Совсем маленькие дети плескались в волнах, а Катя сидела на камушке и не купалась.

Один мальчишка хотел потащить её в воду, но она так закричала, что он испугался и стал собираться уходить.

— Почему ты отказываешься купаться? — поинтересовался он.

— Я боюсь волн, — ответила она с таким видом, как будто говорила: «Я ничего на свете не боюсь».

— Но там ведь очень мелко, — уверял мальчишка.

— Но зато ты заметил, как я не похожа на других?

Удивлённый мальчишка говорит:

— Но ведь это очень плохо, если ты боишься.

— Зато все купаются, а я сижу.

— А зато ты сидишь, а все купаются, — засмеялся мальчишка.

Мария Порядина

На троих и поровну, 
или 
Большое читательское счастье

Последний день учения!
За окнами – жара…
Все дневники с отметками
Получены с утра,
И новые учебники
На следующий год
За стопкой стопку пеструю
Дежурный раздает.
<…>
А твердые обложечки
Так пахнут новизной,
Каникулами длинными
И свежестью лесной!

Он вот-вот настанет – как в стихотворении Марины Бородицкой – последний день учения, когда можно будет разбежаться на летние каникулы и радоваться жизни. А какая радость без хорошего летнего чтения?

Детское чтение

Об Артуре Гиваргизове я обычно говорю так.

Встаю на возвышение. Делаю вдохновенное лицо. Воздеваю длань и вещаю, как древняя пророчица – пифия:

– Скорее! Скорее, пока оно не наступило!

Никто не врубается, а мне того и надо.

Я слезаю с возвышения, делаю нормальное лицо и приступаю к внятным объяснениям.

Гиваргизова надо читать сейчас. Вот прямо сейчас, не откладывая. Пока не наступило это – то, о чем он пишет. Когда оно наступит, читать будет неинтересно. Весь эффект пропадет.

Виктор ГОЛЯВКИН

Когда я впервые шел в школу первого сентября в первый класс, я очень боялся, что меня там будут сразу что-нибудь сложное спрашивать. Например, спросят: сколько будет 973 и 772? Или: где находится такой-то город, который я не знаю, где он находится. Или заставят быстро читать, а я не смогу — и мне поставят двойку. Хотя родители меня уверяли, что ничего подобного не произойдет, я все равно волновался.
И вот такой взволнованный, растерянный, даже напуганный, я вошел в класс, сел за парту и тихо спросил своего соседа:
— Писать умеешь?
Он покачал головой.
— А девятьсот семьдесят три и семьсот семьдесят два можешь сложить?
Он покачал головой и испуганно на меня посмотрел.
— А быстро умеешь читать?
Он совсем перепугался, чуть под парту не полез. Читать он совершенно не умел.
Я кое-как читать умел, но все равно боялся.
В это время учительница спросила меня, как моя фамилия, а я решил, что меня сейчас заставят быстро читать или слагать большие цифры, и сказал:
— Я ничего не знаю!
— Чего не знаешь? — удивилась учительница.
— Ничего я не знаю! — крикнул я испуганно.
— А как зовут тебя, знаешь?
— Не знаю! — сказал я.
— Ни фамилии своей, ни имени не знаешь?
— Ничего не знаю! — повторил я.
В классе засмеялись.
Тогда я сквозь шум и смех класса крикнул:
— Свою фамилию и свое имя я знаю, но больше я ничего не знаю!
Учительница улыбнулась и сказала:
— Кроме имени и фамилии, никто вас больше спрашивать ни о чем не будет. Пока еще никто из вас почти ничего не знает. Для этого вы и пришли в школу, чтобы учиться и все знать. Вот с сегодняшнего дня мы и начнем с вами учиться.
Тогда я смело назвал свою фамилию и свое имя.
Мне даже смешно стало, что я сначала боялся.
А сосед мой назвал свое имя и фамилию раньше, чем его об этом спросили.

