Пролог.

Автобус неспешно ехал по чистенькой улице. Двухместные сиденья негромко скрипели на ходу. «21-й век» - подумала Ольга, – «А едешь, как в двуколке». Желтый дом, бежевый, бледно-розовый. Аккуратные газоны, побеленные бордюры, старые деревья… Ажурные навесы над крылечками. Ольга этот город, спрятавшийся между старых, намертво срощенных плотной грядой гор, приглаженных тысячелетними ветрами, любила. И не за уют и чистоту, а за эти самые горы, виднеющиеся из любой точки, за порядком обмелевшую в последние годы живописную речушку, обвившую тонким пояском жилые районы. За – два шага шагнул – и вот тебе и лес, и травы, и блескучая вода, и скалистые уступы, тонкие мосты, бело-голубая церковь, утопающая в зелени. Ольга искренне считала, что живет в одном из самых лучших мест на земле. Вот только проживала она эту свою жизнь не самым лучшим образом. Четыре с половиной десятка ее лет по большей части вряд ли были угодны Богу. Перечень проступков был пространен, как список побочных эффектов хорошо изученного, давно эксплуатируемого препарата. Список побочных эффектов жизни. Такой длинной, и такой короткой.

Похмелье было единственным ярким впечатлением последних месяцев. Все, что обычно ему предшествовало, скрывалось в мутной дымке и душу не трогало. Душа больше и не болела. Так… иногда саднила. От отвращения к себе. Трудно себе представить, что может родиться на таком выжженном поле, кроме разве что стыда. Стыд еще остался. Единственное, что держало на плаву, если, конечно, это можно так назвать. И еще невероятный страх смерти… Как будто кто-то когда-то ее минует. Просто страшно умирать с такой грязной совестью. Да нет. Это чушь. Умирать страшно всегда и всем. Истово молясь на ночь и зная наизусть громадное число молитв она в загробную жизнь не верила. Просто когда-то потеряла сознание на приеме у врача и, очнувшись, с абсолютной ясностью поняла, что предшествующие полторы минуты ее просто не было. Это было оно, небытие. Не страшно. Страшно, когда знаешь, что оно тебя ждет. Были и другие обмороки, но именно этот оказался роковым. Единственным, ради кого не страшно было умереть, был сын. Но, к счастью, ради него умирать не требовалось. Сын рос умницей и красавцем. Уж таким уродился. Плод любви. Большой и несчастной. Хотя… разве любовь бывает несчастной?

Когда-то, очень давно она думала, что любовь – это «подарок» свыше, что-то вроде кирпича, падающего на голову, а с возрастом поняла, что это просто индивидуальный талант, которого многие лишены. Хотя талант это тоже кирпич. И тоже подарок. Кирпич в коробке с бантиком. Положить его в основание фундамента светлого будущего, сломать о тренированную коленку или повесить на шею, чтоб утопиться. Широкий спектр возможностей. Пожалуй, она использовала последнюю. Она чутко прислушивалась к себе, проверяла свои ощущения до тех пор, пока однажды не услышала. И очень удивилась. Такого не должно было быть. Женатый человек, отец десятилетней дочери, грубый неотесанный мужлан. Но это был тот самый звук, который она искала. Тут уж ничего не поделаешь.

 Глава первая. Олечка.

