заботы, что-то напевая. Как-то мать услышала и обронила при отце фразу, которую я сначала не поняла, а позже удивлялась прозорливости и чувству матери. Она сказала: «У дочки-то нашей абсолютный слух и отличная память, ее бы учить». Отец выпрямился и ответил, что раз есть проблески ума, то станем учить. Так я попала в церковно-приходскую школу, где было всего три класса, обучали самым азам чтения, богословия и письма. Мне сначала так не нравилось там учиться, но отец сказал, что раз начала, то надо дойти до конца. Отец слов на ветер не бросал, ему я верила, потому решила про себя, что надо отучиться. Хотя мне совсем не нравились богохвалебные рассказы, но читать я научилась быстро и писать тоже вскорости, обогнав своих соучеников. Библиотека у нашего попа была немаленькая, мне удалось получить туда доступ, читать мне нравилось, скоро все книги были мною прочитаны, даже толстая библия, хотя смысла многих фраз из которой я не понимала. Зимние вечера при свете лучины у матери пролетали незаметно, она отлично пела, знала много сказок и еще я кое-что могла прочитать ей и даже позднее рассказать о прочитанном.

Самое раннее детство я помню плохо, так, отрывки разные. Вот старшая сестра Лида со мной водилась, вот мама что-то просила нас сделать, еще кое-что. Даже сестру плохо помню, как будто пеленой она укрыта. Первое отчетливое воспоминание касается тоже сестры Лиды. Она заболела, часто и подолгу кашляла, мама просиживала возле ее постели все вечера, мне было скучно и одиноко. Даже потом боязно. Приходил доктор, что-то долго говорил матери, приходили еще какие-то люди, потом все замолкло. Стало так тихо, как в могиле. Потом появился небольшой гроб, его поставили на стол, все плакали, о чем-то тихонько говорили. Какая-то старая женщина подошла ко мне, прижала к себе (она вкусно пахла теплым молоком) и сказала то, о чем я уже догадывалась: «Осталась ты одна у матери, нету у тебя теперь сестры, нету Лидочки.» Она же усадила меня за стол, налила мне коровьего молока, еще теплого, только что надоенного, положила кусок пирога с картошкой.
Я легла спать и спала долго, а когда проснулась и открыла глаза, вдруг вспомнила, что произошло накануне, мне стало страшно: никто меня не научит пеленать куклу, нашу с сестрой единственную куклу, ту, что отец привез с ярмарки, никто не будет со мной играть в прыгалки на поддавки. Мне стало так себя жалко и так горько от безысходности, что поправить ничего нельзя, что я отвернулась к стене и стала разглядывать обои. Вот их-то я как раз хорошо помню: бледно-желтые в мелкий коричневый цветочек, с отдельными продолговатыми листиками. Раз нет Лиды, я решила тоже не вставать с постели. Посильнее укутавшись, зарывшись в одеяло, как в норку, я тихонько лежала в своей постели. Вдруг возле моего уха раздался гром: так мне показалось, просто громкий голос спросил, не проснулась ли я. Да, на этот голос невозможно было не отозваться: это раскатистый голос отца, он не умел тихо говорить. Я обрадовалась, значит, меня не забыли и я нужна. Отец обнял меня (он все понял, почему я куталась в одеяло) и сказал простые, но очень важные слова: «Ну что ты, глупенькая, мы же тебя любим, теперь ты у нас осталась одна, береги себя и мать».
Мы снов зажили почти как прежде, отец часто уезжал, мать занималась по хозяйству, я ей училась помогать, все реже вспоминая холодную и темную ночь, унесшую Лидочку. Я ходила пасти коз, у нас были две, черная и белая, выбирая траву повыше и погуще, чтобы козы наелись, потом гнала их домой, пока мать доила их, я занималась с куклой: рассказывала ей про день и мои заботы, что-то напевая. Как-то мать услышала и обронила при отце фразу, которую я сначала не поняла, а позже удивлялась прозорливости и чувству матери. Она сказала: «У дочки-то нашей абсолютный слух и отличная память, ее бы учить». Отец выпрямился и ответил, что раз есть проблески ума, то станем учить. Так я попала в церковно-приходскую школу, где было всего три класса, обучали самым азам чтения, богословия и письма. Мне сначала так не нравилось там учиться, но отец сказал, что раз начала, то надо дойти до конца. Отец слов на ветер не бросал, ему я верила, потому решила про себя, что надо отучиться. Хотя мне совсем не нравились богохвалебные рассказы, но читать я научилась быстро и писать тоже вскорости, обогнав своих соучеников. Библиотека у нашего попа была немаленькая, мне удалось получить туда доступ, читать мне нравилось, скоро все книги были мною прочитаны, даже толстая библия, хотя смысла многих фраз из которой я не понимала. Зимние вечера при свете лучины у матери пролетали незаметно, она отлично пела, знала много сказок и еще я кое-что могла прочитать ей и даже позднее рассказать о прочитанном.

Школа, школа, дни считаю,
Вот уже и последний звонок.
Как о многом я мечтаю -
Многое урок дать смог.
Мы уйдем по разным дорогам,
Но помнить будем о том,
Пробираясь по пескам и сугробам,
Школа была, есть и будет наш дом.
Только двери школьные закрыли,
Повзрослев, ушли в большую жизнь,
Школа, не забудь, твои мы были
И прожили вместе эту жизнь...
Школа, школа, я скучаю
По урокам и звонкам...
Встретить я друзей мечтаю,
Записать по дневникам...
ТП
Экзамены, экзамены,
горячая пора...
Учителя волнуются,
притихла детвора.
Экзамены в девятых,
в одиннадцатых тоже,
Сдают их жарким летом,
ох, помоги им, боже.
Не спят ночами взрослые,
учителя не спят,
Мальчишки наши рослые
с задачником сидят.
Девчонки-одуванчики
красивы в белых фартуках,
Ах, милые вы мальчики,
строги вы в ярких галстуках.
Что ждет вас на экзаменах.
нелегкие пути...
Нет тут подсказки маминой,
Вперед ты сам иди!

преподаватель русского языка, корректор, пишу рассказы, стихи.