КОМАНДА

Скоро выйдем на лед в боевом составе!
Коля и Витя выздоровели от гриппа. Митя выздоровел от коклюша. Андрюша тоже выздоровел. Гена приехал из Москвы, где он жил с родителями три года. Саша, загорелый как черт, вернулся с отцом, послом, из Индии.
Сашу мы никак не ожидали. Хоккейная команда из шести человек состоит, а он седьмым оказался, то есть лишним.
Мы ему спокойно объясняем:
— Ты нас извини, но ты седьмой. Мы тебя не можем включить в свою команду. Откуда мы знали, что ты приедешь!
— В какую команду? — спрашивает.
— Известно в какую, не в пожарную же!
— А зачем мне в команду? — спрашивает.
Мы как заорем:
— Да ты что?! В команду не хочешь?!
Он перепугался и говорит:
— Хочу, хочу!
— Но мы тебя взять не можем.
— Почему?
— Вот чудак, потому что ты седьмой!
— А вы какие? — спрашивает.
— Мы укомплектованная команда.
Он в затылке почесал и говорит:
— А я?
— А ты седьмой!
— Ну и что?
Мы ему говорим:
— Раз ты русских слов не понимаешь, мы тебя даже запасным не возьмем.
Он рот скривил, весь задрожал от злости, сплюнул в нашу сторону и говорит:
— Катитесь-ка вы все от меня колбаской!
Красный стал. Так ничего и не понял.
Оказалось, мы еще забыли Толика. Он такой тихий, и мы его из виду выпустили.
— Может быть, шахматами займешься? — спрашиваем.
— Могу, — говорит, — и шахматами заняться.
— А мы тебя хотели в команду взять.
— Ладно, — говорит, — берите.
— Только у нас места нет.
— Ну и не надо, — говорит, — не берите.
— Ты ведь даже не знаешь, какая у нас команда!
— Берите, мне не жалко, — говорит.
— И нам не жалко, только ты, пожалуйста, не переживай.
— Да я и не переживаю.
— Знаем мы тебя. На вид не переживаешь, а внутри с ума сходишь.
— Тогда берите, — говорит.
— Сознайся, правда ведь с ума сходишь по нашей команде?
Он молчит.
Мы к нему вовсю пристали, чтобы сознался.
Он молчал, молчал, а потом головой мотнул — сознался.
Мы его запасным взяли.
Настал день встречи с соседним двором.
Солнце светит. Тепло. С крыш каплет. Настроение у нас боевое. Спортивная форма на высоте. А вместо катка лужа...
Саша, загорелый как черт, ходит вокруг лужи и улыбается.
Коля говорит Вите:
— Когда мы с тобой гриппом болели, лужи не было. Может быть, это Сашина работа? Может быть, он солью посыпал?
Ни с того ни с сего над Митей стали смеяться:
— Эх ты, из-за своего коклюша весь хоккей прокашлял!
Он разволновался и снова закашлял.
Андрюша встал в лужу и говорит:
— Тут еще немножечко льда осталось, может быть, все-таки удастся сыграть?
Хотя ясно, что не удастся.
Гена говорит:
— Если бы я знал, я бы из Москвы не уезжал, там совсем другая обстановка, — и со всей силой швырнул сосулькой в смеющегося Сашу.
Мы долго вели разговоры все в таком же духе, никак не могли от лужи отойти.
Вдруг Витя говорит:
— Ребята! Давайте футбольную команду собирать, раз так вышло.
Его все поддержали, даже обрадовались.
Мы стали тут же футбольную команду собирать, чтобы в долгий ящик не откладывать. По всем правилам — одиннадцать человек.
Гена кричит Саше:
— Иди сюда! Не бойся!
Тот не идет.
Мы ему кричим:
— Иди сюда, мы тебе ничего не сделаем!
Он не идет.
— Я! — кричит. — Могу! Вас всех! Такой сосулькой забросать! Что вы у меня вдребезги разлетитесь!!!
— Да никто в тебя сосулькой бросать не собирается, у нас к тебе дело есть!
— Я с вами никаких дел иметь не желаю! — отвечает. — Я вас еще сосульками не так закидаю, подождите!
— Да отстань ты со своими сосульками, — говорим, — закидай, пожалуйста, у нас к тебе серьезное предложение.
А он громадную сосульку оторвал от водосточной трубы и грозится.
С трудом его уговорили, он сосульку бросил, и мы к нему подошли. Зовем его в нашу футбольную команду, а он упирается.
— Так, так... — говорит, — теперь у вас положение изменилось, так вы ко мне пришли? Катитесь вы колбаской!
— Смотри, — говорим, — потом пожалеешь! Мы тебя даже запасным не возьмем!
А он свое:
— Не выйдет у вас это! Не пройдет!
Толик очень удивился, что он теперь футболистом будет.
— А раньше кем я был? — спрашивает.
— Раньше хоккеистом.
— Когда же я им был?
Он, оказывается, не знал, в какую команду мы его вначале включили. Ему, оказывается, все равно было: состоять в какой-нибудь команде или не состоять.
Пошли по квартирам собирать недостающих.
Сплошная морока с недостающими!
Если бы мы в футбол уже играли, они бы умоляли взять их в команду, а когда мы к ним заранее пришли, они упираются. Мы даже к малышам обратились.
Один малыш говорит:
— А вы мне в копилку положите пять копеек?
Мы ему обещали, и он дал свое согласие.
Другой малыш сказал:
— Сейчас у меня со временем туго. Я способный пианист, усиленно упражняюсь на рояле. Обещать вам не могу, но постараюсь. Только не вратарем. Не имею права портить руки о мяч.
Витя возьми да скажи:
— А ноги тебе портить можно? — Взял способного музыканта за уши да потянул.
Малыш завыл, а Коля сказал:
— Я его, кажется, по телевизору видел, он на рояле играл.
Витя говорит:
— Подумаешь! Нас тоже скоро по телевизору покажут! Всю команду.
Пенсионер дядя Петя Макагонов выразил желание стоять в воротах, раз у нас такое критическое положение. Хотя он и пошутил, но мы ему вполне серьезно отказали.
Забавный инцидент произошел с Галей Хорошайловой. Она узнала, что мы футбольную команду собираем, за нами увязалась, претендует на роль центра нападения.
Мы ей объясняем:
— Ну кто ты такая, посмотри на себя!
Она говорит:
— Я центр нападения.
Мы смеемся, а она в ответ:
— А вы дураки!
Еле-еле от нее отвязались.
Одиннадцатого игрока мы долго найти не могли, как вдруг появляется во дворе бывший хулиган Николай Богданов. Я сразу ему предложил встать на воротах.
А он мне как щелкнет в нос, да с такой силой, что слезы из глаз потекли.
— Я, — кричит, — тебе покажу! Как надо мной издеваться!
Мы от него разбежались в разные стороны и за сараем собрались.
Неожиданно дядя Петя появился, схватил Богданова за руку и говорит:
— Вместо того чтобы исправиться, ты опять за старое!
Богданов задрожал и говорит:
— Буду, буду стоять на воротах!
Дядя Петя говорит:
— Я и то согласился, а ты кривляешься, ишь ты какой важный!
Но как только дядя Петя его отпустил, Богданов отбежал на почтительное расстояние и стал орать:
— Ловите! Ловите! — и по водосточной трубе полез на крышу.
Дядя Петя вздохнул и говорит:
— Пропадет человек, а жаль. Ничего, мы за него возьмемся. А вы не печальтесь, ребята, я вам своего внука из пятнадцатого дома приведу, он будет счастлив.
— Только вы никому ни слова, что он не из нашего двора, а то скандал будет.
Дядя Петя сначала не понял, почему скандал будет, а когда разобрался, что подлог получается — чужих игроков переманиваем, а сами от имени своего двора выступаем, засмеялся и говорит:
— Никому на свете не скажу, можете на меня положиться.
Мы на него целиком положились и всей командой пошли есть мороженое.
А потом Саша вынес свой новый индийский мяч во двор, и мы его гоняли по лужам, лупили что есть силы по сосулькам, вовсю тренировались.
Устали и отправились в соседний двор договариваться о встрече.