Бабушка любила Олечку большой, но душной любовью. Бабушка анализировать себя не умела, и потому совершала педагогические ошибки одну за другой. У Олечки все было самое лучшее. Красивые платья, отборная курага и изюм на блюдечке, когда она болела, апельсины с маленькой черной наклейкой в эпоху всеобщего дефицита, самые лучшие книжки и игрушки. Не было детского садика, одногруппников, которых приятно встретить, однажды очутившись в первом классе, пионерских лагерей, походов с ночевками, супа в котелке. И еще права на личную жизнь. Не то, чтоб ее, этой личной жизни совсем не было. Просто при малейшем обнаружении себя она подвергалась жестокому искоренению, а иногда и осмеянию. Когда Олечка на цыпочках кралась в ванную, чтоб тихонько постирать свои трусики, как из-под земли вырастала бабушка, рьяно начиная сетовать  на то, что взят не тот тазик, гремела банными принадлежностями и превращала в общем-то интимную и банальную процедуру в сущий для Олечки кошмар. Это повторялось из раза в раз по самым различным поводам. Так Олечка научилась врать. Врала она виртуозно. И получала порции личной жизни. Тем не менее именно бабушка была единственным настоящим Олечкиным защитником, способным жизнь положить, если потребуется, за свою девочку. Мама в воспитании Олечки участие принимала минимальное, а когда той стукнуло тринадцать, и вовсе вышла замуж и укатила в другой город, приезжая только в отпуск, с каждым годом все больше и больше отвыкая от дочери. Впрочем, у мамы на то были свои причины, и бабушка из них являлась не последней. В своем умении приспосабливаться и изворачиваться Олечка преуспела гораздо больше, чем ее мать. Натурой Олечка была творческой и очень впечатлительной, в пятнадцать лет, когда большинство взрослеющих прыщавых особей пытаются идентифицировать себя в окружающем мире, Олечка серьезно задумалась о себе, мироустройстве и смысле жизни, после чего взялась истово искоренять собственные недостатки и самосовершенствоваться. Впрочем, данное ею и некоторое время выполнявшееся обещание больше никогда не лгать не выдержало натиска суровых жизненных реалий и многократно нарушалось потом в течении жизни по поводам серьезным и не очень. Училась Олечка отлично и делала это легко, умом ее природа не обделила, но в придачу к нему забыла отсыпать немного честолюбия и амбициозности, без которых Олечка плыла по течению, и многое, на что была способна, не реализовывала. Зато очень стремилась реализовать себя, как женщина, сама того не осознавая, она жила с убеждением, что счастье ее жизни заключено в мужчине, и втайне мечтала о любви.

Глава вторая. Андрей.

Мальчик из рабочей семьи, симпатичный троечник, не давал Олечке прохода. Мы редко можем понять, что в нас так привлекает человека, чувств которого мы не разделяем. Зато когда любим сами, можем привести тысячу причин, по которым должны быть любимы объектом нашего обожания. Чужая же одержимость нами удивляет, льстит и раздражает одновременно. Андрей был где-то из далекого окончания восьмидесятых и начала девяностых, там и остался. Мыслями, вкусами, поступками. Он ходил за Олечкой по пятам, и та сознавала в нем свою собственность. Когда у Андрея «нарисовывалась» девочка, Олечка делала повелительное движение средним пальцем, и Андрей бросал все, летя ей навстречу. Впрочем, Олечка и сама верила в свою «любовь», до тех пор, пока не узнала, что на самом деле это значило.

 Глава третья. Володя.

Этого мужчину обойти было нельзя. Бывают такие камни, обходя которые, все равно споткнешься. Это судьба. Это карма. Это Володя. Олечке снились сны. Она брела среди обрывков целлофановой пленки по недостроенным домам, иногда пробиралась сквозь метель… Но всегда в конце пути ее ждало вознаграждение – Вовочка, , почему-то сидящий на дороге… И Олечка просыпалась с ощущением кладоискателя, нашедшего таки свой Грааль. Чувство обретения искомого, такого желанного, такого «своего» мало с чем можно сравнить. Это как святыня в окончании паломничества, как родной порог после десятилетий изгнания. Олечка это прожила и была счастлива. Даже когда совершенно была несчастна. Она помнила о том, что однажды обрела. И уже ничто не могло у нее этого отнять. Это родилось с ней, ей было предназначено. Ничего, что сейчас это было далеко. Расстояние не имеет значения. А вот о том, что значение имеет, Олечка размышляла всю свою жизнь. Олечка была эгоисткой. По сути, она всегда думала только о себе. И всегда на себе ощущала, как ей казалось, Божью милость… ей думалось, что за все ее проступки она должна нести тяжелейшую кару, но ведь как-то «выруливало»! И она, не верящая ни во что, кроме тлена, говорила: «Господи, спасибо!» И не верила все равно. Находясь в состоянии блаженной эйфории, не осознавала того, что наказание уже было с ней, здесь и сейчас. Дефектный ген. Червоточина.