Виктор  ГОЛЯВКИН

У нас в школе открылась секция бокса. Туда записывали самых смелых. Подающих надежды. Я сейчас же пошел записаться, потому что давно подавал надежды. Так все ребята считали. После того как я хотел Мишку стукнуть и промахнулся. И кулаком попал в стенку. И кусок штукатурки отбил. Все тогда удивились. «Вот дал! — говорят. — Вот это удар!» Я ходил с распухшей рукой и всем показывал: «Видишь? Вот у меня удар какой! Не выдерживает рука. А то я, пожалуй, и стенку пробил бы!» — «Насквозь?» — удивлялись ребята.

БЫСТРЕЙ, БЫСТРЕЙ!

Наши шефы, шестой «а», соревновались с шестым «б» — кто лучше и быстрее поможет одеться в раздевалке своим подшефным. И вот после звонка мы помчались в раздевалку, и тут началось это одевалочное соревнование. Два шестых уже ждали своих первоклассников. Очень строгое жюри устроилось на подоконнике, чтобы лучше видеть. Пятьсотсвечовые лампочки вкрутили дополнительно к дневному свету. Самодеятельный школьный струнный оркестр расположился невдалеке. Оркестр грянул — и пошло! Ох, что тут было!
Моим шефом был Светик Костров. Он очень волновался. Как только я подбежал к нему, он заорал:
— Давай ногу! Ну! Ногу давай! Суй в ботинок ногу и не рассуждай, малыш! Нужно быстрей! Ты быстрей можешь? Ну! — С трудом он запихивал мою левую ногу в правый ботинок, и я не рассуждал.
— Не везет, вот напасть! — ворчал он и тряс меня за ногу изо всех сил. Но я держался за вешалку и не падал. Вешалка качалась, и сверху падали шапки.

Поэт сочиняет стихи, художник рисует иллюстрации, издатель выпускает книгу, и вот наконец читатель берет ее в руки. Теперь он может смеяться или грустить, чувствовать или размышлять, играть или фантазировать – все возможно, все интересно.

В новой книге Артура Гиваргизова «Как-то я летел с рябины» мы встречаем старых знакомых – Свету и Гаврилова, их школьных учителей (по физике, по физре и по русскому), а также поющих червяков; кроме того, здесь имеются пять миллионов прогульщиков, десяток деятельных школьных охранников и неизученная курица с рисом. Стихи этого автора блистают не только юмористическим содержанием, но и формой. Наверное, из наших современных поэтов Гиваргизов лучше всех умеет подбирать самые смешные рифмы, которые выглядят как случайные и небрежные, а на самом деле точны, звучны и остроумны:

Метать копье и из лука стрелять –

Пустяк для любого индейца,

И пусть бледнолицые учителя

Мой дневник получить не надеются! 

Часто приходится видеть, что взрослые берут в руки скверную, дурно написанную книжонку – детективчик или романчик, из тех, что по дешевке продаются на рыночных лотках и в вокзальных киосках. В ответ на недоуменный взгляд – смущаются либо огрызаются: «Надо же мне отдохнуть, развеяться!» Конечно, отдых человеку необходим. Но кто сказал, что отдыхать надо исключительно с дрянной литературкой-макулатуркой? Разве развлекательная, веселая книга не может быть умной и оригинальной? К счастью, у нас – у тех, кто читает без взрослых, – такие книги есть. Возьмем, к примеру, энциклопедию…

АРФА

Как-то в мезозойскую эру погода на улице была замечательная: тепло – солнышко, лёгкий ветерок, аромат. Не хватало только приятных звуков.

Какая там охота, должно было произойти что-то прекрасное. Но охотиться надо.

Взял охотник свой лук и пошёл. Идёт, идёт, видит – медведь. Ну, натянул стрелу нехотя, стрельнул, попал; медведь лежит не дышит, значит, умер.

А охотник стоит как зачарованный и слушает, как его лук поёт: си-и-и-и-бемоль. «Как же я раньше-то не слышал такой красоты», – думает охотник. (Погода была плохая.) Побежал он домой. (Про медведя забыл.) Дома натянул на лук ещё две тетивы и давай их дёргать без стрел. Красивей заиграло. Другие охотники, их жёны, мамы их жён, дети – прибежали и слушают. Всем понравилось.

«Ну, – говорят старейшины, – артист! На охоту можешь теперь не ходить. Играй, совершенствуйся».

Потом охотник натянул на свой лук ещё три тетивы, и получилась у него арфа.

Артур Гиваргизов: "Я верю в летающие виолончели..."

Детского писателя Артура Гиваргизова (автора «Записок выдающегося двоечника», «Мы так похожи», «Про королей и вообще» и множества других книг) я впервые увидела на одной из детских площадок книжной выставки-ярмарки. Артур разыгрывал с детьми свои пьесы, он так вошел в роль уже знаменитого двоечника Сережи Гаврилова, что его юные читатели чуть ли не пищали от восторга. Захотелось познакомиться. В итоге сделали интервью.

- Как Вы относитесь к тому, что Вас называют «непедагогичным» писателем?

- Если «непедагогичным» - с иронией, то отличное слово, настраивающее на нужный лад. Если - «с серьезным видом» - звучит фальшиво. Слышится равнодушие или непонимание. Опять оправдываться, объяснять, что всем нам необходим отдых от серьезности? Что это такая вот карнавальная непедагогичность, которая сближает учителей и учеников... Все уже давно об этом знают. Вообще долгими объяснениями можно «убить» и книжку и автора. Как же я могу относиться к тем, кого считаю или неискренними или... заблуждающимися, как к неискренним или заблуждающимся? Но и активным борцом становиться не хочется, нет для этого способностей и энергии.